На минувшем Каннском фестивале состоялась премьера нового фильма Джима Джармуша «Патерсон». Картина рассказывает о водителе автобуса по имени Патерсон, который живет в городе под названием Патерсон, а в свободное время гуляет с бульдогом своей жены по кличке Марвин и пишет стихи. Мы публикуем перевод беседы с серебряновласым Сыном Ли Марвина о хип-хопе, Игги Попе и поэзии будней. В качестве бонуса — стихотворение Фрэнка О’Хары, одного из прототипов героя «Патерсона» и важной фигуры в мифологии фильма.
Некоторые критики писали, что «Патерсон» – это ваш самый личный фильм. Как вам такое заявление?
Да никак. После выхода «Любовников» я отовсюду только и слышал: «Ага! Это его самый личный фильм». Про «Сломанные цветы» тоже, помню, писали: «Наконец-то мы с вами увидели самый личный фильм Джармуша». Для меня они все «личные» – более или менее. Я просто следую своим инстинктам, так что мне дико сложно сравнивать между собою фильмы, которые я сделал.
Мне «Патерсон» показался прежде всего очень гармоничным фильмом. Я хотел бы спросить, а вот для вас гармония – это что?
Боже ты мой. Не знаю, тут все сложно. Это как с музыкой: кому-то определенная тональность кажется вполне гармоничной, кому-то – наоборот. Гармония тоже вещь субъективная. Я сейчас попробую ответить вам как буддист. Ну то есть буддист из меня так себе, но я занимаюсь тай чи и читаю горы буддистской литературы. Так вот, для меня любая гармония основана на идее о том, что все вещи в мире взаимосвязаны и представляют собой единое целое. И гармония между всеми этими вещами – это и есть вообще всё. Короче, не знаю, если, по-вашему, фильм гармоничный, то и отлично.
По форме «Патерсон» напоминает стихотворение: события каждого дня и сами дни недели выстроены по принципу стансов, с вариациями и повторами. Вы ведь это намеренно так сделали?
Ну, кстати, да, тут вы правы. Повторы и вариации – это как раз то, что меня цепляет и в поэзии, и в музыке, и в живописи. Будь то Бах или Энди Уорхол. Мне хотелось, чтобы в фильме эта стихотворная форма читалась как метафора всей жизни: каждый день – это лишь повторение предыдущего дня или будущего.
Получается, это такая «поэзия будней»?
Ага. «Смысл жизни – в самой жизни», как писал Уильям Карлос Уильямс. Другими словами, воспринимай мир во всем его величии, но не забывай, что оно соткано из мельчайших подробностей наших повседневных жизней. В фильме эту строчку цитирует Метод Мэн. Это он сам так захотел, я его об этом даже не просил.
Как рано в вашу жизнь вошла поэзия? Она до сих пор имеет для вас такое же значение?
Ну, когда я был подростком, я зачитывался французскими символистами – в переводе, конечно. Я открыл для себя Бодлера, потом – Рембо, а дальше стал потихоньку осваивать стихи американских поэтов, в первую очередь, Уолта Уитмена. Потом я сбежал из Огайо, где вырос, и в конце концов очутился в Нью-Йорке. Там я встретил людей, которые научили меня поэзии – замечательного Кеннета Коха, основателя нью-йоркской поэтической школы, и Дэвида Шапиро. В 1970 году Рон Пэджетт, чьи стихи вы слышите в «Патерсоне», и мой учитель Дэвид Шапиро издали целую книгу, называется «Антология нью-йоркской поэзии», она была для меня тогда чем-то вроде библии. Думаю, мои фильмы можно смело считать кинематографическим аналогом нью-йоркской поэтической школы.
Тон всей нью-йоркской школе задал маленький манифест Фрэнка О’Хары. Так-то он работал куратором в Музее современного искусства, а стихи писал во время обеденных перерывов, совсем как Патерсон. Манифест назывался «Личностность», и там говорилось вот что: «Пиши для кого-то одного. Не пиши сразу для всего мира. Пиши стихотворение так, как если бы ты писал кому-то письмо». Потрясающее стихотворение Уильяма Карлоса Уильямса «Кстати говоря» – это в буквальном смысле личная записка. Кроме того, поэзия нью-йоркской школы могла быть забавной и даже бравурной. Например, одно стихотворение Фрэнка О’Хары начиналось так: «Нью-Йорк, о как прекрасен ты сегодня! Совсем как Джинджер Роджерс в картине «Время свинга»!». В общем, эти люди и ведут меня по жизни.
Вы рассматриваете ваши фильмы как своего рода поэзию?
Ну, в моих фильмах много отсылок к тем или иным стихотворениям. Например, во «Вне закона» персонажи беседуют о Роберте Фросте. В начале «Пределов контроля» использована цитата из Рембо. Я люблю поэтов за то, что никто из них не пишет ради денег. У каждого есть основная работа. Уильям Карлос Уильямс был педиатром. Уоллес Стивенс работал в страховой компании. Чарльз Буковски разносил письма. Для них поэзия не была источником заработка, им просто это нравилось. Такая искренность подкупала.
