Альберт Серра: Меня не интересует реальная жизнь


Фильм «История моей смерти» получил главный приз кинофестиваля в Локарно. Это фантастическая история, где рассказывается о стареющем Казанове, который однажды приезжает в Трансильванию и там встречает графа Дракулу. Лента Альберта Серра изначально была фаворитом фестиваля, а сам режиссер уже давно является одной из главных звезд современного арт-кино. В Локарно с Серрой встретилась ОЛЬГА КОВАЛЕНКО, чтобы поговорить с ним о его методе работы, медленном кино, литературе и абсурде как ключевой составляющей любой истории.

 

Вчера, во время Q’n’A, мне показалось, что процесс создания фильма для вас скорее игра, чем попытка навязать зрителю какую-то определенную концепцию. Что значит для вас создание фильма? Почему вы снимаете кино?

О, это два разных вопроса! Почему я снимаю фильмы… это сложный вопрос. Поначалу кино было для меня развлечением, провокацией. Я видел, что в Испании все режиссеры плохи и решил, что если буду снимать, то мне будет легко стать лучше других. Позже я осознал, что у меня есть талант и я могу делать то, чего не могут другие. Я рос, мои фильмы получили признание в мире и теперь я не могу не снимать кино.

Процесс создания фильма для меня всегда сопряжен с идеей его создания. В то же время, для меня это не производственный процесс, а, скорее, как вдохновение для поэта. А когда к поэту приходит вдохновение? Два-три дня, две три идеи сливаются и – уффф – рождается стихотворение. Так у меня есть определенный замысел, потом я нахожу актера, затем появляется нужная атмосфера и после все это кристаллизуется в единое целое. Причем, происходит это очень спонтанно.

Однако, я не строю карьеру в кинематографе, мне это не интересно. Много кинорежиссеров, как, например, Киеси Куросава или Хон Сансу, снимают большое количество фильмов. Но это не мое. Я интересуюсь многими вещами помимо кино, и если у меня нет проблем с деньгами, я могу сидеть дома два года. У меня не возникает желания снимать что-то, не имея определенного проекта. Я никогда не сижу и не говорю себе: «О, я хочу снять фильм!» Нет. У меня есть идея, у меня есть актер и только потом я берусь за съемки. Фильм для меня более важен, чем я сам. Моя карьера для меня не важна.

 

Однако, снять фильм гораздо сложнее, чем написать стихотворение? Существует столько технических препятствий…

Самая сложная часть это продюсирование. Вернее даже не сложная, а отнимающая больше всего времени, приносящая столько беспокойств. Я не думаю, что смог бы работать с другим продюсером, который бы полностью контролировал фильм. В моем случае, съемка с самого начала является частью продюсирования. Эта идея присутствовала всегда: есть некий проект, который я хочу сделать определенным способом при определенных условиях, и я не могу представить себя работающим на другого продюсера. Это превратилось бы в обычную работу, связанную с деньгами. Я всегда хотел снимать фильмы для развлечения, как способ находить красоту в повседневности. Если бы меня интересовали деньги, я бы занялся чем-то другим, мог бы стать адвокатом или заниматься инвестициями – у меня это хорошо получается. Для меня всегда важно работать так, как мне хочется, делать то, что мне интересно без каких-либо ограничений. Конечно, всегда есть ограничения, но никогда в эстетическом или стилистическом плане, никогда относительно окончательной формы фильма.

 

Кадр из фильма «История моей смерти»

 

Является ли для вас кино лучшим методом, инструментом для самовыражения?

Не знаю. Я немного ленивый. На самом деле, изначально моей мечтой было стать писателем и у меня все еще присутствует это желание. Я пишу немного для газет, для театра (мои пьесы ставили в Барселоне), пишу все сценарии своих фильмов. К тому же я талантлив в кино, а писать книгу это более одинокая и сложная работа. К написанию книги нужно быть готовым психологически.

По правде говоря, я один из немногих режиссеров, которые пользуются литературой для создания своих фильмов. В прошлом это было нормальным процессом: Пазолини, представители «новой волны», авторы, работающие в 60-70-х – все они многое брали от литературы. Сейчас же большинство создателей фильмов находится под влиянием визуального и современного искусства или ТВ. Черпать вдохновение в литературе сегодня свойственно только для старых режиссеров, для Мануэля де Оливейры, например. Я никогда не учился кинематографу, в университете изучал литературу. Поэтому у меня другая база и, я думаю, что из-за этого у меня может быть и другой подход. Мне кажется, что в подобном я довольно оригинален и хочу продолжать в том же духе, потому что если все влияние на кинематограф идет из современного искусства – это ужасно. Некоторые режиссеры могут относится к этому серьезно, но если все будут работать в том же ключе, то это станет чем-то невыносимым.

