Дени Коте: Зачем нужны фильмы, которые имитируют реальность?


«Вик и Фло видели медведя» – последний на сегодня фильм режиссера Дени Коте. Его впервые показали на Берлинском кинофестивале, где он получил премию «Альфреда Бауэра». Российская премьера ленты состоялась на «Меридианах Тихого» во Владивостоке, а премьера в Украине – на кинофестивале «Молодость». В Киеве Коте встретился со СТАНИСЛАВОМ БИТЮЦКИМ, после чего ответил еще на ряд вопросов уже по электронной почте. Так появилась эта беседа о первых короткометражных фильмах Дени Коте, его работе кинокритиком, съемках ленты «Вик и Фло видели медведя» и прошлом и настоящем квебекского кинематографа. 

Прежде чем взяться за свою дебютную полнометражную картину «Северные штаты», вы сняли более десяти короткометражных фильмов. Вы помните свой первый подобный опыт?

Это довольно забавная история. Был 1993 год, я подошел к своему преподавателю в киношколе и спросил: «Вот смотрю на всех этих студентов и думаю: что они будут делать, когда окончат школу?» И он ответил: «Это большой вопрос для каждого». Тогда я поинтересовался: «Что если я захочу снять фильм в следующем году, когда  уже не буду ходить в киношколу?» На это он рассмеялся и сказал, что тогда я уже буду сам по себе. Так что мне ничего не оставалось, как заявить: «Этим летом вы приходите в школу, даете мне камеру и помогаете со съемками короткого метра». Он согласился, и так оператором моих первых трех фильмов стал мой преподаватель.

Да, и я вовсе не хотел заниматься лишь бы чем. В то время я смотрел по три фильма в день в местной синематеке и почти не общался с людьми. Я просто поглощал фильм за фильмом. Это была моя школа, и я горел желанием делать кино во что бы то ни стало. Хотя тогда технически это было не так просто, как сегодня, в результате чего приходилось снимать на super VHS. Но поскольку я был весьма амбициозен, я начал заниматься этим: проводил, к примеру, кастинги с профессиональными актерами, хотя мне было всего 20 лет. Это то, чего сегодня не хватает  молодым режиссерам. Они снимают свои первые фильмы на hd. От чего красивым получается все: картинка, звук. И после первого короткого метра думают, что готовы для полнометражного дебюта. Вот в чем проблема. Я снял 15 короткометражек, прежде чем взяться за полный метр, который сделал в 30 лет. 

Причем, в молодости я смотрел много фильмов ужасов, был большим фанатом Дарио Ардженто и всех этих итальянских и испанских хорроров. И когда я пришел в киношколу и мой преподаватель стал называть имена вроде Годара, Пазолини, Кассаветеса, я ничего о них не знал. Так я начал смотреть их фильмы, и постепенно отказался от хорроров, хотя, думаю, что они до сих пор как-то влияют на меня, и мой ДНК все еще помнит все эти истории о каннибализме, которые я смотрел в 12 лет. Вот почему при встрече с молодыми режиссерами я обычно говорю: «Успокойтесь, вам всего лишь 20 лет». Однако после того как Ксавье Долан снял свой первый фильм в 19, многие теперь думают, что это возможно. Но Долан – это все же уникальный случай.

 

Кадр из фильма «Северные штаты»

Как вы попали в кинокритику? 

Совершенно случайно. Посещая синематеку, я знал, что где-то было местное студенческое радио, на котором была возможность говорить о кино. Все это могли услышать около ста человек, так что мне довольно легко предложили участвовать в шестиминутной программе. В результате мне приходилось ездить на трех автобусах и метро, чтобы в течение этих шести минут просто рассказать о новых релизах. Но для меня было важно научиться говорить о фильмах, хотя, мне кажется, что я обладал подобным навыком, поскольку на протяжении двух лет каждую ночь читал журналы о кино. 

Однажды на радио кто-то спросил меня, не хочу ли я писать о кино. Я ответил: «Да, конечно! Я намного лучше пишу, чем говорю». Меня попросили посмотреть один фильм и написать текст о нем. Это был 1998 год, и к тому моменту я никогда в жизни не прикасался к компьютеру. Однако я все же принес дискету в редакцию газеты, и спустя некоторое время они позвонили и сообщили, что берут меня на работу редактором раздела о кино, что там у меня будут подчиненные, и нам нужно будет писать о новых и старых фильмах, и о том, что происходит в синематеке. Я был так удивлен, что только и спросил: «Я буду кинокритиком с зарплатой?». На что они ответили: «Да, мы создали эту вакансию специально для тебя». После они дали мне стол и компьютер, и мне пришлось буквально учиться всему самому, что, впрочем, было не так уж и сложно. 

И сколько лет длилась ваша карьера критика?

Шесть лет. И это удивительно, потому что я не старался ублажать публику или дистрибьюторов, как обычно приходится делать. У меня было достаточно почитателей и много ненавистников. Некоторые дистрибьюторы, впрочем, наложили на меня запрет. Но важнее было то, что каждую неделю я вел собственную колонку, в которой мог писать что угодно. Поэтому я никогда не смогу говорить что-либо плохое о кинокритике, так как именно эта работа дала мне имя. И сейчас я скорее не переношу режиссеров, которые ненавидят критиков, поскольку они не понимают ее задачи и постоянно твердят: «Вы не можете критиковать, если сами не снимаете». Но чтобы рассматривать фильм в перспективе истории кино, вам не нужно уметь снимать. 

Кадр из фильма «Северные штаты»

Ваш первый фильм («Северные штаты») по стилю очень отличается от последнего («Вик и Фло видели медведя»). Если посмотреть ваши картины подряд, заметна эта эволюция, видно, как желание обыгрывать традиционные нарративные схемы дополняется все более взвешенными и продуманными мизансценами. Как критик вы рассуждали о своей эволюции режиссера?

Да, и поскольку я был кинокритиком, то люблю разбирать свои фильмы, или, вернее, даже дистанцироваться от них, чтобы заметить изменения, происходящие во мне. Я не отношусь к инстинктивным режиссерам: я точно знаю, почему делаю определенный фильм, и почему следующий будет выглядеть таким-то образом. Так, в моих первых фильмах «Северные штаты» и «Наши частные жизни» камера постоянно тряслась, потому что мне казалось, что чем больше ты ее трясешь, тем она живее – что, конечно же, совершенно неверно. Следующая за ними лента – «Она хочет хаоса» – является фильмом-переходом, где я уже использую статичную камеру. Правда, почему этот фильм черно-белый, я до сих пор не совсем понимаю. У меня был бюджет и я чувствовал, что нужно сделать что-нибудь более серьезное. 


Также меняется и ваше отношение к реальности.

