На Санкт-Петербургском Международном Кинофоруме состоялась ретроспектива Наоми Кавасе, в рамках которой было показано десять фильмов режиссера.
Кавасе начинала свой путь в кино с предельно личных документальных фильмов. В дебютных «Объятиях» (1992 год) она рассказывала о своих поисках отца. Позже в фильме «Небо, ветер, огонь, вода, земля», узнав о его смерти, вновь возвращалась к этой теме, чтобы взглянуть на все с позиции настоящего. Между этими историями Кавасе сняла трилогию о своей бабушке и картину «Судзаку», которая принесла ей «Золотую камеру» Каннского кинофестиваля 1997 года. А спустя десять лет, в 2007 году, ее игровая лента «Лес скорби» получила Гран-при Канн.
О личном опыте в кино, особенностях работы и связи поколений Наоми Кавасе рассказала ПОЛИНЕ ТОДОРОВОЙ.
Ощущаете ли вы себя преемницей традиций японского кино?
Лично я считаю, что нет, что я далека от этого. Однако иностранцы считают, что я очень похожа на Одзу. Это, конечно, приятно, но, пожалуй, далеко от истины.
В таком случае чувствуете ли вы близость с кем-нибудь из современных режиссеров в Японии и за ее пределами?
Когда в Японии произошла трагедия 11 марта, возник проект, в котором множеству режиссеров было предложено снять короткометражные фильмы длиною ровно 3 минуты 11 секунд каждый. И на этот призыв откликнулись не только японские режиссеры, но и режиссеры из Таиланда, Китая, Испании (Апичатпонг Вирасетакул, Виктор Эрисе). Мне кажется, это случилось, потому что в позиции режиссеров есть что-то общее. Поэтому они сразу же отозвались на призыв поучаствовать в этом проекте.
Говоря о вашем творчестве, вы начинали непосредственно с документальных фильмов, но после стали добавлять к ним элементы художественного. Какое на сегодня соотношение документального и постановочного?
Соотношение приблизительно 50/50. Например, «Красный цветок луны» был игровым, а «Генплин» — полностью документальным. Так что соотношение ровное.
Кадр из фильма «Нанайо»
При этом все актеры, будь-то профессионалы или нет, в ваших фильмах смотрятся очень органично и естественно. Даже француз Грегуар Коллен, игравший в «Нанайо», кажется, не играет, а живет в кадре. Как вы достигаете такого эффекта?
Всем актерам до начала съемок предлагается пожить в той обстановке, в которой будут проходить съемки. Приблизительно за месяц они привыкают к этому месту, к этой ситуации и природе, в центре которой они будут находиться.
Мой метод съемок заключается в том, чтобы создать как можно более реалистичную атмосферу и заставить актеров существовать в этом пространстве. После чего камера уже может прийти и свободно зафиксировать все как документ. Мне кажется, что лучше, когда ты как режиссер создаешь некую среду, где актер по-настоящему начинает чувствовать что-то, что ему близко.
Раз актерам предоставляется такая свобода на площадке, значит, в ваших фильмах большая роль отводится импровизации. Это действительно так? Насколько важен в таком случае сценарий?
Сценарий для меня выступает чем-то вроде путеводителя. Обычно я начинаю с некоего наброска, который существует в виде простой идеи, чтобы любой участник съемочного процесса мог привносить туда что-то свое. Все – актеры, операторы, звукорежиссеры – в равной мере являются создателями фильма. Вне зависимости от идеи, меня больше интересует сам процесс съемок, обсуждения, наблюдения за тем, что выйдет в итоге.
Ваши фильмы являются очень личными. В ранних документальных фильмах вы рассказываете о поиске своего отца и о своей бабушке, в один из документальных фильмов вы включили сцену рождения своего ребенка. Изначально вы не боялись этой интимности?
Конечно, мои фильмы носят очень личный характер. Тем не менее, когда они превращаются в кинофильм, там появляется очень много художественного вымысла, который очень тонко переплетается с реальными фактами. Поэтому нельзя утверждать, что это дневниковые записи.
При этом, действительно, можно сказать, что личные переживания таким образом отстраняются посредством кино. То есть существуют две точки зрения, а сама съемка идет с позиции зрителя, а не с точки зрения реальных переживаний.
Кадр из фильма «Судзаку»
Одна из ключевых тем, которая проходит через ваши работы – тема отсутствия– кого-либо или чего-либо (отсутствие отца, родных). Вы как будто исследуете ее, начиная с первых документальных фильмов…
У всех людей чего-то не хватает. У всех есть потери, недостающие части. И мне кажется, что каждый человек, занимаясь своим делом, пытается восполнить именно эти недостающие моменты, каждый в своей области. Режиссеры снимают фильмы, люди из других областей занимаются тем делом, которое им нравится, таким образом, пытаясь восполнить свою сущность.
Например, я выросла без родителей, с одними лишь бабушкой и дедушкой. С этим связана определенная фрустрация, поскольку с исчезновением одного поколения исчезла и какая-то часть меня. А ведь наше самоощущение и идентификация по большей части зависит от родителей, и эта «связь с жизнью» происходит через поколения. Но в моем случае, так как этот средний слой, которые обеспечивают родители, отсутствовал, у меня никогда не было ясного понимания себя.
Вы снимали на видео, цифру и кинопленку. Каковы для вас главные отличия между ними и что ближе всего?
Конечно, 8-мм камера предпочтительнее, поскольку можно запечатлеть очень личные моменты. Но, к сожалению, подобного формата уже нет. Поэтому сейчас я в основном использую небольшую цифровую камеру.
Кадр из фильма «Лес скорби»
В фильме «Шара» очень необычный «осенний» оттенок изображения. В «Лесе скорби» — акцент на зеленом. Вы специально работаете с цветом, какова его роль для вас?
Да, цвет, безусловно, важен для меня. Например, в «Шаре» мне больше хотелось подчеркнуть, что это летнее время. Хотелось передать желтый цвет от палящего солнца. В «Лесе», соответственно, больше имела значение вода и сам лес. Поэтому хотелось передать чуть влажное ощущение.
В ряде моментов создается ощущение, что сама природа вам интереснее, чем человек.
Мне кажется, что человек – это часть природы. Хоть человек и считает, что волен делать все, что угодно, но это не так. И именно это я всегда хотела особо подчеркнуть в своих фильмах.
Фотография: Полина Тодорова