 

Просматривая «Рыцарскую честь», мне показалось, что фильм был снят под влиянием абсурдизма…

Да, это абсурдистский фильм, мне хотелось привнести в него немного юмора, уйти от чего-то логического. Игривая сторона искусства – это то, что я люблю, в этом заключено мое чувство юмора и мой интерес к культуре начала XX-го века. Если посмотреть на сюрреализм или дадаизм, то вы найдете в них похожее шутовство. Сегодня люди боятся вкладывать эту шутливую сторону в свои фильмы – и это страшно. Им кажется, что подобное обратится против серьезной стороны фильма, что зрители воспримут шутку всерьез, а в картине могут оказаться шутливые моменты, которые будут идти вразрез с серьезной стороной произведения. Но я не боюсь этого и вы видите это в моем фильме. Иногда история может потерять часть своей убедительности – вам ведь нужно поддерживать иллюзию, фантазию на протяжении всего времени. Например, в последней сцене «Истории моей смерти» толстяка кусают, он поднимается, и наступает момент комической нерешительности. Но мне это нравится. Не будь этого, я был бы другим режиссером, стал бы скучен.

 

Вместе с тем, ваши фильмы достаточно медленные…

Нет, они не медленные. Как по мне, они сняты в правильном темпе. Я понимаю, что вы хотите сказать, но мне противна эта идея, потому что для меня они не медленные. Считать так – было бы ошибкой, ведь если фильм медленный, то это значит, что при монтаже его можно было бы сделать быстрее. А если я создал свой фильм таким, то это значит, что я сделал его наилучшим возможным образом. Не бывает медленных фильмов, бывают фильме сделанные в нужном темпе.

Я не боюсь спокойно рассматривать вещи – ты сидишь расслабленно, наблюдаешь за тем, что происходит и если что-то идет медленно, ты режешь. Это сильнейшая сторона моей работы. Ок, одна из сильнейших, потому что я глубоко все анализирую. Темп в моих фильмах очень хорошо просчитан. У меня были кадры, которые длятся три, четыре, семь минут и вы можете спросить: «Почему семь минут, а не шесть пятнадцать?». Да потому что это нужный мне темп!

 

Кадр из фильма «История моей смерти»


По вашему мнению, фильмы Лав Диаса, которые были показаны на фестивале («Батанг Вест Сайд» и «Север, конец истории»), и которые длятся четыре-пять часов, являются ли они из-за своего хронометража анти-зрительскими?

Как по мне, это нормально. Возможно, для нашего времени они длинные, но все в мире меняется. Когда я работал над документальным фильмом, то наснимал сто и один час. Я не боюсь длинных картин. Люди в основном тратят свое время на глупости. То есть: «Вау! Фильм идет четыре часа!» Кто-то скажет: «Что за медленный фильм!» Но кто-то тратит четыре часа в день, проверяя сообщения на телефоне. А для кого-то сложно в течение четырех часов оставаться наедине с произведением искусства. Но это бред и абсурд! Если Лав Диас считает, что четыре часа правильный хронометраж для его картины, значит она хороша именно в таком виде. Он может ошибаться, но он не ошибается априори только потому, что его фильм длинный. Я всегда доверяю режиссеру в том, что он снимает ленту подходящего хронометража.

 

Вы сказали, что снимали документальный фильм…

Нет, на самом деле я никогда не снимал документальное кино. Это что-то вроде фильма про меня. Но это была всего лишь одна такая работа. Меня не интересует документальное кино, потому что в нем нет фантазии. Меня также не особо интересует реальная жизнь. Вы должны добавить что-то к реальности. Да, вокруг нас есть интересные персонажи, которые достойны того, чтобы их сняли на камеру, чтобы у них взяли интервью, но это не искусство, это информация.

 

Как вы относитесь к понятию национальности в кинематографе? Вы снимаете фильмы на каталанском – считаете ли вы себя каталанским режиссером, испанским или гражданином мира?

