С 21 по 27 сентября во Владивостоке проходил ежегодный 16-й смотр «Меридианы Тихого». Один из самых смелых и наиболее синефильских фестивалей России всегда совмещал оригинальную конкурсную программу, безвестные дебюты и «панорамные» фильмы звёзд азиатского региона – Лав Диаса, Наоми Кавасе, Цзя Чжанкэ и, конечно, бессменного здешнего любимца Хона Сан Су.
Не забывая повторять эти громкие и дорогие имена, Сергей ДЁШИН рассказывает о том, как стал свидетелем удивительной и нелепой встречи Счастливого Лазаря с маньчжурским спокойным слоном.
День первый. Воскрешение
Вечно утомленные критики, тем более в финале фестивального сезона, оказываются во всё еще летнем Владивостоке, и один только вид на Амурский залив из окон отеля моментально приводит всех жертв джетлага в состояние счастливого блаженства. Нарочно или нет, «Счастливый Лазарь» (2018) Аличе Рорвахер, вызвавший всеобщую эйфорию в Каннах, совпал с настроением приезжих и стал идеальным зачином «Меридиан Тихого».
До Владивостока «Лазаря» показали в Москве и Петербурге – и везде нашему зрителю стала являться неуклюжая ассоциация с поздним Рязановым и прежде всего его «Небесами обетованными» (1991). На самом же деле, разумеется, историей деревенского чудака Аличе Рорвахер размечает просёлочные дороги итальянской кинематографии, продолжая традиция совсем не Антониони или Висконти, а скорее Эрманно Ольми и братьев Тавиани (отчасти Пазолини), представителей локального поджанра – итальянского крестьянского кино. «Счастливый Лазарь» – вечный пастух гения места, пасынок неореалистических лачуг, которому не снится дольче вита в опустошенных ночах Рима.
Конечно, «Чудеса» (2014) и впрямь были чудеснее в своём пчелином сюрреализме. В «Лазаре» есть свои громадные удачи – собственно, исполнитель роли Лазаря (его долго искали по обычным школам) и полноценный соавтор режиссера – оператор Элен Лувар со своей Super 16-мм камерой.
В остальном стоит признать, что двухактная структура Аличе Рорвахер удалась не особенно. Во второй, современной, своей части «Лазарь», социальная сказка-притча, оказывается не тем, чем казалась – то ли антиправым манифестом, то ли блаженной шуткой про раба и господина. В новом мире плохо всем, господам без рабов, рабам без господ, все старые иерархические оппозиции становятся маргинальными элементами перед лицом европейского Банка или брошенными службами и обязанностями Государства. Или это и есть революция? А, гегельянцы? Ирония Рорвахер заключается в том, что её Лазарь до самого конца готов служить не только своим братьям и сестрам, но и вечно представлять интересы своего Господина, не занимая господского места. Такова его святая природа. Если бог и против всех, то Лазарь – за каждого ближнего. Вся музыка из храма следует за ним, за святым, вооруженным рогаткой.
Каково было мне после своего воскрешения? И, правда, каково было тебе, Лазарь? Единственному человеку в мире, умершему дважды.
День второй. Любовь
«Пепел – самый чистый белый» (2018) Цзя Чжанкэ черпает из той же вечной темы его позднейших лент – турбулентно меняющийся Китай XXI на фоне вечной одиссеи одинокой женщины.
Цяо (верная жена и муза режиссера Чжао Тао) влюблена в мелкого бандита в какой-то отдаленной китайской провинции. С начала тысячелетия и до наших дней их роман притяжения сменит много регистров – танцы под попсу своего времени, тюрьма, измена, одиночество, новые встречи и невстречи, инвалидность. Мелодраматический эпос «Пепел» наши критики успели назвать «самым русским фильмом китайского режиссера», а в героине разглядеть женщину русской же литературы. Так или иначе, Цзя определённо изменил своей буддийской отрешенности. В его предыдущей картине «И горы сдвигаются с места» (2015) Чжао Тао в финальной сцене – также после многих лет поисков, разочарований и утрат – обретала гармонию буквально в танце с окружающей природой и самим воздухом, что она дышит.
В «Пепельном» – несмотря на ещё более поэтическое название – от этого мироощущения не остаётся даже пепла. В последних кадрах мы видим женщину, замершую на пороге своего одиночества. Брошенную избранником, неспособным принять и оценить её чудесный дар прощать хотя бы мужские ошибки.
Лазарь: И горы сдвигаются с места, но этой женщине больше не сдвинуться. Горы смотрят и молчат. Любви одиноко.
День третий. Сон
На «Меридианы Тихого» в этот раз обещали завезти живого Хона Сан Су. Организаторы были как никогда близки к цели, однако наш любимый корейский режиссер предсказуемо и снова предпочел приятному фестивальному пьянству занятия со своими студентами (учебный год ведь только начался). Если в прошлом году во Владивостоке показали все три фильма Сан Су за 2017 год, то в этом из двух новых лент привезли одну – «Отель у реки» (2018), которую месяц назад показали в конкурсе Локарно.