Безусловно. В «Северных штатах» всё, что было перед камерой, – священно. Даже если это было что-то уродливое. Это был чистый реализм. Затем я снял «Остовы» и «Кёрлинг». Там все было отчасти настоящим, но немного вне реальности. Когда в последнем из них девочка видит семь или восемь тел в снегу, она не говорит об этом отцу – это могло случиться, но этого могло и не быть. Что интересно, я очень не люблю научную фантастику и фэнтези, но при этом сам люблю играть с реальностью. «Вик и Фло видели медведя», к примеру,  кажется мне фильмом, который выглядит как реальность, но вместе с тем находится как будто за ее пределами. Здесь даже есть некоторое ироничное отношение к реальности. Я не знаю, к чему это все идет, я хочу снимать фантастические фильмы, но не хочу менять ничего визуально. Мне бы хотелось манипулировать обыденными вещами. «Бестиарий» может казаться созерцательным фильмом, но вместе с тем там есть манипуляция со звуком. Мне нравится играть с этими уровнями реальности, но не в стиле Ходоровского или Шретера. Мне просто осточертел социальный реализм. На Берлинском кинофестивале я смотрел один из фильмов и не мог поверить, что вижу чистый реализм. Зачем снимать кино, которое полностью имитирует реальность? Чем старше я становлюсь, тем с большим подозрением отношусь к подобному. Берешь реальность – сделай что-нибудь с ней, не оставляй все, как есть. 

Кадр из фильма «Остовы» 

Когда я смотрел «Вик и Фло видели медведя», то думал о сказке, даже так – о вывернутой на изнанку сказке. Так же, скажем, когда смотришь «Остовы», понимаешь, что перед тобой вывернутый наизнанку вестерн. 

Мне нравится сказочная сторона в «Вик и Фло видели медведя». Но думаю, мне следует быть осторожным, когда у меня берут интервью. Сказать, что «да, это сказка» – было бы слишком простым описанием. Вот почему мне нравится, что мой фильм реалистично выглядит. Только когда вы всматриваетесь внимательнее, вы можете понять в нем кое-что: это фильм о мести и не совсем. «Остовы», действительно, могли бы называться вестерном. Я люблю играть с жанрами. Мне нравится это ощущение, когда ты смотришь фильм и не понимаешь, что произойдет дальше. Я выбрал название «Вик и Фло видели медведя», потому что оно не говорит, о ком будет идти речь: о женщинах, мужчинах, животных? Так мог бы называться мультфильм для детей. Так вся эта энергия содержится в самом фильме, и вы до конца не понимаете, что смотрите на самом деле. 

И с каждым вашим новым фильмом это также проявляется все отчетливее.

Возможно, но когда раньше мне говорили: «Мы не можем следить за тобой, потому что ты постоянно меняешься», я очень нервничал. Сейчас я спокоен. Еще один непредсказуемый режиссер для меня – это Оливье Ассаяс – никогда не знаешь, что он собирается сделать. Мне нравится быть непредсказуемым. Каждый раз, когда у меня берет интервью журналист из Cahiers du Cin?ma, он говорит мне: «Я не могу поверить, что все, что вы выстраиваете в своем фильме, затем подлежит разрушению. Но вы делаете это в каждом своем фильме. Почему так?». Они действительно задают этот простой вопрос: «Что в вашей голове заставляет вас разрушать все, что вы построили?» Но меня это всегда застает врасплох, поскольку сложно размышлять о таких процессах. Хотя да, это правда, что «Наши частные жизни» и «Остовы» состоят из двух частей. Иногда, правда, приходится быть аккуратным, поскольку фильм зависит от бюджета. Когда у тебя большая команда, продюсеры, дистрибьюторы, тебе приходится быть немного более изобретательным. Но когда делаешь маленькую ленту вроде «Бестиария», чувствуешь себя намного свободнее. 

Кадр из фильма «Вик и Фло видели медведя».

Еще во время просмотра «Вик и Фло видели медведя» я думал о «Селин и Жюли» Жака Риветта. 

Из-за названия?

Не только. Эти два фильма имеют схожую завязку, введение в этот мир. У вас, к примеру,  вначале мы видим игрушечный вертолет; этого странного мальчика с трубой; картинг, который является уменьшенной копией настоящих гонок. Все это как будто указывает на нереальность этого мира.

Здесь скорее дело в другом – мне нравятся сновидческие фильмы, и я всегда боюсь перестараться с этим. Но если вы заставите меня смотреть фильмы Тима Бёртона, я просто умру. Я не выношу нереальность такого рода. Я люблю иронию, онейризм и черный юмор. Многие люди думают, что если квебекцы говорят по-французски, то это значит, что мы из Франции. Но мы очень отличаемся от французов. Мы не так много смеемся. Мы англичане, которые говорят на французском языке. Так что мой фильм насыщен подобным черным юмором. Вспомните сцену мальчика с трубой: когда я читаю прессу, то понимаю, что люди не поняли этого юмора, многим показалось, что он немного безвкусен. Однако в этом как раз и кроется особенность культур. Для меня, например, очень важно, где именно мальчик играет на трубе: это лавочка в неизвестном месте. Перед началом съемок, когда мой арт-директор спросил: «Чего ты хочешь?», я ответил: «Лавочку посреди неизвестного пространства». На что он: «Ладно, но это будет выглядеть как остановка». Я согласился с ним, но попросил все же, чтобы это не выглядело как обычная остановка. После чего он тут же спрашивает: «Хорошо, но почему он там будет играть на трубе?».

Так что в первую очередь вы должны постараться не воспринимать фильм как социальный реализм или научную фантастику. События разворачиваются в неизвестности. Зрителю должно быть интересно наблюдать за происходящим, потому что он не знает, что будет дальше. В фильме действительно много наполовину реальных деталей. Возьмите те же медвежьи ловушки – в Канаде запрещено ловить медведей таким образом.


В «Вик и Фло» самый звездный актерский состав в вашей карьере. У всех исполнительниц главных ролей большой послужной список. Чего стоит одна Роман Боринже, которая когда-то играла у Клода Миллера. С чем связан этот резкий переход, и были ли с этим какие-либо трудности? 

Ну, в фильмах «Кёрлинг» и «Она хочет хаоса» также были довольно именитые актеры, но, правда, известные только в Квебеке. Вообще ответ будет немного скучным: после «Кёрлинга» у меня появилась возможность сотрудничества с Францией, и я подумал, что должен поработать с французскими актерами. В Квебеке мы всегда хотим заново открыть для себя эту страну, поскольку являемся чем-то вроде ее младшего брата и постоянно посылаем туда своих режиссеров и актеров. Так, я хотел найти актрису, которая бы не выглядела парижанкой и была бы не такой милой, как Лолита. То есть она должна была иметь квебекскую внешность. Плюс история происходит в лесу, и к этому необходима еще и некая грубость. Поэтому я подумал о голосе Роман Боринже. Она уникальная женщина и актриса: в ней есть что-то, напоминающее дикого ребенка. При этом она очень естественна, и когда вы встречаетесь с ней,  через три минуты вы уже лучшие друзья. 

