29-й открытый российский кинофестиваль «Кинотавр» невозмутимо сопутствовал голодовке Олега Сенцова и завершился неожиданным триумфом «Сердца мира» Натальи Мещаниновой («Лучший фильм», «Лучший актёр», «Приз критики»). Об итогах сочинского фестиваля не без горечи рассказывает Сергей ДЁШИН, который только в смерти Киры Муратовой увидел надежду.
«Кинотавр-2018» начался с непередаваемо конформистской премьеры «Лета» Кирилла Серебренникова. Ни съёмочная группа фильма, ни организаторы фестиваля, ни члены жюри, – вообще ни одна живая душа не подобрала слов или каких-либо других, невербальных, способов выразить солидарность Олегу Сенцову и Кириллу Серебренникову. Диссидентов на красной дорожке у нас не нашлось. Особенно дикой такая дружная игра в молчанку смотрелась после минувшего Каннского фестиваля, где те же артисты из «Лета» буквально упивались своим открытым выступлением в поддержку узника-режиссёра. На родине же «друзья» Серебренникова блаженно верят, что «всё будет хорошо» (это прямая цитата!).
На третий день тревожное молчание, объявшее «Кинотавр», наконец рассеялось. Вот Федорченко вышел в футболке с Сенцовым, вот и молодой режиссёр Михаил Бородин первым со сцены произнёс фамилию украинского заложника. Вот выступил член жюри Никита Карцев на награждении короткого метра, затем держал речь Михаил Сегал, и вот уже «большое жюри», – а следом и рядовые кинематографисты и критики – заполнили Зимний театр портретами Сенцова и Серебренникова на своих футболках. Закрытие Кинотавра и вовсе прошло под именем Сенцова: на церемонии со сцены почти все, смело и публично, прямо и без околичностей высказались о судьбах Кирилла и Олега.
А может быть, нас просто обхитрили? После всех правильных слов и поступков фильм закрытия, ультрапутинский док «Дело Собчака», выглядел то ли издёвкой, то ли контрольным выстрелом режима. Вот и вопрос – кто и что здесь было не уместно: наше молчание или премьера фильма Кирилла? «Вечер Олега Сенцова» или провластная, угодливая лента Веры Кричевской и Ксении Собчак? В любом случае, Кинотавр запомнится прежде всего этой своей скользкой мёбиусовской закольцованностью.
***
Фестивалю нужны реформы. Заочный унисон многоголосья предрекал в этом году богатые конкурсы – собственно, их стало целых три: к большому конкурсному смотру и короткометражной программе присоединился полноценный конкурс полнометражных дебютов. Стала ли от этого объёмнее панорама российского кино, а фестиваль – более открытым?
Обязательные три программы превратили форум в бесконечное погружение в русский омут, из-за которого, день ото дня, ты физически ощущал деформацию своей привычной, хочется сказать, здоровой оптики. Даже милосердный Антон Долин признал, что такое количество «российского» кинематографа в режиме нон-стоп наводит на крайне удручающие мысли о нашем киноландшафте.
Почему в конкурсе короткого метра за каждой работой маячит чья-то известная спина (в титрах значатся то «сценарист Герман-мл», то «монтажёр Сегал»)? Зачем нам вообще 30 режиссёров, большинство из которых не способны рассказать ничего, кроме анекдота или «случая из жизни»? (Хорошо, что жюри в к/м смотре отметило именно «Шесть два восемь» Анны Кузнецовой, «Новую Москву» Таты Дондурей и «Рыбный день» Дмитрия Корсакова). Где кураторская работа, где отбор? Почему бы не сделать из Александра Гордона персону нон грата Кинотавра? Почему бы показательно, хотя бы разок, не продинамить для профилактики мастерскую Хотиненко и метлою не прогнать Месхиева в «кино на площадь»? Почему действительно не взять в конкурс Олега Мавроматти — настоящего русского беса?
