К настоящему: беседа Лав Диаса и Пепе Диокно

 

2014 можно смело считать годом Лав Диаса. Он снял сразу две картины, одна из которых, «От предшествующего», получила главную награду кинофестиваля в Локарно. В то же время его предыдущая работа, «Север, конец истории», вошла в лонг-лист претендентов на «Оскар» в категории «лучший иностранный фильм». Подобный успех стал важной вехой в истории филиппинского кино, считавшегося в 00-е одной из горячих точек на карте мирового кинематографа. В это десятилетие на территории небольшого островного государства появилась целая плеяда самобытных режиссеров, среди которых сам Диас, Райа Мартин, Шерад Энтони Санчес, Джон Торрес и Пепе Диокно. Лав Диас, которому сейчас 56, считается патриархом местного кино, Пепе Диокно – самым молодым его представителем, снявшим первый фильм «Схватка» в возрасте 22 лет (в 2014 вышел его второй фильм «Выше облаков»).  При этом Диокно называет Диаса своим учителем и в конце прошлого года по просьбе местного издания Philippine Star Supreme взял у него весьма символичное интервью, расспросив о начале кинопути, стиле съемок, воспоминаниях о военном положении и цифровой эпохе кинематографа. Полная версия этой беседы впоследствии была опубликована в блоге Диокно.

 

Ваше первое киновоспоминание?

Мы жили в очень отдаленном районе Магинданао. Я вырос в лесной местности, но за два часа езды по ухабистой дороге можно было добраться до Такуронга в Султан-Кударате. Там работали четыре кинотеатра, и отец был киноманом. Каждые выходные он отвозил нас туда. Мы приезжали утром субботы и оставались до конца воскресенья. Смотрели все подряд – боевики, ужасы, гонконгское, голливудское, филиппинское кино. Я предпочитал боевики – Брюс Ли, Джеймс Бонд, особенно любил Фернандо По-младшего, а еще комедийные слэпстики Долфи и Чикито. Все билеты продавались на сдвоенные сеансы, так что за выходные мы успевали посмотреть по восемь фильмов. Самая настоящая киношкола.

 

А в какой момент вы задумались о том, чтобы самому снимать кино?

Все началось в колледже, когда я посмотрел, – помню, каким это было потрясением – первую часть «Крестного отца». Моя реакция была что-то вроде: «Вау, что это было? Ошеломительно». Дело было в кинотеатре Дельта. Позже преподаватель дал задание посмотреть «Манилу в объятиях ночи» и написать отзыв. Так мы с однокурсниками отправились в кинотеатр Коронет в Кубао, а затем всю ночь проговорили о том, как прекрасен фильм и сколь хорош Лино Брока. Вот откуда все пошло, откуда взялась мысль: «Ах, вместо музыки», – так как я хотел заниматься музыкой, играл в нескольких группах, – «может стоит делать кино?». Именно эти два фильма стали для меня вехами в молодости.

Но потом я взглянул на кино и понял: «Кажется, это слишком сложно». Увидев съемочный процесс в Маниле со всем этим потоком грузовиков, множеством фонарей, я призадумался: «И что же мне делать? Как стать режиссером?». Но, поразмыслив еще, пришел к мысли, что возможно, есть вероятность, что у меня получится. Тогда я начал интересоваться кинематографом, читать кино-литературу в университетской библиотеке Атенео – рецензии, биографии режиссеров. Так все и закрутилось.

 

А как вы сняли свой первый фильм?

Я работал в съемочной группе «Balintataw», телешоу под руководством Сесиль Гуидот-Алварес. Работая там, начал писать сценарии, там же познакомился с производственным процессом, но реализовать собственные сценарии не было никакой возможности. Так что я стал работать в журнале, а позже снял документалку про беспризорников. И однажды со мной связывается японская компания с предложением: «Мы видели вашу документальную работу. А сейчас мы организуем тур по Европе и США и хотели бы включить »вас в программу. Я такой: «Серьезно?» (Смеется).

Я поехал в США. Все за их счет. Когда мы были в Нью-Йорке, филиппинская газета предложила мне остаться и войти в штат. О документах они позаботились. Так я остался и начал работать.