Пьеретт Робитайл, Марк-Андре Гронден и Дени Коте 

Она сразу согласилась?

Кастинг с ней представить было сложно, поскольку она известна своими ролями в больших глупых комедиях, и ее редко увидишь в серьезных фильмах. Когда я позвонил ей, вначале она подумала, что это какая-то шутка. Но я все говорил, что ей нужно раскрыть свой талант, что она – это нечто большее, чем ее роли. Потом это выглядело как-то так: «Давай просто попробуем… Кстати, в конце фильма ты умрешь ужасной смертью». Она долго сомневалась и затем все же согласилась. Хотя до сих пор не понимает, почему сделала это и часто спрашивает меня, почему я выбрал именно ее. Я же просто хотел снять что-то настоящее, привлечь настоящих актеров, написать диалоги и все такое. Но когда все закончилось, я понял, что ужасно устал от подобного. Этот фильм  оказался очень трудоемким, а я обычно ненавижу эти огромные команды помощников. Так что теперь я должен взять реванш и снять маленький фильм с минимальной съемочной группой.

Весь этот опыт как-то изменил вашу работу с актерами? 

С актерами отношения у меня основаны на любви и ненависти. С Роман и Марк-Андре Гронденом (Гийом) все было прекрасно. Я также очень горжусь своей работой с Пьеретт Робитайл (Вик), хотя она, на самом деле, так до конца и не поняла фильм. Мне очень понравилось помещение таких известных актеров в свою реальность. И после «Вик и Фло» я чувствую, что могу снимать кино с кем угодно. Но вместе с тем, я всегда буду немного ненавидеть актеров, потому, что они задают так много вопросов и всегда хотят проводить репетиции. Но хуже всего в них то, что они совсем не смотрят чужих фильмов и говорить о кино с ними очень тяжело, обычно их интересует только история и психология. (смеется) Кстати, этот черный парень, который постоянно молчал, был непрофессиональным актером и мальчик с трубой – тоже. Так что не все так плохо. 

Интересно, что наличие двух главных героинь и отношений между ними вынуждает многих искать в фильме феминистические посылы или даже рассматривать его в контексте ЛГБТ-движения, что несколько абсурдно. Сейчас прошел почти год после его премьеры, и уже можно подвести определенные итоги его  фестивальной и прокатной судьбы… 

С этим, конечно, были определенные сложности, так же как и в плане его распространения. Участие в программе Берлинского кинофестиваля облегчило его судьбу, но не особо. Однажды мне сказали: «Слушай, если ты хочешь продать “Вик и Фло” как фильм ужасов, то забудь об этом – он недостаточно страшный». Так что дорога в Корею ему, например, закрыта. Вообще, нужно признать, что в Берлине никто из азиатов не понял юмора в фильме. Кто-то говорил мне, что у людей в Японии нет чувства иронии и что Азия практически закрыта для подобного кино. Хотя фильм и участвовал в двух или трех местных кинофестивалях. Я бы мог предложить фильм ассоциации геев и лесбиянок, но союз последних считает, что женщины в нем не достаточно красивы. Я также не могу послать фильм в Восточную Европу, поскольку в нем недостаточно развита тема гомосексуализма. Так что я был в тупике. Изначально вкладывается столько энергии в фильм, но когда он завершен, сложно представить, что можно с ним сделать. Некоторые люди думают, что он смешной, некоторые – что ужасный, кто-то растроган, кто-то говорит: «знаешь, мне так понравилось начало с двумя женщинами, но ты многое теряешь, когда начинается вся эта жестокость». А есть зрители, которые наоборот признаются, что вначале им было скучно, но концовка все спасла. С одной стороны это комплимент, но с другой – в этом есть некоторая опасность. 

Кадр из фильма «Кёрлинг»

Мне кажется, проблема сегодняшнего зрителя в том, что он привык к тому, что ему рассказывают историю, которую нужно воспринимать буквально. «Вик и Фло» же относится к тем редким фильмам, где зритель должен быть открыт к возможности очарования, то есть не бояться быть ребенком, еще не испорченным современным миром, его цинизмом и прямотой, которому рассказывают сказку. Я часто вспоминаю рассказ Сэлинджера «Тедди», где главный герой доказывал, что детям не нужно ничего объяснять (что зеленый – это такой-то цвет, а слон – большой), чтобы каждый затем видел мир, таким каким посчитает нужным… 

В этом смысле, я думаю, что существует два вида кино: которое предлагает и которое навязывает. Кино, которое навязывает, доминирует сегодня, и именно оно определяет способ восприятия. Мой же фильм из тех, которые предлагают. Ты смотришь его и не знаешь, что с ним делать, но в то же время это не экспериментальный фильм, в нем есть история, нарратив. 

Я могу привести еще и вот какой пример: я живу по соседству с румынами и с одним из них разговариваю почти ежедневно. Каждый раз, когда я смотрю какой-нибудь новый румынский фильм, я подхожу к нему и говорю: «Эй, я должен тебе рассказать о новом румынском фильме, который недавно увидел. Он называется “Смерть господина Лазареску”». И он с недоверием смотрит на меня и спрашивает: «Это малобюджетный фильм, что ли?» Я отвечаю: «Какая разница?». Тогда он кладет руку мне на плечо и говорит: «Дени, каждое утро я поднимаюсь и иду на работу, где целый день тру полы, мою окна и чищу ковры. Так что в шесть часов вечера я не хочу смотреть, как весь фильм умирает мужчина в стране, в которой я когда-то жил. Я хочу смотреть “Человека-паука” или “Супермена”!». И в этот момент я просто удивлен и не знаю, что ответить. Безусловно, Голливуд и фэнтези господствуют. Но, в то же время я никогда не иду в кино, чтобы развлечься. Для меня развлечение – это реальность, но 95% людей находятся в этой реальности, и она не кажется им такой уж веселой, так что арт-кино их тоже не интересует. Но «Вик и Фло» показывали в Квебеке в течение четырех недель – и это нормально.

Что вы думаете о попытках политической трактовки фильма?