Вслед за киноэстетикой теряют чёткость границ и сама фестивальная политика и кураторские принципы. Всё стало зыбко. Что ходить за примерами, если даже на «молодых» региональных смотрах в Омске и Нижнем Новгороде сегодня успешно практикуют программы «без границ», смешивая и документальное, и игровое, и короткий метр, и телевизионные пилоты. Но Кинотавр-2018 (даже при «западнике» Александре Роднянском) будто ничего этого не замечает.
Мы промолчим сейчас о двух стоящих фильмах «Кинотавра-2018». О короткометражном «Календаре» Игоря Поплаухина, выпускнике МШНК и лауреате минувших Канн – недосказанной истории, претендующей на полный метр (симптоматично присуждение премии от журнала «Искусство кино», выбравшего своего победителя не из дебютной, а из км программы). И о «Мире» Дениса Шабаева – путешествии мигранта из Словакии в центр русского мира на Донбасс. О них мы расскажем как-нибудь в другой раз, в другом, более достойном для этих фильмов контексте, под другим небом.
«Сердце мира» Натальи Мещаниновой
Наталья Мещанинова, автор «Комбината «Надежда», сценаристка «Аритмии» и нескольких сериалов, здесь на особом счету – «Сердце мира» поставили в прайм-тайм, на вечер субботы, за день до вручения наград. Что и требовалось предсказать – у фильма главный приз, второй подряд для продюсера Сергея Сельянова.
В сердце сюжета – ветеринар Егор и обитатели притравочной станции, затерянной в ярославских лесах. Козы, собаки, олени, лисички. Много лисичек. Неподалёку пасутся «зелёные» – их почему-то все в этом фильме активно не любят. У Егора стрёмное прошлое и мать-алкоголичка. В настоящем – надежды на новый круг близости: не частный, но семейный. Сейчас Егору важно расположение семьи хозяина станции, важно сидеть у них за ужином на правах члена семьи, быть единицей родового социума.
«Сердце мира» кажется самым живым, самым органичным фильмом и на фоне всего «Кинотавра», и для самой Мещаниновой. Вот только удивительно было читать интервью режиссёра про желание деформировать документальное, снять что-то придуманное, магическое, похожее на сон. К сожалению, одними лисичками и постером, как у Уэса Андерсона, волшебства не достичь. «Сердце мира» – типичный постдок разбежкиновской школы, «сна» нет.
Мещанинова как будто опоздала лет на десять, когда «Сердце» могло ещё встроиться в ряд к «Свободному плаванию», «Сказке про темноту» и «Шультесу». Даже старший товарищ Натальи, Бакур Бакурадзе, признал, что наконец-то пришло время больших проблем и больших героев. «Время нового Таксиста». Сегодняшний день требует рефлексии. Но смотришь Мещанинову и думаешь: какой Таксист? В «Сердце мира» даже мент – хороший. Герой Степана Девонина – всё тот же «новый унылый» из артхауса нулевых, типа Яценко. Скучные, тупые, хорошие маленькие люди – нам с ними радостно, нам с ними горестно, нам с ними душевно, пойдёмте водку пить и бить зелёных. Замените «зелёных» на «геев или «хипстеров», ничего не изменится.
Когда на Кинотавре награждали первые фильмы Бакурадзе, Попогребского, Сигарева и Хлебникова – это было знаком признания нового поколения. Сейчас же в середине 2018 года дать приз Мещаниновой значит расписаться в том, что отечественное кино никуда не спешит и более того – не собирается.
Кто в таком случае достоин главного приза? Пожалуй, единственный вариант – бэшка с приветом из 90-х, «Русский бес» Григория Константинопольского. «Кинотавр-2018» заслужил только такого победителя и только такого решения – беспощадно русского и вызывающе дурного. Вот где вчерашний день во всём своем означающем, вот где кровь, говно и любовь.
«Кислота» Александра Горчилина
Как же мы радовались тому, что взявшаяся из ниоткуда «Теснота» в прошлом году показала москвичам всю мощь сторонней, нестоличной, оптики. Рано праздновали – Садовое кольцо наносит ответный удар. Макгаффином этого довольно бессвязного фильма становится член страдающего юноши, а выражение «Покажи мне его» – без шуток, рефреном всей «Кислоты». В целом, здравый дискурс для москвичей, страдающих от безотцовщины.