Как вы писали сценарий? Всё началось с голого сюжета или же со стихов Патерсона?
Ой, я не помню уже, я начал писать заготовки лет двадцать тому назад. В то время я заинтересовался историей Патерсона. Это такой нелепый затхлый городишко под Нью-Йорком. Все давно забыли о его существовании. Единственный известный выходец из Патерсона – это такой рэпер Фетти Вэп, у него еще был хит «Королева барыг». Я сам угораю от рэпа, но Фэтти Вэп – это, в общем, не моя чашка кофе. Попса.
Джим Джармуш и RZA на показе фильма «Кофе и сигареты» в Сан-Франциско
А что для тебя хип-хоп?
Хип-хоп – это убойный наследник блюза, соула и, навскидку, калипсо. Только с диджеями и рэп-баттлами. Кул Херк, один из пионеров хип-хопа, был родом с Ямайки, его отец заведовал мобильной дискотекой, в общем, понятно, откуда все это пошло. Тексты в хип-хопе – отдельный разговор. У меня как-то раз вышел спор с одним моим приятелем, журналистом Rolling Stone и огромным фанатом блюза. Он мне говорит: «Джим, ты в натуре попутал, ты чё? Ты чувак из Огайо, ты белый. Нафига тебе этот музон про барыг?». А мне и то, и то нравится. Я ведь что думаю – в основе каждой песни, будь то рэп или блюз, лежит чья-то личная история, вот что главное.
Кого-то из современных хип-хоперов вы слушаете?
Всякий вест коуст. Эрл Светшёрт ничего такой. Ну и Кендрик Ламар, разумеется. Он гений, тут двух мнений быть не может.
В одном интервью вы сказали, что скорее взялись бы за фильм о том, как парень выгуливает собаку, чем за байопик о китайском императоре.
Ого, круто, вообще такого не помню. Прямо сразу захотелось снять фильм о том, как китайский император выгуливает собаку.
Джим Джармуш и Руфус Томас на съемках «Таинственного поезда»
В итоге вы сняли фильм о том, как Адам Драйвер гуляет с бульдогом.
Ага. В сценарии речь шла о джек-расселл-терьере, но Адам – каланча, куда ему собачка весом в девять килограмм. 20-килограммовый бульдог – совсем другое дело. Она отлично справилась.
Я так понял, ее больше нет с нами.
Верно. Она умерла спустя два месяца после того, как закончились съемки.
По некоторым признакам можно предположить, что Патерсон – бывший военный. Почему вы решили ограничиться намеком и не разрабатывать дальше такую богатую жилу?
Не думаю, что это было так уж необходимо. Как говорил Малкольм Икс, «меть в кукловода, а не в куклу». Да, внешняя политика моей страны ничего, кроме как отвращение, у меня уже давно не вызывает, но причем здесь солдаты? Тащите в суд их командиров. Адам Драйвер – бывший морпех, с дисциплинкой у него всё как надо, это чувствовалось и в нем самом, и в его персонаже. Я просто хотел сказать зрителю: «Так и так, в молодости он служил в морской пехоте». Хорошо это или плохо, вообще не имеет значения. Это просто часть его биографии.
В этот раз вы представили на Каннах целых два фильма. Как вы пришли к мысли снять «Испытай меня» (Gimme Danger)?
Мы с Игги Попом знаем друг друга годами. Лет восемь назад он мне жаловался: «Все снимают только про меня, никто не хочет снять фильм про The Stooges. Сними ты, а?». Я отвечаю: «Чувак, да хоть завтра». Ну, я и снял.
Стихотворение Фрэнка О’Хары:
НЮХАТЬ С ТОБОЙ КОКС
намного приятней, чем ездить в Сан-Себастьян, Ирун, Андай, Биарриц, Байонну
или мучаться от тошноты на Травесера де Грасиа в Барселоне
отчасти потому что в своей желтой блузе ты выглядишь так круто, что куда там Сан-Себастьяну
отчасти потому что я тебя люблю, отчасти потому что мне нравится, что ты любишь йогурты
отчасти из-за флуоресцентных оранжевых тюльпанов, увесивших березы
отчасти из-за наших улыбок, хранящих нас от людей и статуй
когда ты рядом, так трудно поверить, что нас окружают безмятежные величественные до отвращения неумолимые статуи,
в то самое время когда прямо напротив в теплых лучах утреннего Нью-Йорка мы с тобою плывем, взад и вперед, кружась, пульсируя в такт дыханию березы, пыхтящей своими тюльпанами
портреты лишились всех лиц, остались лишь краски
вдруг ты задумалась, а кому вообще пришло в голову их рисовать
А я смотрю на тебя и смотрел бы и смотрел только на тебя — сдались мне все эти портреты
Перевод: Дмитрий Буныгин
Оригинал: Jim Jarmusch Talks ‘Paterson,’ His Love for Poetry & Hip-Hop, Tilda Swinton, and Being Grateful
Читайте также: