«Лабиринты кинематографа» Нобухико Обаяси

 

«Лабиринты кинематографа» (Umibe no eigakan — kinema no tamatebako)

Реж. Нобухико Обаяси

Япония, 179 мин., 2019

без оценки

 

сколько было эпох –

и всё грязная война цвета чая

 

сколько было эпох –

зима и порывистый ветер [1]

 

Над человечеством опять сгущаются никем не замечаемые тучи, но вопреки прогнозам докторов великий старец Обаяси успел закончить свой фильм, снятый будто не пойми для кого – то ли для невинного ребёнка, то ли для такого взрослого, чьи душевные качества куда выше привычных. Тем не менее, поставленная режиссёром задача ясна: чтобы построить лучшее будущее, нужно вспомнить всю историю человечества. И пусть кино переживает не лучшие времена, а вход в «Лабиринты кинематографа» располагается в обветшавшем кинотеатре, где должен состояться последний перед закрытием сеанс, именно кинематографический медиум выбран инструментом перемен: «Да, прошлого не изменить, но фильмы способны научить нас изменять грядущее». Так же, как у Бастера Китона в «Шерлоке-младшем», персонажи Обаяси переносятся на экран – в попурри из воображаемых японских фильмов о войне, где раз за разом пытаются спасти Норико, которая поочерёдно, а то и одновременно выступает в роли принцессы, служанки, военнопленной и даже бабушки одного из «зрителей». В фильме отсутствует чёткое разделение на кинематографическое и реальное – «возможно, этого не было на самом деле, но моё сердце верит», – а персонажи пребывают в обоих мирах, влияющих друг на друга, и порой комментируют собственные поступки в лихорадочно сменяющихся сюжетах. «Мир кино» в диегезисе «Лабиринтов» состоит из лент-имитаций, и многие мизансцены узнаваемы, хотя их наслоение сбивает с толку: впечатление, будто смотришь с десяток фильмов за один присест (чем не форма фиктивного видеоэссе?). Иногда кажется, что события лишены логики, как и сама жизнь. Так, по словам одного из персонажей, уже распростёршегося с кровавой дыркой во лбу: «Я ем лягушек, а они меня почему-то – нет». Впрочем, действительно важные отсылки здесь будут заботливо подчёркнуты, а сюжетные линии станут замедляться на оборотах и проясняться, на каждом витке доказывая, что изменить нельзя ни жизнь, ни кино. В конце концов, «фильмы о войне – всего лишь развлечение». «И пропаганда,» – мог бы добавить сам режиссёр, неслучайно выкроивший фильм по лекалам, по которым всё ещё можно узнать «Армию» (1944) Кэйсукэ Киноситы, где сыновья на протяжении трёх поколений умирают во славу Империи.

 

 

Потому-то Нобухико Обаяси, не скупясь на пацифистский пафос, так осторожен с сентиментализмом. Киномеханик притворно жалуется, что просмотр фильма на современных девайсах недостаточно иммерсивен, но 80-летний режиссёр сознательно откладывает возможность сопереживания и чувственного погружения в сюжет. Неустанная смена места, времени и реальности действия, кажущееся ускорение скорости проецирования, мерцание режущих глаз фонов и нарочито неуклюжие цифровые эффекты давят иммерсивность в зародыше, нисколько не снижая увлекательность происходящего.

 

сколько было эпох –

ночью единственный раз роскошь и блески огней

ночью единственный раз роскошь и блески огней

 

высоко под куполом цирка

взлетают качели

свесив руки встав вверх ногами

под грязной тряпичною крышей

юан-юён-туда-сюда-юянь-юён-туда-сюда

невидимые качели

 

под шатром тусклая лампочка

дешёвые ленты и одышка как рвота

а зрители-сардины усажены кругом

их горла кричат – раковины устриц

и юан-юён-туда-сюда

 

снаружи одна темнота

ночь всё темнее и глубже

 

купол цирка ведь это – парашютная ностальгия…

юан-юён-туда-сюда-юянь-юён-туда-сюда

 

 

Завораживающее «туда-сюда» «Лабиринтов» приводит зрителя в странное состояние: независимо от того, смотрите ли вы фильм в тесном зале или дома, прерываясь на свои дела, нереальность увиденного только усиливает степень вовлечённости. Обаяси поднимает давно забытое знамя, оставленное синефилами, в большинстве своём предавшихся ностальгии, либо ушедших в активизм. Став безучастным свидетелем череды смертей, а потом безуспешно попытавшись предотвратить хотя бы одну из них, некто из посетителей сеанса говорит: «Зрителя оставляют в живых как будто ради того, чтобы он что-то изменил в собственной жизни». Необходимый для подобной беззастенчивой убеждённости «прыжок веры» почти неприличен, пусть даже вера в силу искусства что-то изменить часто является подспудным мотивом творческих актов. Обаяси разделяет эту пламенную религию, роднящую его с авангардистами начала XX века. Как и они, он согласен с тем, чтобы кино вовсе исчезло после того, как люди перестанут воевать – именно поэтому герои «Лабиринтов» обещают помнить пережитое как раз до наступления мирного будущего, когда им, возможно, всё-таки удастся не умереть и когда-нибудь, дождливым днём, пожениться.

 

 

От такой наивности легко отмахнуться, попеняв вдобавок тем, что, взяв за материал отечественное военное кино, Обаяси перенял и его изъяны. Например, вслед за прежними режиссёрами-гуманистами он не спешит говорить о жертвах среди «врагов», и если война в его фильме выглядит трагедией, то прежде всего оттого, что там умирают японцы. Впрочем, такой упрёк не вполне справедлив: учитывая глобальность цели, условность выбранного стиля и принципиальную позицию («прошлое не изменить»), не может идти и речи о документальном соответствии. К тому же, скованный правилами игры, созданными его предшественниками, Обаяси превращает свою «типично японскую» героиню Нарико в китаянку, ставит под сомнение и «японскость» сражающихся солдат.  Пусть цитаты взятого режиссёром в сообщники «проклятого» поэта Тюи Накахары порой не связаны напрямую с происходящим в фильме, зато они, служа контрапунктом для экранной беготни, напоминают о ключевой идее Якобсона – суть поэзии в колебании между звуком и смыслом [2]. Обаяси, видимо, стремится к подобному эффекту в кино, добавляя к традиционной поэтической паре ещё и изображение, такое же колеблющееся и беспокоящее. Желание придраться к «Лабиринтам», возникающее уже с пролога, в дальнейшем угасает, но по завершению титров возвращается с новой силой. Раздражают не формальные несовершенства, а зрительский дискомфорт от столкновения с «детской» верой режиссёра в себя, кинематограф и будущее. Прав Обаяси или нет – в конечном счёте вопрос, находящийся за гранью рацио.

 

Примечания:

[1] Накахара Тюя, «Цирк» (в переводе Артёма и Марии Третьяковых). [Назад]

[2] Определение, позаимствованное Якобсоном для его классической статьи «Лингвистика и поэтика» у Поля Валери. [Назад]

 

 

Максим Карпицкий