Другой фильм Хона увидим на следующей остановке – на Viennale, а здесь и сейчас побудем в «Отеле у реки», который, как гласит открывающий титр, снят за две недели, аккурат за новогодние каникулы. Все уже привыкли к ежегодным фильмам Хона Сан Су, поэтому о них и ничего не пишут (так, пару абзацев в фестивальных обзорах). Про «Отель» вообще не хочется писать типовые рецензии, и тем более не тянет выяснять степень самоповтора автора или доказывать, достойно ли его имя быть названным в ряду с Одзу, Рене и Ромером.
Жена-музыкант подсказывает мне вслушаться в «Отель у реки», понаблюдать за тем, как режиссёр работает над паттернами. Подобно современным композиторам, Сан Су берёт фрагмент – в данном случае два ключевых слова «прогулка» и «сон», – играет с ними, меняет порядок, и всяким новым движением – высвечивает его новое значение.
Пересильте желание разложить «Отель» на монтажном столе. Вам не удастся понять, кто кому приснился в этой истории, да и зачем вам это знать. Воображаемый колодец Хон Сан Су, куда мы, прищурившись, таращимся, пытаясь что-то выглядеть – это и есть наши сны, они снятся нам каждый день и никогда не закончатся, и ты стараешься, пока ещё помнишь, понять, что они значат. Особенно, когда во снах падает снег.
За последние три года Ким Мин Хи играет уже в седьмой картине Хона (Джина Роулендс у мужа сыграла столько за всю жизнь). Половину «Отеля» она попросту провалялась на кровати, иногда она выходит к окну или на прогулку, и это тот случай, когда минимальное движение равно большому действию. Фильму о присутствии Мин Хи не хочется писать рецензии – кроме как стихотворные.
Он видит спящую Ким Мин Хин, ей снится сон и она плачет. В любви опять одиночество, вздыхает грустный Лазарь.
День четвертый. Змея-сестра
Дебютный фильм китайца Цай Ченцзи «Овдовевшая ведьма» (2018), в начале года получивший «Золотого тигра» на Роттердамском фестивале, стал негласным фаворитом конкурсной программы, а затем и предсказуемым победителем «Меридиан Тихого-2018» и обладателем главной награды – приза «Раковина», попутно завоевав и премию кинокритиков ФИПРЕССИ.
Эр Хао считается в деревне шаманкой. Проклятой живой богиней, как нарекают её односельчане. В канун нового года на подпольной фабрике фейерверков при пожаре погиб муж Хао. Уже третий. Придя в себя, Эр отправляется в одиссею по родной деревушке, в которой, кажется, навсегда замерла зима. То старого калеку вылечит, сварив его предварительно в котле, то какое другое черное чудо свершит (беременная вместо ожидаемой дочери родит сына). Впрочем, дальше окраин Внутренней Монголии ей не уйти – так и будет она бесприютно блуждать от одной хаты к другой, не находя себе места и дома, пока ей прямо его не укажут – твой покой лишь в огне. А нового года не жди.
Этот редкий образчик так называемого деревенского сюрреализма совмещает фольклорную фантасмагорию с парадокументальной манерой Ван Бина. Столь ярких примеров этого условного поджанра вне китайского контекста, пожалуй, не было со времен латиноамериканского «Молока скорби» (2009) Льосы или дебюта Вирасетакула «Таинственный полуденный объект» (2000).
Вкупе с «Овдовевшей ведьмой» стоит выделить и «Рейс на Триполи отменен» (2017) Наима Мохаймена о метафизике отсутствия, снятую в заброшенном греческом аэропорте. Художник, работающий на стыке различных медиа, Наим Мохаймен снимал картину под кураторством ДОКУМЕНТЫ («Каниба» Парвель и Люсьен-Тейлора, к слову, тоже на их счету) и уже номинирован за неё на премию Тёрнера. Сам факт, что такое кино оказалось в главном конкурсе, а не в традиционно экспериментальной программе Андрея Василенко «Движения вперед», говорит о прогрессивной тенденции всей отборочной комиссии «Меридиан Тихого», за которой, к сожалению, как минимум второй год подряд не поспевают члены жюри.
Между «Овдовевшей ведьмой» и «Рейс на Триполи отменен» жюри безоговорочно сделало выбор в пользу более конвенционного нарративного кино (хотя безропотное следование сюжету у китайца под конец становится тяжелой гирей для всей концепции «Ведьмы»). Повторилась прошлогодняя ситуация, когда в конкурсе «Меридиан» не вышло должной соревновательной борьбы между драмацентричной «Теснотой» (2017) Кантемира Балагова и медитативным политическим высказыванием «Пейзажами Янцы» (2017) Сюй Синя. Даже китайский художник Ян Фудун был не в силах уравновесить коллег по жюри из мира нормативного кино в лице Германа-мл и Филиппа Грёнинга.