Нет, нет, я не считаю себя каталанским режиссером. Я вкладываю в свои фильмы огромное количество разнообразного материала – Казанова, например. А этот документальный фильм был о Фассбиндере, Гитлере и Гете. Идея национальности возникла в прошлом, когда финансирование осуществлялось местными организациями, что создавало идею национального кинематографа. Однако сейчас режиссер получает финансирование отовсюду и это изменило во многом идею замкнутости на своей стране. Я думаю, нет смысла сейчас говорить об испанском кинематографе или французском. Да, вы можете сказать о нем, но это теряет всякий смысл, национальность не говорит уже ничего об эстетических качествах фильма.

 

Но в Испании есть сегодня какие-нибудь интересные режиссеры?

Никого! И если кто-то скажет, что в испанском кино есть интересные режиссеры, то я назову его дураком или человеком, который не имеет достаточных знаний. Потому что если бы там кто-то и был, то я бы знал о его существовании, так как вращаюсь в мире кино, приезжаю на международные фестивали. Есть старые режиссеры, но молодых – нет. Много интересного можно найти в португальском кино, хотя я и не фанат этого кинематографа. Французское кино более индустриально, но и там есть ряд хороших имен. Ну и всегда есть люди в Штатах.

 

Кадр из фильма «История моей смерти»


Ваши фильмы имеют больший успех в Испании или за ее пределами?

Они менее популярны в Испании. Больше в Португалии, Франции. Испания – это ужасная страна, особенно в плане кинематографа – там нет режиссеров, дистрибуция подорвана к чертям. Вы не можете сказать того же о Франции, где все еще действует дистрибуция, где еще есть фонды, финансирующие всех этих великолепных режиссеров.

 

Какие литературные или кинематографические произведения оказали на вас влияние, какие книги или фильмы вам наиболее близки?

Я не могу сказать, что что-то определенное повлияло на содержание моих фильмов или их тематику. Скорее, речь идет о том, что влияло на мое восприятие мира. В большей степени все происходит от страсти к музыке 60-70-х годов с ее лозунгами «делай, что хочешь, интенсивность более важна, риск хорошее дело». Также можно говорить о моем интересе к искусству начала XX-го века: сюрреализм, дадаизм с этой их шутливой, игривой стороной. Но это влияния слишком личностного характера. Ничто не влияет на тематику моего кино. В какой-то степени мне бы хотелось быть как Бунюэль: вы не можете сказать, что именно повлияло на его фильмы. Это его собственный стиль и никто не способен следовать ему, потому что он слишком личностный для изучения или частичного копирования – вы берете все или ничего. Его фильмы отличаются от работ того же Пазолини, на которого повлияло что-то определенное, и стиль, которого получил множество последователей.

У меня есть знания о Мидзогути, о Дрейере, но все это еще со времен студенчества. Начав снимать кино, я разрушил все увиденное ранее и сфокусировался на собственной работе. Сейчас я редко хожу в кино, и если смотрю фильм, то не как зритель. Я иду в кино в том случае, если фильм мне действительно интересен, если знаю, что он будет полезен для меня, моих собственных картин, что я смогу взять из него что-то для себя. Но я никогда не смотрю фильм исключительно для удовольствия, как дилетант. Для меня подобное уже невозможно. Жизнь слишком коротка. Мой интерес к работам других режиссеров исчез, хотя есть люди, чьи фильмы я обязательно смотрю. Но это уже больше не guilty pleasure от просмотра чего-либо, последнее мне больше не нужно – это пустая трата времени. Я предпочитаю музыку или литературу.

 

Выходит, что ваши зрители попусту тратят время?

Ну, возможно у них нет той жизненной цели, которая есть у меня. Когда я был моложе, я тоже был зрителем. Я читаю книги для развлечения, например, и не надеюсь извлечь из них какую-то пользу, но с фильмами я так не могу, не знаю почему. По той же самой причине я не смотрю сериалы, даже если друзья говорят мне, что они очень хороши. Sopranos, The Wire и все эти штуки, которые образованные люди считают достойными просмотра – для меня это трата времени. Да, они хорошо сделаны, но они не несут никакой пользы. Это не творческое произведение, даже если сценарий написан хорошо и актеры играют достойно. После просмотра ты чувствуешь себя хуже, чем до него. В сериалах нет духовной стороны. И я спрашивал многих: «После того, как ты посмотрел это, тебе стало лучше или хуже?» И все отвечали мне, что им стало хуже, что они чувствуют, что потеряли время. Подобное не происходит с работами Дрейера и другими трансформирующими фильмами.