Купил камеру, очень старую, 16-мм, и начал снимать. Сделал еще одну документалку. Я повстречал филиппинку, продававшую книги на улицах Манхэттена, и подумал: «Это же прекрасно». В Нью-Йорке было все. Я ходил в библиотеку и смотрел там старые фильмы. Посещал кинофорум. Нашел друзей, независимых режиссеров, и вместе мы снимали, снимали, снимали.

 

Кадр из фильма «Эволюция филиппинской семьи»

 

Тем не менее, свои первые повествовательные фильмы вы сняли (кого-то это удивит) для Regal Films. Когда вы вернулись на Филиппины и начали работать с ними?

Я вернулся в 1997 году, чтобы забрать семью. После четырех лет за границей я мог сделать им документы. Но перед отъездом я начал съемки «Эволюции филиппинской семьи» в Нью-Йорке, Мэриленде и Виржинии. Так что еще одним поводом вернуться на Филиппины стала необходимость отснять сцены-флешбеки. Тогда-то мой друг режиссер Ларри Манда и сказал мне, что Regal Films ищут режиссеров. Они работали по принципу «pito-pito» – семь дней на подготовку, семь дней на съемку и семь дней на пост-продакшн. Я сказал: «Херня. Что ж это за кинопроизводство такое?». Они ответили: «Дерзай. Будет весело. Рок’н’ролл».

Через это проходили все выходцы из Mowelfund [филиппинская организация киноработников], хотя бы в надежде развеяться. У меня было три сценария и Regal их утвердили. Начал я с «Burger Boys», но где-то после пяти-семи съемочных дней Regal завернули фильм, объяснив все дороговизной. Пришлось ждать два месяца до запуска следующего проекта, «The Criminal of Barrio Concepcion». Pito-pito не получилось. Я снимал 18 дней. Перерасходовал бюджет. Regal снабдили меня 17.000 футами пленки, я же отснял 25.000 футов. За дополнительные материалы пришлось повоевать с Матерью Лили (Монтеверде, владелицей Regal Films). «Мать, мне нужна еще пленка! Я ведь даже дубль отснять не могу!».  С 17.000 все приходится снимать с первого раза. Это как работать с 16-мм камерой. Вот я и звонил ей из Нуэва-Эсиха. И мы орали друг на друга. «Tangina mo Mother, padala mo dito yan!» (Мать, отправь мне еще одну партию!) Пленку я в итоге получил, но они сказали, что не заплатят. Это ничего, мне просто хотелось закончить фильм. Затем я доснял и «Burger Boys».

 

Неужто первый повествовательный фильм, начатый вами, это «Эволюция филиппинской семьи»?

Да, но это затянувшаяся работа. (Фильм снимался с перерывами в течение 11 лет — прим. Пепе Диокно).

 

Как же вы его закончили?

Снимал, когда были деньги. В Нью-Йорке я брался за разные подработки. Параллельно с газетой, работал официантом и на заправке. Очень прибыльное дело, быть официантом в Манхэттене. Чаевых набиралось по 150-300 долларов. Это много. 16-мм пленка стоила 80 долларов, так что каждые выходные я мог купить по три катушки. И снимать.

 

Когда вы приступали к «Эволюции», то уже заранее представляли ее форму?

Нет, нет, нет. Я искал. У меня была задумка, но четко отразить ее в сценарии не представлялось возможным. Каждый раз перед съемками я просто писал, что буду снимать. До сих пор так и поступаю. У меня досконально расписанный сценарий. Сценарий «Батанг Вест Сайд» был удостоен Palanca Award, но по ходу съемок я полностью его переработал. Та же история с «Север, конец истории». Каждое утро, просыпаясь, я пишу сценарий на день. Но стараюсь не упустить и основной нити, всегда следую за темой изначального сценария. Важно не потерять этот баланс.

 

Когда вы начинали работу над «Эволюцией» то уже имели представление о ее длительности? (Фильм длится более 10 часов)

Нет, нет! Это мой крест, дружище. (Смеется). Я думал: «Когда же оно закончится?». И продолжал добавлять и добавлять разные вещи. Потому что это было весело. Когда ты ни от кого не зависишь и у тебя есть пленка, можно продолжать снимать. Еще у меня были друзья, которые не требовали зарплат. И я действительно наслаждался съемками. Мы все просто получали удовольствие.