«Вик и Фло»

Да, например, «они бегут от системы в другую систему, потом они чему-то противодействуют, но система их побеждает…»

Я не против таких трактовок, но ничего такого в свой фильм я не вкладывал. Это не фильм о чем-то, о какой-то проблеме. Я сам не очень социально активный человек. Меня очень утомляют документальные фильмы, которые пытаются донести какую-либо идею. Я делаю фильмы, которые имеют свою собственную кинематографическую реальность. Мне нравится система и идея сообщества, которое функционирует внутри себя. Я – городской житель и мое сообщество вокруг меня, но вы никогда не увидите меня на марше или демонстрации. Мне нравится держаться подальше от толп и наблюдать за всем со стороны. Вот почему я несколько болезненно реагирую, когда люди спрашивают меня о проблеме геев, феминистической или сексуальной стороне фильма. Мне бы хотелось, чтобы фильм воспринимали именно таким, каким он является. Это история об одном месте посреди леса, где живут две женщины, и здесь ничего не говорится о квебекском обществе. Мне вообще кажется, что когда режиссеры стараются как можно подробнее высказаться о своей стране – это может означать, что они стремятся занять место лучшего режиссера этой страны. Я не думаю, что у меня есть цель стать лучшим квебекским режиссером. Плюс в Квебеке мы вообще не снимаем политическое кино. Думаю, что последний, кто занимался подобным, был Дени Аркан. В нашей стране нет особой потребности в подобном кино. Канада – это скучная страна, в ней мало что происходит, и здесь сложно снимать резкое кино о политике. 

Роман Боринже и Дени Коте на съемках фильма «Вик и Фло видели медведя»

Но насколько мне известно, тема побега к природе очень важна для канадского кино. 

Отчасти, да. Но с другой стороны, Канада – это такая большая территория, где живет 30 миллионов человек, и где спокойно можно было бы разместить 70 европейских стран. Так что жизнь в лесу – обычное дело для нас. Но в моем фильме действительно есть эта проблема двух женщин, которые привыкли к одному миру и подсознательно создают похожий мир в новых условиях. Это была идея новой тюрьмы и героев, которые не совсем готовы социализироваться. Но мне не хотелось, чтобы это было слишком явным.

«Вик и Фло» чем-то напомнил мне и фильмы Робера Морина. Он ведь тоже из Квебека? 

Да, этот парень очень важен для истории кино Квебека, хотя он совершенно неизвестен за границей. Иногда он немного прост, как, например, его новый фильм «4 солдата» (Les 4 soldats), который нельзя назвать хорошим. Ему сейчас 65, и все, что его интересует, – это охота. Я думаю, что он даже снимает фильмы в промежутках между охотой. При этом, когда-то он был намного сильнее заинтересован в кино… Но, вообще, вы первый человек, который назвал мне его имя за пределами Квебека. О нем почти забыли за последние десять лет.

Я цитировал его в некоторых интервью, поскольку в истории Квебека существовало течение сinema verite. В 50-х мы были очень сильны в кинематографе. Потом, в 70-е были первые фильмы Дени Аркана, снятые в фантастическом ключе. Это случилось как раз, когда cinema verite пошло на спад. До 1986 года в Квебеке снимались удивительные фильмы, но о них практически ничего не известно за его пределами. И в 80-90-х квебекское кино умерло. Я находился под влиянием cinema verite, фантастики 70-х и фильмов Робера Морина, так как в течение последних 20 лет его работы были единственным интересными нашими картинами. Так что Робер Морин + cinema verite + синефилия – и вот вам я. 

Если бы я попросил вас назвать сейчас пять лучших канадских фильмов, что бы это было? 

Вы смотрели когда-нибудь фильмы из Виннипега? Они почти неизвестны. Один из них называется «Вниз по дороге» (Going down the road, 1970) Дональда Шебиба. Это мой самый любимый канадский фильм. Затем «Скатертью дорога» (Les Bons D?barras, 1980) Фрэнсиса Манкевича, «Приказы» (Orders, 1974) Мишеля Бро. Потом,  фильмы Жака Ледюка (Jacques Leduc) и ранние ленты Дени Аркана – «Режанна Падовани» (R?jeanne Padovani, 1973) и «Джина» (Gina, 1975). Его фильмы 70-х вообще очень рекомендую – они совершенно безумные, циничные и политически резкие. Сейчас он типичный буржуа. Ну и, конечно, важно упомянуть фильмы Жиля Гру (Gilles Groulx), Жиля Карла (Gilles Carle) и Жан-Клода Лозона (Jean-Claude Lauzon), который, сняв две картины, разбился в вертолетной аварии. 

Кадр из фильма «Приказы»

Благодаря интернету я видел некоторые из этих фильмов, но большая часть из них, к сожалению, не имеет никаких английских субтитров.

Это правда. Квебек когда-то был весьма закрытым обществом, зацикленным на себе. Вы должны помнить, что мы – это небольшое количество франкоязычных людей, которые окружены миллионами англоязычных. Использование английских субтитров – это в какой-то мере политический жест. Мы начали вывозить фильмы на фестивали благодаря Роджеру Фраппье, известному продюсеру и первому человеку, который решил, что квебекское арт-кино должно путешествовать. Это произошло в 80-х. В 2005 году в Локарно были представлены «Северные штаты» и два других квебекских фильма. А сейчас наши фильмы вовсю участвуют в программах ведущих мировых кинофестивалей.

Но при этом почти не бывает ретроспектив классики.

Да, старого ничего не показывают –  и это уже дело государства. Причина банальна – очень сложно достать копии. Однажды кто-то из Гамбурга попросил меня выбрать и привезти десять лучших квебекских фильмов всех времен. И мне также не удалось найти каких-либо английских субтитров. То есть наследие квебекского кино не потеряно, но находится в очень странном положении. Еще недавно, например, у нас был один очень богатый парень, который решил поместить самые знаменитые квебекские фильмы на веб-страницу, которая открыта только для жителей Квебека. Таким образом, можно смотреть все известные фильмы, но только в интернете и без субтитров. Хотя вместо этого, конечно, можно было бы сделать копии с субтитрами и показывать их не только в Квебеке, но и за границей. 

Возможно, сейчас, после смерти Мишеля Бро, станут возможны, как минимум, его ретроспективы? 

Я очень на это надеюсь. Тем более, мой дистрибьютор также заинтересовался в этом. Поскольку сейчас они переиздают документальные фильмы Пьера Перро (Pierre Perrault), я сказал ему: «Вы сейчас готовите «Мерцающего зверя» (La b?te lumineuse, 1982) Перро, может вам стоит взяться и за «Приказы» Бро и хотя бы перевыпустить этот фильм во Франции?». 

Но весь парадокс в том, что в Квебеке, где ежегодно выпускается около 35 фильмов, никто пока не заинтересован в классике. Вы только вдумайтесь – 35 фильмов в год! Я думаю, что это слишком много. Хотя возможно, это культурная  рефлексия: чем больше фильмов снимается, тем весомее мы выглядим в глазах наших соседей –  США и Канады. 

