Из всевозможных форм человеческого общения самым бесчеловечным следует признать собеседование. Что такое собеседование, в точности не знает никто, и это развязывает руки для любой интерпретации и, тем самым, крайнего произвола. Это не экзамен, который всё-таки предполагает стандартную процедуру, но это, конечно, и не задушевная беседа и далеко не разговор на равных, путь он даже проходит в максимально неформальной обстановке. Собеседование — это аномалия в мире отношений: нечто среднее между смол-током и Страшным Судом. В этой серой зоне рождаются чудовища: рутинная проверка квалификации превращается в подобие разветвлённой игры-стратегии «Подземелья и драконы», соискатель мнит себя землекопом на пути к Замку или рыцарем в погоне за Граалем, а сотрудник HR с подозрительной лёгкостью обживает манеру Великого Инквизитора. Даже если результат такого хождения за три моря оканчивается заключением трудового договора, с этих пор оптика путешественника меняется навсегда — вся жизнь отныне, в целом и частностях, становится похожей на собеседование, ведь ситуация задушевного допроса повторится потом не раз, допустим, при попытке снять квартиру или познакомиться с понравившимся человеком через онлайновый сервис знакомств.
Эту аномальную форму общения способен адекватно отобразить «аномальный» кинематограф, также расположенный вне накатанных форматов общения со зрителем. Такое кино трудно назвать «фильмами»: они не держатся в привычных рамках одного часа тридцати минут, не тянут на эпизод сериала, однако всё же превышают длину многих клипов. В послесловии к проекту Cineticle, посвященному Мишелю Делаэ, Алексей ТЮТЬКИН предлагает посмотреть исключительный образчик «аномального кинематографа» — короткий метр Жана Эсташа «Объявление о работе», снятый для телевидения, с Делаэ в роли стойкого соискателя, готового пройти семь кругов собеседования и ответить на все иезуитские вопросы Его Святейшества Эйч-Ара.
Если вы человек опытный (что можно прочитать и как «пресыщенный»), всегда ищите странное (но не избыточно курьёзное). Увидев в творении приметы повторения, безошибочно можно утверждать, что творец, то ли из страха заблудиться, то ли удовлетворяя желание прийти в пункт Б, выйдя из пункта А, прямил свой путь в соответствии с давно начертанными маршрутами. Аномалия – всегда различие, странность – залог понимания ранее установленных границ. Аномалии позволяют очертить территорию нормального, а такой опыт картографии важен в любой области человеческого творчества.
В кинематографе, если полагать таковым движение образов, а не медиум, на котором они чеканятся, есть множество странных фильмов. Одна из таких «аномалий» особенно интригует – короткометражные работы, которые словно бы начинаются с полуслова и исчезают, прерываясь титрами или чёрным ракордом; при этом, такие фильмы кажутся осколками чего-то огромного. Однако это не осколки голографической розы, каждый из них не показывает целое изображение цветка, но фрагменты статуи – выразительные и характéрные, позволяющие угадать изваяние по обломку мрамора.
Авторы этих работ совершенно не обременяют себя экспозицией (просто некогда – фильм-то короткий), бросая зрителя с корабля в бушующее море обстоятельств; это скомпрессированное кино: в одной краткой сцене такого фильма спрессовано несколько минут, может быть, даже десяток. Но есть подозрение, что не во времени дело – в эти фильмы втиснут небольшой мир. Вот несколько примеров таких короткометражек: «Страх» (La peur, 1983) Роберта Крамера, «Теория успеха» (Theory of Achievement, 1991) Хэла Хартли и «Заметки о видимом» (Notes on an Appearance, 2018) Рики Д’Амброуза.
Оговорка насчёт кинематографа, вероятно, не столь существенная, но всё же некоторые из этих фильмов сняты для телевидения. Конечно же, это не телевидение в сегодняшнем беспонтовом изводе, не те выхолощенные поделки, которые гнездятся в самом центре «нормальности», а последнее пристанище режиссёров, не выдержавших давления Большого кинематографа, а также исполненных кинематографических идей авторов, которым негде было достать денег на кинопроизводство. Критики из «Кайе» на переломе 1970-х и 1980-х, например, Луи Скореки и Серж Даней, придирчиво анализировали телестратегии, глубоко в душе надеясь, что некоторые телефильмы смогут стать объектами синефильской страсти.
Впрочем, оставим в стороне и желания синефилов, и чаяния замечательных кинокритиков. Важна лишь «аномалия»: в 1980 году Жан Эсташ снимает для телеальманаха «Современные рассказы» (Contes modernes, 1979-1982) девятнадцатиминутный фильм «Объявление о работе» (Offre d’emploi). Эсташ вообще рекордсмен короткометражных аномальных фильмов («Грязная история» в двух вариантах, «Снимки Аликс» (Les photos d’Alix, 1980), ранние короткометражки), но «Объявление…» становится образцом такого кинематографа.
Вся сила подобных «аномальных» фильмов рождается из столкновения скудной или даже отсутствующей фабулы (месье Пельтье, точнейшим образом воплощённый на экране Мишелем Делаэ, попадает в жернова рекрутинговой компании) и огромного подтекста, ею проявляемой. Хотелось бы думать, что «Объявление на работу» есть нечто вроде дзен-буддистского посоха, удар которого вызывает просветление. К сожалению, это не так: большинство зрителей, которые решились посмотреть эту телеминиатюру, не смогут достичь сатори, наблюдая за обыденными действиями. А эсташевский фильм выворачивает наизнанку профессиональные отношения и показывает страшное: человек сводится до системы знаков, анализируется как буква и интонация – ещё немного и сбудется фукольдианское предвидение, изложенное в концовке «Слов и вещей»: начертанное на прибрежном песке лицо человека будет стёрто, но не приливом, а дигитальным цунами. И не останется от человека даже ноля без единицы.
Алексей Тютькин