На самом деле я так и не смонтировал весь материал. То, что было отснято в США – не тронуто. Фильм же составлен из флешбеков, которые я снял на Филиппинах. Стоило бы возвратиться к остальному материалу, но это будет уже другой фильм. 16-мм пленки пропали, утонули. Но у меня сохранилась их видео-версия.

 

Кадр из фильма «Эволюция филиппинской семьи»

 

Когда заходит разговор о ваших фильмах, первое, о чем все говорят, это, конечно…

Длительность. (Смеется).

 

Да, длительность. Для многих режиссеров вопрос длительности принципиален. Нас учат, что одна страница сценария – это одна минута фильма; что идеальная длительность – 90 минут и так далее. Когда вы работали над «Эволюцией», что внушило вам отвагу сломать эти правила?

Уже тогда я считал кинематограф искусством. Или рассуждением – как в моем случае. Приходилось бороться. Я постоянно спрашивал: «Отчего? Ну, отчего лишь два или полтора часа? Зачем ограничивать себя, если это искусство?» Так что с самого начала я положил своему кинематографу свободу. Я свободен. И меня не волнует длительность. Даже в фильмах по системе «pito-pito». Уже «Barrio Concepcion» в моей редакции длился три часа. У нас была серьезная перепалка с Матерью. Я говорю: «Мать, у меня три часа». А она: «Да пошел ты! Никто не будет такое смотреть. Это мои деньги! Сокращай! Сокращай!». В итоге они меня вынудили. Раймонд Багатсинг (главный актер) был так расстроен, что предложил: «Давай сожжем фильм!». Но я заставил себя урезать картину до 2 часов 20 минут, попутно возненавидев ее. Но критикам понравилось. Когда я вернулся за остатками пленки, ее уже выбросили. У них все по-быстрому. Забирать было нечего. Я подумывал переснять потерянный материал, но потом решил: «К черту. Фильм уже начал жить».

 

Чем вы вдохновляетесь, работая над своими историями?

Филиппинской борьбой, это первое. Вдохновляюсь новостями, тем, что слышу вокруг. Литература очень вдохновляет – Достоевский, филиппинские писатели.

 

Вы упомянули филиппинскую борьбу. Многие ваши фильмы повествуют об этой борьбе в разные исторические периоды – «От предшествующего» разворачивается в первые годы правления Маркоса, события «Эволюции» происходят в период Военного положения, «Пропавший без вести. Пролог» рассказывает о том, как Грегория де Хесус ищет тело Андреса Бонифасио. Как для режиссера, что для вас важнее – память или воображение?

Они всегда вместе. Я учился истории и читал много исторических книг, поэтому в моих фильмах есть эта основа – исследовать прошлое, противостоять ему. Почему нашей душе так нравится это? Отчего наша страна столь злосчастна? Я подхожу к этому очень диалектически.

Воображение проникает через персонажей. Я концентрируюсь на этом, так что фильмы не становятся слишком дидактическими. Очень важно создать персонажей, реальные истории, чтобы не скатиться в пропаганду. Тут очень важна литература. Когда контекстуализируешь персонажа, его борьбу, его ежедневную жизнь. Так, повседневная жизнь фермера может отражать филиппинскую историю. Почему он до сих пор столь беден? Причину можно отыскать в колонизации, американском вторжении, диктатуре Маркоса. Полный набор, как видите.

 

Давайте немного поговорим о вашем стиле. Обычно режиссура складывается из исключений. Например, на крупном плане режиссер как бы говорит: «Сюда, смотрите сюда!». Но в вашем кино преобладают общие планы, чаще черно-белые. Зритель сам волен решать, на чем ему сосредоточить внимание…

Учесть все многообразие. Перед вами просто проходит жизнь. Я хочу, чтобы вы были наблюдателями. Ничто не предопределено. Никакой музыки, никаких саундтреков. Все, что улавливает камера, звук, что бы то ни было – оно сырое, первичное.

 

Очень зрительский подход.