Перевод: Ирина Шатило

Дени Коте: Зачем снимать фильмы, которые имитируют реальность?

 

 

«Вик и Фло видели медведя» – последний на сегодня фильм режиссера Дени Коте. Его впервые показали на Берлинском кинофестивале, где он получил премию «Альфреда Бауэра». Российская премьера ленты состоялась на «Меридианах Тихого» во Владивостоке, а премьера в Украине – на кинофестивале «Молодость». В Киеве Коте встретился со СТАНИСЛАВОМ БИТЮЦКИМ, после чего, ответил еще на ряд вопросов уже по электронной почте. Так появилась эта беседа о первых короткометражных фильмах Дени Коте, его работе кинокритиком, съемках ленты «Вик и Фло видели медведя» и прошлом и настоящем квебексого кинематографа.

 

 

Прежде чем взяться за свою дебютную полнометражную картину, вы сняли более десяти короткометражных фильмов. Вы помните свой первый подобный опыт?

 

Это довольно забавная история. Был 1993 год, я подошел к своему преподавателю в киношколе и спросил: «Вот смотрю на всех этих студентов и думаю: что они будут делать, когда окончат школу?» И он ответил: «Это большой вопрос для каждого». Тогда я поинтересовался: «Что если я захочу снять фильм в следующем году, когда  уже не буду ходить в киношколу?» На это он рассмеялся и сказал, что тогда я уже буду сам по себе. Так что мне ничего не оставалось, как заявить: «Этим летом вы приходите в школу, даете мне камеру и помогаете со съемками короткого метра». Он согласился, и так оператором моих первых трех фильмов стал мой преподаватель.

 

Да, и я вовсе не хотел заниматься лишь бы чем. В то время я смотрел по три фильма в день в местной синематеке и почти не общался с людьми. Я просто поглощал фильм за фильмом. Это была моя школа, и я горел желанием делать кино во что бы то ни стало. Хотя тогда технически это было не так просто, как сегодня, в результате чего приходилось снимать на super VHS. Но поскольку я был весьма амбициозен, я начал заниматься этим: проводил, к примеру, кастинги с профессиональными актерами, хотя мне было всего 20 лет. Это то, чего сегодня не хватает  молодым режиссерам. Они снимают свои первые фильмы на hd. От чего красивым получается все: картинка, звук. И после первого короткого метра думают, что готовы для полнометражного дебюта. Вот в чем проблема. Я снял 15 короткометражек, прежде чем взяться за полный метр, который сделал в 30 лет.

 

Причем, в молодости я смотрел много фильмов ужасов, был большим фанатом Дарио Ардженто и всех этих итальянских и испанских хорроров. И когда я пришел в киношколу и мой преподаватель стал называть имена вроде Годара, Пазолини, Кассаветеса, я ничего о них не знал. Так я начал смотреть их фильмы, и постепенно отказался от хорроров, хотя, думаю, что они до сих пор как-то влияют на меня, и мой ДНК все еще помнит все эти истории о каннибализме, которые я смотрел в 12 лет. Вот почему при встрече с молодыми режиссерами я обычно говорю: «Успокойтесь, вам всего лишь 20 лет». Однако после того как Ксавье Долан снял свой первый фильм в 19, многие теперь думают, что это возможно. Но Долан – это все же уникальный случай.

 

Как вы попали в кинокритику?

 

Совершенно случайно. Посещая синематеку, я знал, что где-то было местное студенческое радио, на котором была возможность говорить о кино. Все это могли услышать около ста человек, так что мне довольно легко предложили участвовать в шестиминутной программе. В результате мне приходилось ездить на трех автобусах и метро, чтобы в течение этих шести минут просто рассказать о новых релизах. Но для меня было важно научиться говорить о фильмах, хотя, мне кажется, что я обладал подобным навыком, поскольку на протяжении двух лет каждую ночь читал журналы о кино.

 

Однажды на радио кто-то спросил меня, не хочу ли я писать о кино. Я ответил: «Да, конечно! Я намного лучше пишу, чем говорю». Меня попросили посмотреть один фильм и написать текст о нем. Это был 1998 год, и к тому моменту я никогда в жизни не прикасался к компьютеру. Однако я все же принес дискету в редакцию газеты, и спустя некоторое время они позвонили и сообщили, что берут меня на работу редактором раздела о кино, что там у меня будут подчиненные, и нам нужно будет писать о новых и старых фильмах, и о том, что происходит в синематеке. Я был так удивлен, что только и спросил: «Я буду кинокритиком с зарплатой?». На что они ответили: «Да, мы создали эту вакансию специально для тебя». После они дали мне стол и компьютер, и мне пришлось буквально учиться всему самому, что, впрочем, было не так уж и сложно.

 

 

И сколько лет длилась ваша карьера кинокритика?

 

Шесть лет. И это удивительно, потому что я не старался ублажать публику или дистрибьюторов, как обычно приходится делать. У меня было достаточно почитателей и много ненавистников. Некоторые дистрибьюторы, впрочем, наложили на меня запрет. Но важнее было то, что каждую неделю я вел собственную колонку, в которой мог писать что угодно. Поэтому я никогда не смогу говорить что-либо плохое о кинокритике, так как именно эта работа дала мне имя. И сейчас я скорее не переношу режиссеров, которые ненавидят критиков, поскольку они не понимают ее задачи и постоянно твердят: «Вы не можете критиковать, если сами не снимаете». Но чтобы рассматривать фильм в перспективе истории кино, вам не нужно уметь снимать.

 

 

Ваш первый фильм («Северные штаты») по стилю очень отличается от последнего («Вик и Фло видели медведя»). Если посмотреть ваши картины подряд, заметна эта эволюция, видно, как желание обыгрывать традиционные нарративные схемы дополняется все более взвешенными и продуманными мизансценами. Как критик вы рассуждали о своей эволюции режиссера?

 

Да, и поскольку я был кинокритиком, то люблю разбирать свои фильмы, или, вернее, даже дистанцироваться от них, чтобы заметить изменения, происходящие во мне. Я не отношусь к инстинктивным режиссерам: я точно знаю, почему делаю определенный фильм, и почему следующий будет выглядеть таким-то образом. Так, в моих первых фильмах «Северные штаты» и «Наши частные жизни» камера постоянно тряслась, потому что мне казалось, что чем больше ты ее трясешь, тем она живее – что, конечно же, совершенно неверно. Следующая за ними лента – «Она хочет хаоса» – является фильмом-переходом, где я уже использую статичную камеру. Правда, почему этот фильм черно-белый, я до сих пор не совсем понимаю. У меня был бюджет и я чувствовал, что нужно сделать что-нибудь более серьезное.