Лазарь говорит, что он уже видел такую женщину с зеркалом, оно всегда, это зеркало, всегда почему-то оно разбивается.
День пятый. Близнец
Программа «После полуночи» – гордость кураторов: тут можно, не скрываясь, выставлять напоказ все свои низменные удовольствия, к примеру, сутками крутить Алена Гироди. Секцию до отказа заполняют фильмы про всякого рода первертов, каннибалов и трансгендеров – в нынешнем году событием стал, бесспорно, «Диамантино» (2018) Гэбриэля Абрантеша и Дэниэла Шмидта, победитель каннской «Недели критики».
Криштиану Роналду как Князь Мышкин (мысль Марии Кувшиновой). Брат из ларца нашему Лазарю. Блаженный, святой, идиот, ничего не знающий о мире, кроме футбола. Мужчина с обложки журнала и уровнем развития десятилетнего ребенка, готовый в любой день войти то ли во врата небесного рая, то ли стать жертвой и щитом государственной правой пропаганды. Впрочем, рай перед тобой или выход Португалии из ЕС, в чем разница святому. «Папа мне всегда говорил, что я Микеланджело нашего времени!». Папа был прав.
Фильмы Шмидта и Абрантеша я впервые увидел в лиссабонском музее Гюльбенкяна («Олимпия 1 и 2», 2008) и на карагарге («История взаимного уважения», 2010), и ещё долгие годы соавторы не могли выбраться из этого приятного и всё же изолированного гетто для избранных – между музеями и торрентами. После Каннов их, наверное, слегка накроет краткой модой, и Абрантеша, которого давно в Лиссабоне называют квир-примадононой, сделает ещё что-нибудь столь же яркое в подтверждение своего «альмодоваровского» таланта, всё-таки выходящего за банальные границы кэмпа. Хотя «Диамантино» – в меру отстранённый от национальной священной коровы фильм. Грубая хулиганская карикатура на Криштиану ведь большого ума не требует, другое дело – портрет блаженного.
Еще этот фильм – хороший повод поиграть в мою любимую игру: почему такое невозможно в России? Кто из наших молодых, наглых, тихих, кислых, способен снять такое про наших порноикон: Горчилин про Овечкина или Твердовский про Хабиба? Для этого, действительно, стоит ждать появления в российском кино отечественной квир-мадонны, раз нормальные мальчики не могут.
Лазарь: Щеночки! Розовые щеночки – это прекрасно! Я тоже постоянно их вижу. Пасуй мне, братец.
День шестой. Последние песни для медленного танца
Кто, в отличие от Хона Сан Су и Цзя Чжанкэ, и впрямь повторяется, так это самопровозглашённый король филиппинского независимого кинематографа Лав Диас. Во «Времени дьявола» (2018) Диас по-прежнему изучает наследие чёрного полковника Маркуса – исследуя миметическое народное горе и совсем уже становясь заложником своего магического историзма.
Это не призыв броситься в омут современности (хотя взгляд Диаса на современные Филиппины с их мракобесием, не спорю, любопытен) или видеть «день вчерашний в сегодняшнем», но когда в очередной раз ты оказываешься с угнетенными героями его фильмов в джунглях военщины, и, кроме призрачного – как у неупокоенной души – шатания, тебе автор ничего предложить не в силах – у тебя самого силы кончаются. «Войду в те же джунгли, на этот раз с песнями», решил Диас и снял мюзикл. Святая правда, это чистый мюзикл в его постколониальном нищенском изводе. Тут все герои поют повторяющиеся тексты, которые до единого написал сам Диас.
Если мир потерял мелодию
Что я буду делать с рассветом
Что я буду делать с сумерками
Что я буду делать с колыбельной
Понятно дело, что весь этот хоровод – страшное наваждение для самого режиссера («Мне нужно переродиться в тебя/ Мне нужно освободиться от тебя»), ему давно ни освободиться, ни отстраниться, ни дать, как иногда подобает поэту свой отчизны, обет молчания.
Лав Диас пытается оживить свой метод, разнообразить, а на деле только убивает, опускаясь совсем до кустарщины в постановочном процессе, до какой-то неприлично условной работы со временем (вот тебе современная больница, современные авто на заднем плане и т. д.). Авторский брак или открытое шарлатанство? Боюсь предположить. Может статься, Диас – не только король «новой синефилии» (читай, адептов косноязычного письма), но и один из подлинных легитимизаторов всех тех тонн дурного фестивального кинематографа, которым забиты параллельные программы смотров класса «А» или тот же сайт Festival Scope, подписку на который ты давно перестал продлевать. Снимать свое кино как единственный способ противостоять индустрии, как мы видим на примере Диаса, гиблый метод.