Да, действительно, зрительский. Люди просто привыкли к быстрому голливудскому монтажу, всем этим киношкольным приемам. Но мне хочется быть правдивым в своем кино. Вы видите все таким, какое оно есть.

 

Кадр из фильма «Пропавший без вести. Пролог»

 

Возвращаясь назад, как подобная стилистика связана с памятью?

Ну, память весьма избирательна. Воспоминания включают множество разных вещей, и не все из них правдивы. Кинематограф не позволяет переизобрести память. Мы можем разыграть событие снова, но будет ли это правдивым? Как режиссер я всего лишь показываю то, что вижу, то о чем помню, как борьбу за правду. Я не хочу пользоваться резким монтажом, так как это манипуляция, нечто просчитанное режиссером.

 

«От предшествующего» основано на ваших детских воспоминаниях о Магинданао времен Военного положения.

О да, я застал эти времена подростком. Я был лишь наблюдателем, но помню это нарастание ада. В нашей деревне столько всего происходило. Неожиданные убийства, которые никто не мог объяснить. Внезапно загорались дома, неизвестно от чего. Порой из лесу раздавался жуткий вой. Позже выяснилось, что это военные. Они все и подготовили, все это начали. Был один плотник и сапожник, они оказались армейскими агентами. Баррио начали уничтожать. Военное положение было хорошо спланировано.

 

Что вы чувствовали в те годы?

Страх, конечно же. Я наблюдал резню в Магинданао. Еще до объявления Военного положения, в некоторых деревнях разразилась война. Илонги и илоки вступали в Иллагийское Движение, ополчение, которое вооружали военные. Они сражались с исламскими чернорубашечниками. Так зачинался цикл насилия – когда убивали мусульман, те в ответ убивали христиан, пока резня не разрасталась до ужасающих масштабов.

Как-то раз, тогда я перешел в старший класс, мы с братом возвращались домой из Генерал-Сантоса, и вдруг остановился автобус. Grabe, sunog! (Пожар!) Исламское баррио сожжено дотла. На улицах лежали тела – от детей до стариков. Раскромсанные. Это было жутко. Страшно. Ужасно.

А потом мою деревню заняли исламские повстанцы. Нас выгнали из домов и завели в школу. Правительство вело переговоры о нашем освобождении, и через две недели нас отпустили. Но пока мы сидели в школе, военные начали обстреливать деревню, что привело к множеству жертв. Они применяли авиацию, безо всякого разбору, люди бегут – бах! Старосту нашей деревни убили вместе со всей семьей. Мусульмане. Христиане. А когда нас освободили, пришли военные и начали выжигать деревню до основания. Это было ужасающе. Все пострадали.

 

Вы тоскуете по своему детству?

Да, потому что оно потеряно. Магинданао был раем, утраченным. Когда я встречаюсь со старыми друзьями, мы говорим не об ужасах, а о потерянном рае.

 

Кадр из фильма «От предшествующего»

 

Люди забывают, что одно из следствий Военного положения – беспорядки на юге, спровоцированные резней в Джабида, когда военные Маркоса убили исламских ополченцев. Поэтому некоторые могут отреагировать на вашу историю словами: «Так значит Маркос все же был прав? Ведь мусульмане взяли вас в заложники!».

(Смеется). Это жутко, все эти ревизионистские движения. Которые пытаются реабилитировать этого подонка, мол, он был хорошим человеком и сделал много полезного для страны, и вообще в годы Военного положения жилось лучше. К черту их. Если потрудиться изучить историю, то станет ясно, что он все разрушил. Но, знаете, едешь на такси, и водитель рассказывает, как хорошо жилось при Маркосе. Останавливает машину и говорит: «Черт, при Военном положении было лучше». И за дороги скажем спасибо Маркосу. Бытует мнение, что Имельда Маркос сотворила нашу культуру, – но какую культуру? Культуру уродливости и упадка? Сейчас легко рассуждать, но вы представляете, о чем говорите? Представляете или нет? 24 года диктатуры Маркоса и 17 лет Военного положения, вы представляете, что происходило на Филиппинах в это время?