 

 

Также меняется и ваше отношение к реальности…

 

Безусловно. В «Северных штатах» всё, что было перед камерой, – священно. Даже если это было что-то уродливое. Это был чистый реализм. Затем я снял «Остовы» и «Кёрлинг». Там все было отчасти настоящим, но немного вне реальности. Когда в последнем из них девочка видит семь или восемь тел в снегу, она не говорит об этом отцу – это могло случиться, но этого могло и не быть. Что интересно, я очень не люблю научную фантастику и фэнтези, но при этом сам люблю играть с реальностью. «Вик и Фло видели медведя», к примеру,  кажется мне фильмом, который выглядит как реальность, но вместе с тем находится как будто за ее пределами. Здесь даже есть некоторое ироничное отношение к реальности. Я не знаю, к чему это все идет, я хочу снимать фантастические фильмы, но не хочу менять ничего визуально. Мне бы хотелось манипулировать обыденными вещами. «Бестиарий» может казаться созерцательным фильмом, но вместе с тем там есть манипуляция со звуком. Мне нравится играть с этими уровнями реальности, но не в стиле Ходоровски или Шретера. Мне просто осточертел социальный реализм. На Берлинском кинофестивале я смотрел один из фильмов и не мог поверить, что вижу чистый реализм. Зачем снимать кино, которое полностью имитирует реальность? Чем старше я становлюсь, тем с большим подозрением отношусь к подобному. Берешь реальность – сделай что-нибудь с ней, не оставляй все, как есть.

 

 

Когда я смотрел «Вик и Фло видели медведя», то думал о сказке, даже так – о вывернутой на изнанку сказке. Так же, скажем, когда смотришь «Остовы», понимаешь, что перед тобой вывернутый наизнанку вестерн…

 

Мне нравится сказочная сторона в «Вик и Фло видели медведя». Но думаю, мне следует быть осторожным, когда у меня берут интервью. Сказать, что «да, это сказка» – было бы слишком простым описанием. Вот почему мне нравится, что мой фильм реалистично выглядит. Только когда вы всматриваетесь внимательнее, вы можете понять в нем кое-что: это фильм о мести и не совсем. «Остовы», действительно, могли бы называться вестерном. Я люблю играть с жанрами. Мне нравится это ощущение, когда ты смотришь фильм и не понимаешь, что произойдет дальше. Я выбрал название «Вик и Фло видели медведя», потому что оно не говорит, о ком будет идти речь: о женщинах, мужчинах, животных? Так мог бы называться мультфильм для детей. Так вся эта энергия содержится в самом фильме, и вы до конца не понимаете, что смотрите на самом деле.

 

 

И с каждым вашим новым фильмом это также проявляется все отчетливее.

 

Возможно, но когда раньше мне говорили: «Мы не можем следить за тобой, потому что ты постоянно меняешься», я очень нервничал. Сейчас я спокоен. Еще один непредсказуемый режиссер для меня – это Оливье Ассаяс – никогда не знаешь, что он собирается сделать. Мне нравится быть непредсказуемым. Каждый раз, когда у меня берет интервью журналист из Cahiers du Cin?ma, он говорит мне: «Я не могу поверить, что все, что вы выстраиваете в своем фильме, затем подлежит разрушению. Но вы делаете это в каждом своем фильме. Почему так?». Они действительно задают этот простой вопрос: «Что в вашей голове заставляет вас разрушать все, что вы построили?» Но меня это всегда застает врасплох, поскольку сложно размышлять о таких процессах. Хотя да, это правда, что «Наши частные жизни» и «Остовы» состоят из двух частей. Иногда, правда, приходится быть аккуратным, поскольку фильм зависит от бюджета. Когда у тебя большая команда, продюсеры, дистрибьюторы, тебе приходится быть немного более изобретательным. Но когда делаешь маленькую ленту вроде «Бестиария», чувствуешь себя намного свободнее.

 

 

Еще во время просмотра «Вик и Фло видели медведя» я думал о «Селин и Жюли» Жака Риветта.

 

Из-за названия?

 

 

Не только. Эти два фильма имеют схожую завязку, введение в этот мир. У вас, к примеру,  вначале мы видим игрушечный вертолет; этого странного мальчика с трубой; картинг, который является уменьшенной копией настоящих гонок. Все это как будто указывает на нереальность этого мира.

 

Здесь скорее дело в другом – мне нравятся сновидческие фильмы, и я всегда боюсь перестараться с этим. Но если вы заставите меня смотреть фильмы Тима Бёртона, я просто умру. Я не выношу нереальность такого рода. Я люблю иронию, онейризм и черный юмор. Многие люди думают, что если квебекцы говорят по-французски, то это значит, что мы из Франции. Но мы очень отличаемся от французов. Мы не так много смеемся. Мы англичане, которые говорят на французском языке. Так что мой фильм насыщен подобным черным юмором. Вспомните сцену мальчика с трубой: когда я читаю прессу, то понимаю, что люди не поняли этого юмора, многим показалось, что он немного безвкусен. Однако в этом как раз и кроется особенность культур. Для меня, например, очень важно, где именно мальчик играет на трубе: это лавочка в неизвестном месте. Перед началом съемок, когда мой арт-директор спросил: «Чего ты хочешь?», я ответил: «Лавочку посреди неизвестного пространства». На что он: «Ладно, но это будет выглядеть как остановка». Я согласился с ним, но попросил все же, чтобы это не выглядело как обычная остановка. После чего он тут же спрашивает: «Хорошо, но почему он там будет играть на трубе?».

 

Так что в первую очередь вы должны постараться не воспринимать фильм как социальный реализм или научную фантастику. События разворачиваются в неизвестности. Зрителю должно быть интересно наблюдать за происходящим, потому что он не знает, что будет дальше. В фильме действительно много наполовину реальных деталей. Возьмите те же медвежьи ловушки – в Канаде запрещено ловить медведей таким образом.

 

 

В «Вик и Фло видели медведя» еще и самый звездный актерский состав в вашей карьере. У всех исполнительниц главных ролей большой послужной список. Чего стоит одна Роман Боренже, которая когда-то играла у Клода Миллера. С чем связан этот резкий переход, и были ли с этим какие-либо трудности?

 

Ну, в фильмах «Кёрлинг» и «Она хочет хаоса» также были довольно именитые актеры, но, правда, известные только в Квебеке. Вообще ответ будет немного скучным: после «Кёрлинга» у меня появилась возможность сотрудничества с Францией, и я подумал, что должен поработать с французскими актерами. В Квебеке мы всегда хотим заново открыть для себя эту страну, поскольку являемся чем-то вроде ее младшего брата и постоянно посылаем туда своих режиссеров и актеров. Так, я хотел найти актрису, которая бы не выглядела парижанкой и была бы не такой милой, как Лолита. То есть она должна была иметь квебекскую внешность. Плюс история происходит в лесу, и к этому необходима еще и некая грубость. Поэтому я подумал о голосе Роман Боренже. Она уникальная женщина и актриса: в ней есть что-то, напоминающее дикого ребенка. При этом она очень естественна, и когда вы встречаетесь с ней,  через три минуты вы уже лучшие друзья.