Возможно, я преувеличил – пускай так. Но если предъявить все те художественные вопросы, которые мы позволяем задавать Кончаловскому («Рай», 2016) или Павликовскому («Холодная война», 2018), к историческому фильму Диаса – в ответ нам будет беспомощное и протяжное – «Ла-ла, лала-лала» – самый удручающий мотив этого мюзикла. Андрей, Павел, Лав…рентий, триедины ваши русские имена. Пожалуй, лет на пять я сделаю паузу в своих отношениях с фильмами филиппинца. Большие романы не пишутся раз в год, разве только проходимцами.
Три сестры… давно бы сошли с ума… сумасшедший дом… во мраке вечного ожидания… Лазарь слышит рёв слона…
День седьмой. Сумерки
«Эта темнота не вечна, но какой в этом прок?», – вопрошал один их героев повести Ху Бо, другой, не одноименной этой картине, но, пожалуй, именно эта цитата могла бы стать идеальным эпиграфом к этому загадочному, бесконечно далёкому от разгадки, суицидальному дебюту – «Слон сидит спокойно» (2018) писателя и режиссера Ху Бо, который ровно год назад, прошлым октябрем, покончил с собой в возрасте 29 лет, не дожив до поздней зимы своей берлинской премьеры-сенсации.
«… кончают с собой, лишь когда осознают что даже и отчаяние, горе, угрызения твои не столь уж важны для сумрачного Игрока», – писал Фолкнер, и Ху Бо, вероятно, та самая фигура сумрачного игрока, который свой последний ход сделал и уже не вернется в саму игру. Сенсация ты или нет, иногда проку и света даже в этом увидеть нельзя.
Малоизвестную биографию Ху Бо, я думаю, мы все ещё успеем изучить, а сейчас у нас достаточно времени побыть наедине с его посмертным произведением, которое парадоксальным образом скорее разрушает трагический ореол, складывающийся на наших глазах вокруг режиссера.
«Слон сидит спокойно» – история одного дня, который уходит в ночь. Герои, пилигримы-аутсайдеры из провинции на севере Китая, одержимы легендой о манчжурском слоне, который сидит совершенно неподвижно в одном из бестиариев. Просто сидит. Неподвижно. Совсем. Изо дня в день, из года в год. Неподвижно. Как Будда под каштаном. Здесь легко пуститься во всякого рода тривиальные рассуждения про побег от себя или к себе же, про поиски утопического места, где можно обрести заветный покой, который даже не снится – ночь ведь никак не наступит. Как мы помним, счастья нет, вместо него покой и воля. «Слон» о том же – Ху Бо не искал себе попутчиков на тот свет. Эта темнота не вечна, но, может быть, и есть какое-то утешение в том, чтобы просто смотреть на ту сторону, и думать, что там всё по-другому.
Шагнуть на ту сторону, где «лучше вид» (ох, как легко его совершили герои глупой «Холодной войны»), ещё сложнее, ещё труднее, чем бежать в серой мгле этой жизни. Герои Ху Бо говорят, что главное – воля – попробовать посмотреть, что там. Но куда везёт их последний ночной автобус и где они – все ещё «здесь» или уже «там», – фильм не даёт ответа, но мы впервые видим персонажей в отблеске света: они высвечены в ночи фарами автобуса. И пока они слышат рёв своего Слона, они, наверное, живы. А раз наступила ночь – можно и уснуть и увидеть тот самый покой, что должен сниться.
(В финале, стоит заметить, не было этой «киаростамовской» сцены, что мы видим на скриншоте выше, – вопрос разных версий картины остаётся открытым).
В одном знаменитом чёрно-белом фильме стояло посвящение трём ангелам кино, которых нам будет всегда не хватать. Ху Бо, мне кажется, теперь один из них. От встречи с ними хочется только одного – почему-то жить, и пускай дальше ветер веет неутомимо – веет вечно и веет мимо.
Воскресший Лазарь с трудом перелазит решетку человеческого зоопарка и подбегает к слону. Лазарю необходимо узнать, почему этот слон постоянно сидит неподвижно. Возможно, это самый главный вопрос в его жизни. Лазарь подошел к нему совсем близко и чуть не рассмеялся от увиденного. Какая нелепость! У слона… сломана нога! Он просто не способен подняться. Лазарю хочется обнять слона и заплакать, но тот цепляет его хоботом и наступает всей своей тяжестью на грудь. Когда подбежали сотрудники зоопарка, Лазарь еще мог видеть, как они открывают рты, выкрикивая ругательства. Шум и ярость.
Счастливый Лазарь мертв. Cлон неподвижен.
Сергей Дёшин
15 октября 2018 года