Я вырос в период Военного положения и все, что я помню – мрак. Подростком я видел, как все это начиналось – убийства, смерти в нашей деревне, – и так далее до убийства Ниноя [Акино] и Желтой революции. Это были темные времена, дружище. Люди пропадали. Очень многие из моих одноклассников уходили в горы и присоединялись к коммунистической партии. У нас был выбор, но невеликий – либо работать на Маркоса и не высовываться, либо воевать с ним, либо уезжать из страны. Я всегда говорил, что это чернейшая страница нашей истории. Триста с лишним лет испанской колонизации – это ничто. Сто лет американской оккупации – пустяки. 17 лет Военного положения – вот, где настоящий мрак. И это ощущение есть в фильме, ощущение наступающего ада.

 

Есть точка зрения, что на самом деле ужасы Военного положения ощутили на себе лишь некоторые люди. Возможно, люди вашей деревни входили в небольшой процент населения, на который обрушилось насилие Военного положения, в то время как остальные филиппинцы жили в блаженном неведении относительно происходившего?

Верно – блаженное неведение. Вот две вещи, которые нужно искоренить из нашей культуры – неведение и апатия. Неведение того, что Бонг Ревилла вступает в Сенат, а Джозеф Эстрада избирается президентом, незнание того, что Маркоса увековечивают, а Имельда торжествует. Хотя должна сидеть в тюрьме. И апатия, из-за которой люди говорят: «С нами ничего не случилось за годы Военного положения. Нам было так прохладно в наших кондиционируемых комнатах». Ага, только вы не знаете, что происходило с остальной страной. Они не видели зверства вокруг, просто оттого, что закрыли глаза и уши. А Маркос, тем временем, обворовывал нас. У нас до сих пор миллионные счета в швейцарских банках. Из второй богатейшей страны в Азии мы опустились на самое дно к исходу правления Маркоса. О чем это говорит?

 

Кадр из фильма «От предшествующего»

 

В конце «От предшествующего» один из героев рассуждает об упадке деревенской культуры, на что ему возражают: «Но в наших силах возродить ее!». Вы смотрите на будущее Филиппин с надеждой?

С такими людьми как вы надежда остается. Образование – вот, что важно. Нужно просвещать молодых людей относительно прошлого. Каждый филиппинский ребенок должен обучаться истории. Нужны исследования. С приходом цифры и интернета все стало быстрым. Мгновенная информация. От истории остаются лишь осколки. Но необходима и историческая перспектива, как фундамент для движения вперед.

Ладно, сейчас мы переживаем экономический бум, но пропасть между богатыми и бедными растет. Посмотрите на своих соседей, они либо очень богаты, либо очень бедны. Идешь по улице и кого видишь – человека с ручной тележкой и человека на «Мерседесе». Противоположности бросаются в глаза.

Как и во времена Военного положения, мы абсолютно инертны до тех пор, пока нам уютно. Но необходимо размышлять. Задаваться вопросом, почему все именно так?

 

Вы упомянули, что сегодня мы живем в скоростную цифровую эру. Как ваш кинематограф соотносится с этим миром?

Он его часть. Я его часть. Я приемлю цифру. Благодаря ей теперь легче снимать так называемые «длинные» фильмы. Благодаря ей все больше людей получают возможность посмотреть мое кино. Мои фильмы есть на торрентах. Они свободны и доступны, вы можете скачать их в любое время. Я никогда не задумывался об их продаже.

 

Вы замечаете какие-нибудь изменения в своей аудитории?

Да, культура – живой растущий организм. Когда я начинал снимать свои фильмы, в зале можно было насчитать человек пять. На одном сеансе «Эволюции» в Таиланде присутствовал всего один зритель. Это борьба. Но цифровые устройства, социальные медиа и статьи в интернете становятся большим подспорьем. Мои фильмы смотрит все больше молодых людей. В Локарно на четыре показа выстраивались очереди. Будто весь город собрался на просмотр, некоторым не хватило мест. Но они досмотрели фильм до конца. «Север» прокатывали по всему миру. И здесь на всех сеансах полные залы. Это удивительно.

 

 

Перевод: Максим Селезнёв

 

 

Читайте также:

Лав Диас: Есть только кино