 

 

Она сразу согласилась?

 

Кастинг с ней представить было сложно, поскольку она известна своими ролями в больших глупых комедиях, и ее редко увидишь в серьезных фильмах. Когда я позвонил ей, вначале она подумала, что это какая-то шутка. Но я все говорил, что ей нужно раскрыть свой талант, что она – это нечто большее, чем ее роли. Потом это выглядело как-то так: «Давай просто попробуем… Кстати, в конце фильма ты умрешь ужасной смертью». Она долго сомневалась и затем все же согласилась. Хотя до сих пор не понимает, почему сделала это и часто спрашивает меня, почему я выбрал именно ее. Я же просто хотел снять что-то настоящее, привлечь настоящих актеров, написать диалоги и все такое. Но когда все закончилось, я понял, что ужасно устал от подобного. Этот фильм  оказался очень трудоемким, а я обычно ненавижу эти огромные команды помощников. Так что теперь я должен взять реванш и снять маленький фильм с минимальной съемочной группой.

 

 

Весь этот опыт как-то изменил вашу работу с актерами?

 

С актерами отношения у меня основаны на любви и ненависти. С Роман и Марк-Андре Гронденом (Гийом) все было прекрасно. Я также очень горжусь своей работой с Пьеретт Робитайл (Вик), хотя она, на самом деле, так до конца и не поняла фильм. Мне очень понравилось помещение таких известных актеров в свою реальность. И после «Вик и Фло» я чувствую, что могу снимать кино с кем угодно. Но вместе с тем, я всегда буду немного ненавидеть актеров, потому, что они задают так много вопросов и всегда хотят проводить репетиции. Но хуже всего в них то, что они совсем не смотрят чужих фильмов и говорить о кино с ними очень тяжело, обычно их интересует только история и психология. (смеется) Кстати, этот черный парень, который постоянно молчал, был непрофессиональным актером и мальчик с трубой – тоже. Так что не все так плохо.

 

 

Интересно, что наличие двух главных героинь и отношений между ними вынуждает многих искать в фильме феминистические посылы или даже рассматривать его в контексте ЛГБТ-движения, что несколько абсурдно. Сейчас уже прошел почти год после его премьеры, и уже можно подвести определенные итоги его  фестивальной и прокатанной судьбы…

 

С этим, конечно, были определенные сложности, так же как и в плане его распространения. Участие в программе Берлинского кинофестиваля облегчило его судьбу, но не особо. Однажды мне сказали: «Слушай, если ты хочешь продать “Вик и Фло” как фильм ужасов, то забудь об этом – он недостаточно страшный». Так что дорога в Корею ему, например, закрыта. Вообще, нужно признать, что в Берлине никто из азиатов не понял юмора в фильме. Кто-то говорил мне, что у людей в Японии нет чувства иронии и что Азия практически закрыта для подобного кино. Хотя фильм и участвовал в двух или трех местных кинофестивалях. Я бы мог предложить фильм ассоциации геев и лесбиянок, но лесбиянский союз считает, что женщины в нем не достаточно красивы. Я также не могу послать фильм в Восточную Европу, поскольку в нем недостаточно развита тема гомосексуализма. Так что я был в тупике. Изначально вкладывается столько энергии в фильм, но когда он завершен, сложно представить, что можно с ним сделать. Некоторые люди думают, что он смешной, некоторые – что ужасный, кто-то растроган, кто-то говорит: «знаешь, мне так понравилось начало с двумя женщинами, но ты многое теряешь, когда начинается вся эта жестокость». А есть зрители, которые наоборот признаются, что вначале им было скучно, но концовка все спасла. С одной стороны это комплимент, но с другой – в этом есть некоторая опасность.

 

 

Мне кажется, проблема сегодняшнего зрителя в том, что он привык к тому, что ему рассказывают историю, которую нужно воспринимать буквально. «Вик и Фло» же относится к тем редким фильмам, где зритель должен быть открыт к возможности очарования, то есть не бояться быть ребенком, еще не испорченным современным миром, его цинизмом и прямотой, которому рассказывают сказку. Я часто вспоминаю рассказ Сэлинджера «Тедди», где главный герой доказывал, что детям не нужно ничего объяснять в детстве (что зеленый – это такой-то цвет, а слон – большой), чтобы каждый сам видел мир, таким каким посчитает нужным…

 

В этом смысле, я думаю, что существует два вида кино: которое предлагает и которое навязывает. Кино, которое навязывает, доминирует сегодня, и именно оно определяет способ восприятия. Мой же фильм из тех, которые предлагают. Ты смотришь его и не знаешь, что с ним делать, но в то же время это не экспериментальный фильм, в нем есть история, нарратив.

 

Я могу привести еще и вот какой пример: я живу по соседству с румынами и с одним из них разговариваю почти ежедневно. Каждый раз, когда я смотрю какой-нибудь новый румынский фильм, я подхожу к нему и говорю: «Эй, я должен тебе рассказать о новом румынском фильме, который недавно увидел. Он называется “Смерть господина Лазареску”». И он с недоверием смотрит на меня и спрашивает: «Это малобюджетный фильм, что ли?» Я отвечаю: «Какая разница?». Тогда он кладет руку мне на плечо и говорит: «Дени, каждое утро я поднимаюсь и иду на работу, где целый день тру полы, мою окна и чищу ковры. Так что в шесть часов вечера я не хочу смотреть, как весь фильм умирает мужчина в стране, в которой я когда-то жил. Я хочу смотреть “Человека-паука” или “Супермена”!». И в этот момент я просто удивлен и не знаю, что ответить. Безусловно, Голливуд и фэнтези господствуют. Но, в то же время я никогда не иду в кино, чтобы развлечься. Для меня развлечение – это реальность, но 95% людей находятся в этой реальности, и она не кажется им такой уж веселой, так что арт-кино их тоже не интересует. Но «Вик и Фло» показывали в Квебеке в течение четырех недель – и это нормально.

 

 

Что вы думаете о попытках политической трактовки фильма?

 

«Вик и Фло»?