Дебютная лента артиста «Гоголь-центра» Александра Горчилина, наиболее ожидаемая премьера конкурса дебютов, не разочаровала, хотя и разделила зрителей – против фильма даже сложилось негласное лобби: чем иначе можно оправдать популистское решение жюри заодно с «Кислотой» наградить ученика Сокурова – Владимира Битокова и его «Глубокие реки».
«Кислота» – это драма без драмы, история без нарратива, актёрское кино без героя поколения, и в придачу нонконформизм без бунта. Многое в этой истории можно оправдать лишь операторским участием Ксении Середы, тем не менее, это был единственный раз за весь «Кинотавр», когда ты почувствовал – вот оно кино, снятое молодыми. Кто они, эти бездельники; что они любят, кроме малолеток и своего члена; чем интересны, кроме сэмплов под Дельфина – эти вопросы остаются открытыми, но зато видно, что они испытывают боль – может, потому так легко выходят в окно. «Что мы можем дать миру, кроме зарядки от айфона?» – в этой реплике из фильма – вся трагическая наивность героев «Кислоты».
Впрочем, о дальнейшей судьбе Горчилина-режиссера «Кислота» вряд ли может заявить что-то определенное, но пускай у нас хотя бы на один сезон будет свой Грегг Араки из Текстильщиков. Само по себе – это уже событие года для российского кино.
Если возвращаться к награждению, где «Кислота» поделила награду за «лучший дебют» поровну с «Глубокими реками», то в этом популистском жесте всё же угадывается взвешенное решение уравнять между собой (или одним смягчить второе) две единственные мало-мальски выделяющиеся работы дебютного конкурса. Ученики Сокурова vs. выпускники Серебренникова – из этого умозрительного спора могла бы выйти польза для всего нашего молодого кино.
«Подбросы» Ивана И. Твердовского
Из локального любимца Твердовского упорно и планомерно драпируют режиссера на выданье. Так, «Подбросы» изначально готовились благодаря заочной поддержке нескольких крупных европейских фондов и, видимо, с ориентировочной премьерой в каннском «Особом взгляде». Но что-то пошло не так. Твердовский остался там же, где и был с предыдущей своей картиной «Зоологией» – на Кинотавре (российская премьера) и в Карловы-Варах (европейская). Шаг назад или шаг в сторону?
Это история о сироте из интерната, у которого есть удивительная способность – он не чувствует боли и скоро принимается бросаться под машины, став звеном в коррумпированной схеме вымогательств и подстав.
Так же скоро из «Подбросов» уходит вся энергия или, как принято выражаться в журнале «Афиша», аномальность. Твердовский будто не решается идти до конца, все его наглость и радикализм, взятый напрокат у Триера, отзываются в «Подбросах» каким-то отдаленным эхом вечных желаний. Ведь он сам ступает с криком младенца на вступительных титрах на ту территорию, где сама логика сюжета требует нарушения табу, но за грань фола режиссёр не торопится, тем самым губя на корню главную линию – отношений матери и сына.
«Подбросы» – это прилежное и аккуратное (как форма в интернате) кино, которое нисколько не затрагивает вопросов телесности и радикальной трансгрессии. Конечно, как всякий условный комикс, «Подбросы» непременно пытаются выйти на политический месседж, однако идут не дальше навязчивой декоративности российского триколора и школьной фантазии о противостоянии добра со злом (сравните, как работает с дуализмом милицейского зла ученица Абдрашитова Анна Дежурко в фильме «ДТП» из короткометражного конкурса).
Опять же, вот она московская оптика во всей красе – в финале герой возвращается обратно в интернат. Мало того, что это очевидное поражение самого героя-эмбриона, это и показатель робкого и пассивного взгляда Твердовского на российскую действительность. Пока по всей стране в интернатах продолжаются пытки и изнасилования детей – мы будем снимать о том, что именно в этих госучреждениях о детях заботятся как нигде. В режиссёре не видно варвара, в герое – травмы, в самом фильме – фрейдистского «жуткого».
