Паскаль Бонитцер: «Мои персонажи часто слегка раздражают»

 

Новый фильм Паскаля Бонитцера «Украденная картина» (Le Tableau volé, 2024) вдохновлён реальной историей картины Эгона Шиле «Подсолнухи» (версией картины Ван Гога), изъятой во время войны нацистами и считавшейся утерянной, а затем найденной в 2006 году в доме французского рабочего из Мюлуза. Один из постоянных сценаристов Жака Риветта и Рауля Руиса, Бонитцер – более рациональный, чем его покойные партнёры по лабиринтообразным фантасмагориям – не знает равных в том, что касается элегантного плетения сложного повествования, в котором пересекаются искусство и история, страсть и коммерция, игры ума и чеканные диалоги. Cineticle предлагает прочитать короткое интервью Сержа Кагански с Паскалем Бонитцером в переводе Кати ВОЛОВИЧ.

 

Кажется, вы мало что знали об арт-мире до начала работы над фильмом…

Да, раньше я не был знаком с арт-дилерами. Это был заказ продюсера Саида Бен Саида. Он попросил мою коллегу и соавтора сценария Илиану Лолич провести около двадцати интервью с ключевыми фигурами в этой области, что составило примерно 250 страниц богатейшего материала. Я остановился на истории картины Эгона Шиле, рассказанной Тома Сейду из Christie’s. Я взял её за основу, но мне не хотелось, чтобы фильм был чересчур приближён к реальности, так что всех действующих лиц я выдумал.

Вы впервые обращаетесь к теме истории и социальных различий.

Эта история об изъятой нацистами картине – противостояние двух противоположных социальных слоев, а также погружение в историю нашей страны, с оккупацией, коллаборационизмом и Холокостом. Впервые я снимаю фильм, действие которого происходит не только в буржуазной среде. Здесь есть намёк на классовую борьбу, который меня заинтересовал.

Название фильма вызывает в памяти «Гипотезу похищенной картины» (L’Hypothèse du tableau volé, 1978), фильм Рауля Руиса, режиссёра, с которым вы много работали.

Верно, хотя название появилось довольно поздно. Долгое время фильм назывался «Аукционный зал» (Salle des ventes) – не моя идея, которая меня огорчала. В конце концов, мне предложили название «Украденная картина», которое я принял с некоторой неохотой, потому что «Гипотеза украденной картины» (L’Hypothèse du tableau volé) – хорошее название, а вот «Украденная картина» – похуже. Но это название также вызывает мысли об «Украденном письме» Эдгара По. Рауль Руис был моим другом, но я в своём творчестве более скептик, более француз.

 

 

Почему оценщик, которого играет Алекс Лутц, изначально так нелюбезен со своей стажёркой Авророй?

Это постоянное явление в моих фильмах, мои герои часто слегка раздражают. Если вспомнить персонажа Фабриса Лукини в фильме «Ничего о Робере» (Rien sur Robert, 1999), то он довольно-таки противный. Эта несимпатичная сторона делает персонажей интереснее и двигает сюжет, который оборачивается против них. Персонаж Андре Массона, которого играет Лутц, – своего рода автопортрет, но творчески переосмысленный: в отличие от Андре, я – к сожалению или к счастью – не вожу «Астон Мартин», не коллекционирую часы, и у меня не такая просторная квартира.

А вам доставляет удовольствие помыкать своими сотрудницами, как Андре Массон – Авророй?

Нет. Между ними происходит игра власти. Я хотел создать отношения «кошки с собакой» между матёрым профессионалом и молодой стажёркой. Она мне нужна как связующее звено между зрителем и закрытым миром аукционных залов. Но я не хотел, чтобы она была просто функцией, поэтому придумал ей собственную историю: она мифоманка и у неё сложные отношения с отцом.

Другая пара в фильме – Алекс Лутц и Леа Дрюкер. Их отношения скорее интеллектуальные и профессиональные, чем плотские – как в сериале «Мстители» (The Avengers, 1961).

Мне нравится отсылка к «Мстителям», но я об этом не думал. Я не хотел, чтобы у Андре был коллега-мужчина, я выбрал бывшую жену, чтобы между ними была деэротизированная связь, профессиональное и культурное сотрудничество. Они хорошо знают друг друга, между ними есть близость, но нет сексуального интереса.

Когда Андре и его бывшая жена обнаруживают картину Шиле у рабочего в Мюлузе, они разражаются хохотом. Что означает этот неожиданный и не вполне приличный смех?

Поначалу его можно принять за классовое презрение. На самом деле, это реальный случай, о котором мне рассказал Тома Сейду. Они с коллегой нервно расхохотались над грандиозностью своего открытия, а также над тем, что до этого совершенно в него не верили: они думали, что имеют дело с чьей-то мазнёй или копией мастера. Леа и Алексу было не по себе от этого смеха, они его не чувствовали. Но, в конце концов, уж не знаю как, у них получилось.

 

 

Оригинал: Entretien avec Pascal Bonitzer à l’occasion de la sortie de son nouveau film « Le tableau volé »

 

Перевод: Катя Волович