 

 

Да, например, «они бегут от системы в другую систему, потом они чему-то противодействуют, но система их побеждает…»

 

Я не против таких трактовок, но ничего такого в свой фильм я не вкладывал. Это не фильм о чем-то, о какой-то проблеме. Я сам не очень социально активный человек. Меня очень утомляют документальные фильмы, которые пытаются донести какую-либо идею. Я делаю фильмы, которые имеют свою собственную кинематографическую реальность. Мне нравится система и идея сообщества, которое функционирует внутри себя. Я – городской житель и мое сообщество вокруг меня, но вы никогда не увидите меня на марше или демонстрации. Мне нравится держаться подальше от толп и наблюдать за всем со стороны. Вот почему я несколько болезненно реагирую, когда люди спрашивают меня о проблеме геев, феминистической или сексуальной стороне фильма. Мне бы хотелось, чтобы фильм воспринимали именно таким, каким он является. Это история об одном месте посреди леса, где живут две женщины, и здесь ничего не говорится о квебекском обществе. Мне вообще кажется, что когда режиссеры стараются как можно подробнее высказаться о своей стране – это может означать, что они стремятся занять место лучшего режиссера этой страны. Я не думаю, что у меня есть цель стать лучшим квебекским режиссером. Плюс в Квебеке мы вообще не снимаем политическое кино. Думаю, что последний, кто занимался подобным, был Дени Аркан. В нашей стране нет особой потребности в подобном кино. Канада – это скучная страна, в ней мало что происходит, и здесь сложно снимать резкое кино о политике.

 

 

Но насколько мне известно, тема побега к природе очень важна для канадского кино.

 

Отчасти, да. Но с другой стороны, Канада – это такая большая территория, где живет 30 миллионов человек, и где спокойно можно было бы разместить 70 европейских стран. Так что жизнь в лесу – очень обычное дело для нас. Но в моем фильме действительно есть эта проблема двух женщин, которые привыкли к одному миру и подсознательно создают похожий мир в новых условиях. Это была идея новой тюрьмы. Но мне не хотелось, чтобы это было слишком явным. Эти люди не совсем готовы социализироваться.

 

 

«Вик и Фло» чем-то напомнил мне и фильмы Робера Морина. Он ведь тоже из Квебека?

 

Да, этот парень очень важен для истории кино Квебека, хотя он совершенно неизвестен за границей. Иногда он немного прост, как, например, его новый фильм «4 солдата» (Les 4 soldats), который нельзя назвать хорошим. Ему сейчас 65, и все, что его интересует, – это охота. Я думаю, что он даже снимает фильмы в промежутках между охотой. При этом, когда-то он был намного сильнее заинтересован в кино… Но, вообще, вы первый человек, который назвал мне его имя за пределами Квебека. О нем почти забыли за последние десять лет.

 

Я цитировал его в некоторых интервью, поскольку в истории Квебека существовало течение сinema verite. В 50-х мы были очень сильны в кинематографе. Потом, в 70-е были первые фильмы Дени Аркана, снятые в фантастическом ключе. Это случилось как раз, когда cinema verite пошло на спад. До 1986 года в Квебеке снимались удивительные фильмы, но о них практически ничего не известно за его пределами. И в 80-90-х квебекское кино умерло. Я находился под влиянием cinema verite, фантастики 70-х и фильмов Робера Морина, так как в течение последних 20 лет его работы были единственным интересными нашими картинами. Так что Робер Морин + cinema verite + синефилия – и вот вам я.

 

 

Если бы я попросил вас назвать сейчас пять лучших канадских фильмов, что бы это было?

 

Вы смотрели когда-нибудь фильмы из Виннипега? Они почти неизвестны. Один из них называется «Вниз по дороге» (Going down the road, 1970) Дональда Шебиба. Это мой самый любимый канадский фильм. Затем «Скатертью дорога» (Les Bons D?barras, 1980) Фрэнсиса Манкевича, «Приказы» (Orders, 1974) Мишеля Бро. Потом,  фильмы Жака Ледюка (Jacques Leduc) и ранние ленты Дени Аркана – «Режанна Падовани» (R?jeanne Padovani, 1973) и «Джина» (Gina, 1975). Его фильмы 70-х вообще очень рекомендую – они совершенно безумные, циничные и политически резкие. Сейчас он типичный буржуа. Ну и, конечно, важно упомянуть фильмы Жиля Гру (Gilles Groulx), Жиля Карла (Gilles Carle) и Жан-Клода Лозона (Jean-Claude Lauzon), который, сняв две картины, разбился в вертолетной аварии.

 

 

Благодаря интернету я видел некоторые из этих фильмов, но большая часть из них, к сожалению, не имеет никаких английских субтитров.

 

Это правда. Квебек когда-то был весьма закрытым обществом, зацикленным на себе. Вы должны помнить, что мы – это небольшое количество франкоязычных людей, которые окружены миллионами англоязычных. Использование английских субтитров – это в какой-то мере политический жест. Мы начали вывозить фильмы на фестивали благодаря Роджеру Фраппье, известному продюсеру и первому человеку, который решил, что квебекское арт-кино должно путешествовать. Это произошло в 80-х. В 2005 году в Локарно были представлены «Северные штаты» и два других квебекских фильма. А сейчас наши фильмы вовсю участвуют в программах ведущих мировых кинофестивалей.

 

 

Но при этом почти не бывает ретроспектив классики.

 

Да, старого ничего не показывают  и это уже дело государства. Причина банальна очень сложно достать копии. Однажды ктото из Гамбурга попросил меня выбрать и привезти десять лучших квебекских фильмов всех времен. И мне также не удалось найти какихлибо английских субтитров. То есть наследие квебекского кино не потеряно, но находится в очень странном положении. Еще недавно, например, у нас был один очень богатый парень, который решил поместить самые знаменитые квебекские фильмы на вебстраницу, которая открыта только для жителей Квебека. Таким образом, можно смотреть все известные фильмы, но только в интернете и без субтитров. Хотя вместо этого, конечно, можно было бы сделать копии с субтитрами и показывать их не только в Квебеке, но и за границей.

 

 

Возможно, сейчас, после смерти Мишеля Бро, станут возможны, как минимум, его ретроспективы?

 

Я очень на это надеюсь. Тем более, мой дистрибьютор также заинтересовался в этом. Поскольку сейчас они переиздают документальные фильмы Пьера Перро (Pierre Perrault), я сказал ему: «Вы сейчас готовите «Мерцающего зверя» (La b?te lumineuse, 1982) Перро, может вам стоит взяться и за «Приказы» Бро и хотя бы перевыпустить этот фильм во Франции?».

 

Но весь парадокс в том, что в Квебеке, где ежегодно выпускается около 35 фильмов, никто пока не заинтересован в классике. Вы только вдумайтесь 35 фильмов в год! Я думаю, что это слишком много. Хотя возможно, это культурная  рефлексия: чем больше фильмов снимается, тем весомее мы выглядим в глазах наших соседей –  США и Канады.

 

 

Перевод: Ирина Шатило