 

Альберт Серра на съемках фильма «Рыцарская честь»

 

Каких режиссеров вы относите к разряду трансформирующих?

Тех, которые занимаются небуржуазной тематикой. Мне не интересны буржуазные проблемы. Фильмы должны быть духовнее, в них должно быть больше вызова, больше душевной борьбы. Мне не интересно смотреть ленты психологического содержания или истории, в котором речь идет об отношениях. Как по мне, это скучно и непритязательно.

Трансформирующие фильмы лучше, чем сериалы, потому что в последних нет нюансов, нет абсурдности. В сериале может быть хороший и полный разных нюансов сценарий, но подобное не возможно в контексте актерского мастерства или стиля. В сериале также не может быть неоднозначности, абсурдности и прочих произвольных вещей. В какой-то мере, все должно быть очевидным. А нюанс – это то, что непонятно до конца. Целенаправленная путаница там не допускается. При том, что красота иногда несет в себе путаницу или вызов. Вчера перед просмотром я упомянул о том, как один мой друг сказал, что «История моей смерти» – фильм о красоте ужаса, но также и об ужасе красоты. Потому что вы можете почувствовать ужас, увидев перед собой красоту, вы можете прийти в замешательство, можете испугаться. Такое невозможно на ТВ. И я всегда буду двигаться дальше в этом направлении, становиться лучше.

Я также говорил вчера о том, что этот фильм о несправедливости красоты и красоте несправедливости. Кто-то рождается красивым, кто-то не очень, и никто в этом не виноват. Это также несправедливость истории, искусства, эстетических вещей. Иногда вы должны создавать подобное, манипулировать, делать много нехороших вещей. Красота несправедливости –настолько захватывающая штука, настолько вызывающая, аморальная, безнравственная, что изображая ее, вы можете прийти к еще большей живописности. Красота несправедливости может стать идеальной метафорой несправедливости красоты. Именно поэтому все теоретики искусства еще в XX веке, говорили, что у искусства нет границ – моральных, религиозных или личностных, что эстетика оправдывает все. То же самое я говорю про корриду. Мне не нравится мучить животных, я не сумасшедший, однако коррида может быть оправдана красотой. Это прекрасная метафора. И если люди не могут принять тот факт, что красота оправдывает, вы должны поставить эту метафору в более радикальные рамки. Сделать это шутки ради, для всех тех, кто не верит в силу красоты.

 

Сложно снимать фильм, когда не существует границ, когда вы обладаете полной свободой творчества?

Технические границы – это хуже всего, потому что я их не контролирую, и мне приходится доверять людям, которые глупы и не обладают свободой или интуицией. Я стараюсь включить всякие интересные вещи в съемочный процесс, то чем я бы гордился во время монтажа. Сам монтаж это труд китайцев – работать над всем этим материалом, да еще когда уже нет полной свободы. Во время съемок все куда открытие, потому что один помогает другому, потому что знаешь, что границы появятся в конце, когда у тебя будет только то, что ты наснимал. Во всем есть баланс. Ты никогда не можешь достигнуть полной свободы, и только некоторые люди осознают весь риск подобного, принимая его.

 

Вы предпочитаете работать с одними и теми же людьми?

Да, кроме операторов, которые действительно глупы, потому что они не понимают сути фильма. Они постоянно фокусируются на технической стороне и раздражают людей, занимающихся творчеством – режиссеров, актеров, всех остальных. Не знаю, что они вообще делают на площадке. Съемки должны быть чем-то вроде армейской службы. Но знаете, у меня есть байк, и с ним всегда что-то не так – проблемы с электроникой или еще что – и мой друг, у которого тоже есть байк, но марки BMW (лучшее, что может быть) говорит, что его мотоцикл слишком идеален. BMW никогда не создает вам проблем, но это как женщина, которая настолько идеальна, что быстро наскучивает. Я как Уорхол – использую людей, которые абсолютно не способствуют достижению поставленной мною цели. Я, например, беру на продакшн человека, который вечно все забывает, у которого нет порядка в голове – исключительно для того, чтобы создать хаос, чтобы получить что-то интересное. Мне хочется, чтобы моя команда была сбалансированной, вышколенной, но я не уверен, что с такими людьми фильм получился бы лучше. Из-за отсутствия хаоса в съемочном процессе случается меньше интересного. Я верю в фатум, судьбу – случится то, что должно случиться.