«История одного назначения» Авдотьи Смирновой
Фильм, который ждала вся либеральная Россия. Таким он и кажется поначалу – либеральным, во всех своих устремлениях. Не сразу догадаешься, что перед нами классический случай подмены понятий. Ведь «История одного назначения» – не более чем констатация факта. Да, действительно, жизнь человека на пороге Государства не стоила, всё еще не стоит, никогда не будет стоить дороже пороха на сапогах солдата. А вот путей борьбы, тактики протестов, поиска преодоления исторической несовместимости отдельного гражданина с чиновничьим аппаратом – ничего из перечисленного смиренная Смирнова не предлагает. Ни её, ни героя «Истории» не возмущает порочное мироустройство – напротив, они его принимают и разделяют.
Однажды, когда Альбер Камю был ребёнком, его отец, сторонник смертной казни, отправился на главную площадь присутствовать при исполнении какого-то нашумевшего приговора. По возвращении отца в ту ночь долго рвало. Судороги живого организма, затяжная физиологическая реакция как навязчивое воспоминание об уже свершившейся казни, накрепко запомнились Камю. Смирновой тошнота и крик европейской философии чужды, другое дело – толстовский мессианский пафос, когда и в гильотине видишь проблески божественного всепрощения, а то и просто удобный повод для проявления самой искренней жалости.
«История» Смирновой – вдобавок иллюстрация того, что поэт Бродский называл бунтом в кредит за счет своих же родителей. Процент, как мы помним, убыточен и ведёт к душевному банкротству. Наверное, трагедия русского либерала и заключается в невозможности отказаться от выгоды жизни. А та всегда найдёт, чем завлечь тебя в ловушку. «Левиафан прежде всего у нас внутри», – убеждает зрителя Смирнова, – «Не переживайте, ему с нами уютно». Обоюдное ли это чувство – такого глубокого вопроса фильм Смирновой, боюсь, поставить уже не способен.
Сердце мира: смерть Киры Муратовой
О смерти Киры Муратовой я узнал в ночи с 6 на 7 июня. Не испытав при этом особого волнения, я легко и спокойно заснул, наверное, впервые за этот Кинотавр. Все последующие утра фестиваля я проводил в гостинице с ней, не выходя из комнаты – читал и перечитывал все посвящённые Муратовой тексты, все интервью, что всплывали в моей ленте FB, смотрел впервые и пересматривал фрагменты её фильмов или фильмов о ней. И в эти утра, после всех «коротких встреч», я скорее чувствовал прилив каких-то новых сил. Стало легче. Стало свободнее.
В Сочи привыкаешь не замечать, сколько проходимцев из года в год приносит откуда-то мутным потоком в наше кино и конкретно в режиссуру. И только смерть – теперь это смерть Киры Георгиевны! – способна растрясти нас, пробудить в нас дух того кинематографа, служение которому выбрал главной страстью своей жизни.
Иной раз подумаешь: лиши сладости фестивалей – сколько из полусотни режиссёров этого Кинотавра остались бы сидеть за кинокамерами? Уверен, что «случайные» режиссеры и сами понимают риторичность этого вопроса. Фестиваль «Кинотавр-2018» пришёл к тем же выводам – время больших поступков, время режиссёров «дикой самости» пока не наступило.
Вот и получается, что не в картинах дебютантов и ведущих российских режиссеров, а в смерти Киры Муратовой почему-то видишь больше света и чувствуешь надежду. Режиссёр-влюблённый, режиссёр-бунтующий, режиссёр-играющий. Всё это – Кира Муратова. В её смерти нет трагедии – она будет в смерти Олега Сенцова. Свой главный подарок она не забрала с собой, она оставила его нам, на этом свете – и вместе с её фильмами мы всегда будем о нём помнить, вернее, слышать – её больное сердце мира.
Главное – слышать.
Сергей Дёшин
25 июня 2018