Меридианы Тихого: «Пока безумие не разлучит нас» Ван Бина

 

На кинофестивале во Владивостоке продолжается ретроспектива китайского документалиста Ван Бина. В ее рамках показали последний на сегодня фильм режиссера – трехчасовую картину о психиатрической больнице. О фильме и повторяющихся мотивах Ван Бина рассуждает Максим СЕЛЕЗНЁВ.

 

Пока безумие не разлучит нас (Feng ai)

Реж. Ван Бин

Япония, Франция, 227 мин., 2013 год

В новом фильме Ван Бин, спустя несколько лет после своих наиболее успешных работ, решает вновь активизировать те самые методы и приемы, что когда-то сделали его одним из самых выдающихся документалистов современности. Сменились условия и локации: вместо рабочего класса и полузаброшенных фабрик – психиатрическая лечебница и ее пациенты. Печальное превращение. В контексте фильмографии Ван Бина оно прочитывается так, будто бы персонажи «Района Теси», последовательно терявшие работу, жилье и какую бы то ни было идентичность, люди, которым не нашлось места в новом Китае, заканчивают свои жизни в адских условиях психиатрической больницы. Не менее печально наблюдать и то, как прежние находки китайского режиссера иначе срабатывают в новых условиях, словно рассеиваются в беспомощности.

Если «Пока безумие не разлучит нас» и можно назвать пристройкой к самым крупным и амбициозным проектам Ван Бина («Район Теси», «Сырая нефть»), то пристройкой необязательного характера. Ведь уже и в первой его работе ощущалась эта подложка безумия, в иные моменты прорывающегося наружу через абсурдные случаи – рабочий, утонувший в пруду во время медицинской поездки или лотерейный розыгрыш среди безработных.

Тогда Ван Бин следовал всем перемещениям китайских рабочих, показывал мир их глазами и тем самым проникал в ход социальных и исторических механизмов. Его фильмы напоминали исследования в духе микроистории. С характерным для них обостренным вниманием к сообществам потерпевшим поражения, стертыми и забытыми историей. В этом был этический жест – к восстановлению справедливости, к исправлению жестокости истории, к спасению людей, терпящих бедствие, от полного забвения. Но когда Ван Бин со все тем же микроисторическим тончайшим инструментарием приближается к жизни психлечебницы, все переворачивается. Хотя бы уже потому, что пациентов, живущих в этих стенах вряд ли можно назвать сообществом, потерпевшим поражение. В пределах больницы никакая коллективная победа невозможна по определению. Также как и романтическая николсоновская «я хотя бы попытался». Все это для фильмов иного рода. Для здешних же пациентов – лишь замкнутые, зарешеченные пространства, однообразные блуждания в несколько шажков от одной койки к другой и утомительный сон (единственное, что еще не успели обложить налогом).

«Пока безумие» раскладывается чередой коротеньких портретов, где каждая новая глава знаменуется лаконичным титром – имя пациента, длительность лечения. Но ни один из портретов не пропускает индивидуальности, никаких особенных ракурсов, вдруг открывающих специфический взгляд на мир (какой дарила нам героиня «Трех сестер»). Не складывается из этого наложения и обобщенного рисунка. Каждый новый больной, попадающий в кадр, проталкивает в фильм  лишь новые нелепости, что-то вроде личного набора кошмарных и потешных гэгов – кто-то с визгом ловит воображаемых насекомых, кто-то невозмутимо ломает кровати, а кто-то полчаса пытается избавиться от наручников.

Ван Бин как обычно всюду следует за своими героями, с большим старанием повторяет любые их движения и траектории. Но теперь в кадре не рабочие и не крестьяне, но душевнобольные, и такой метод едва ли сообщает что-то важное. Все перемещения не просто замкнуты, но инстинктивны, полуживотны, и внимательное изучение не уточняет ничего, кроме монотонной природы их безумия.

В начале фильма один из пациентов решает совершить пробежку по больничным коридорам, вслед за ним, стараясь не отставать, спешит и оператор. То ли в шутку, а то ли действительно в приступе паранойи, больной вдруг выкрикивает: «За мной бежит человек! Он хочет меня убить!». Как и раньше камера Ван Бина приобретает почти человеческие характеристики, трясется и кружится при беге, устало подрагивает после тяжелых переходов, мокнет и теряет фокусировку под снегом. Но все то, что так восхищало в «Трех сестрах» и «Человеке без имени», здесь, в подражании душевнобольным, воспринимается скорее как форма юродства.

При всем вышесказанном, поспешным и несправедливым было бы объявлять «Пока безумие» эксплуатационной или манипуляторской картиной. Прежде всего, она напоминает своих же героев, потерянных, отчужденных, не имеющих никакого места во всем огромном Китае. Ван Бин, испробовав за последнее десятилетие множество форм, снова вернулся туда откуда когда-то начинал. Только оказалось, что больше этого места не существует: финальную стадию распада мы наблюдали уже в последней части «Района Теси». «Возможно, тебе снова пора в больницу?», – здоровается соседка с совсем недавно выписавшимся больным. И Ван Бин возвращается. Поплутав несколько минут пустынными и полуразрушенными окрестностями, он заканчивает фильм все там же – в клаустрофобических палатах и коридорчиках.

В конце концов, «Пока безумие» начинает казаться историей одной связи (одного супружества). Сквозной линией через все повествование проходят сцены свиданий пациента с женой. Два года назад она сама поместила мужа в больницу, чтобы обезопасить себя и детей от постоянных побоев и вспышек агрессии, и в этом открыто признается. Безумие (то есть тот предел, на котором человек перестает быть человеком) – крайний аргумент, за которым неминуема разлука, потеря или искажение связи между людьми. Ван Бин против всякой логики пытается оспорить это. И, возможно, совершенно прав. Больной, продолжая упрашивать жену забрать его домой, в одной из последних сцен вдруг произносит: «А когда-то станет по-настоящему поздно. И тогда ты поймешь».