В продолжение разговора о новом фильме Рабаха Амёр-Займеша «Песни Мандрена», CINETICLE предлагает вашему вниманию перевод беседы режиссера с критиком французского издания Vodkaster Рафаэлем Клэрфоном.
В «Песнях Мандрена, вольном историческом фильме речь идет о группе контрабандистов середины XVIII века, готовых пойти на всё, лишь бы напечатать и распространить анонимные песни в честь Луи Мандрена, своего бывшего наставника и знаменитого народного разбойника, который сумел собрать армию из нескольких сотен человек, прежде чем быть схваченным и заживо колесованным солдатами короля. В своем письме к Белисару (лидер контрабандистов, роль которого исполняет сам режиссер) печатник песен (Жак-Люк Нанси) утверждает: «Поэзия – это то, что ведет нас туда, куда не способен привести ни один дискурс». Этой фразой можно прекрасно определить весь кинематограф Рабаха Амёр-Займеша.
Режиссер принял авторов французского издания Vodkaster в своем улье в Монтрее, там, где вместе со своей продюсерской компанией Sarrazink Productions он мастерит все свои фильмы, начиная с «Хижины номер один». Именно там в полной автономии реализуются наиболее значительные элементы пре- и постпродакшна. Посреди кабинета можно найти кусочки костюмов и декораций, к стене прикреплены разноцветные листочки с названиями всех сцен, предусмотренных сценарием, словно напоминание о большой головоломке, неустойчивые части которой теперь покоятся на монтажной дорожке. Стопки книг об Иисусе и Иуде, разложенные на рабочем столе, указывают на то, что новое приключение уже готовится, тогда как ещё не стерлись следы от жестокой битвы, затеянной режиссером ради успешного завершения этого проекта, в который никто не верил.
Дебюты в кино
Прежде чем заняться кинематографом, вы учились в университете. Не могли бы немного рассказать об этом?
Да, я блуждал… Я слишком боялся идти в киношколу, в те времена это был IDHEC [Институт высших кинематографических исследований – прим. пер.] (сегодня Ля Фемис). Достаточно было провалиться на конкурсе, чтобы почувствовать себя ущемленным и полностью в себе разочароваться, по сути, это могло поставить под угрозу детскую мечту. Итак, поскольку у меня было время, и мой отец владел транспортной компанией, он хотел, чтобы я продолжал учебу. Я занимался философией, психологией, социологией… И затем урбанистической антропологией.
Эти знания как раз пригодились в вашем первом фильме «Уэш, Уэш, что проиcходит», снятом в Сен Дени…
Да, моей темой были «Территориальности этнических меньшинств в городских районах».
Этот фильм очень автобиографический и в то же время непосредственно связан с вашими исследованиями.
На самом деле мы с приятелем задались вопросом: «что же мы извлекаем из этих наших исследовательских заметок?». Продолжи мы обучение, это превратилось бы в диссертацию, которую поместили б на чердаке Сорбонны… Таким образом, мы забросили учебу и приступили к сценарию.
То есть, вы всему обучились самостоятельно?
Да, я прочел несколько книг, Эйзенштейна запоем, стопку журналов о постановке. И, наконец, лучший способ что-то выучить и постичь – это эмпирическая школа. Практически с младенческих лет, лет с пяти, братья разрешали мне смотреть фильмы кино-клуба.
«Песни Мандрена» – современный исторический фильм
«Песни Мандрена» – ваш первый «исторический» фильм. Что побудило Вас окунуться в эту историю?
Фильм остается современным. Он выступает в качестве предлога, чтобы снова обратиться с вопросами к истории, к кино и также к понятию времени, к настоящему.
Какие фильмы были для вас важны при его подготовке?
Фильм Росселини «Приход Людовика XIV к власти». И затем сериал «Мандрен», который шел по телевидению, когда я был ребенком.
Потом в колледже нам показывали «Нанук с севера», «Человека из Арана», Жана Руша… Это меня настолько… [Изображает прерванное дыхание – прим. ред.]. В некотором роде это то кино, которое мы делаем, если хорошо присмотреться. И «Будю, спасенный из воды» Ренуара, в этом фильме есть что-то такое анархистское, что продолжает дышать во французском кино сквозь все времена…
Для меня это первый раз, когда мы понимаем, что способны поймать магические моменты. Моменты, когда люди, находящиеся в подчинении у других, находят магические решения, чтобы позаботиться о себе и исцелиться. В «Песнях Мандрена» тоже есть магия. Эти парни, это люди из лесов, они обязаны уметь ориентироваться по звездам, знать растения, чтобы лечиться…
И в самом деле, разносторонность контрабандистов довольно впечатляет. Это нечто такое, что в наше время кажется утраченным.
Они совершенны. Что такое человек сегодня? И зачем должны мы продолжать жить, если нет больше чувства борьбы за жизнь, черт возьми. Чувствовать себя живым – это, всё-таки, очень уникально. И у нас в «Песнях Мандрена» есть несколько смертей, просто так, эти смерти подчеркивают наш марафон, совсем как в музыке. Все это, для того чтобы показать, что нам выпал исключительный шанс быть живыми. Не стоит пускаться в потребление и транжирство. Жизнь проходит быстро.
Не была ли работа по реконструкции эпохи слишком отталкивающей поначалу?
Нет, это исследования. Опять же, мы вновь продолжаем наши исследования, они никогда не заканчиваются. Мы прочли много книжек: как все биографии Мандрена, так и книги о языках XVIII века. Именно там мы обнаружили «Уэ, уэ!» — выражение того времени, которое означает «Давадцать два, внимание!». В тот момент, когда Мандрены прибывают, можно услышать «Уэ, уэ! Мандрены вернулись!». «Уэ, уэ», «Уэш, уэш». Разговорная речь, разговорное выражение.
Работа над языком и его музыкальностью очень важна в фильме. Финальный плач, произнесенный Жаком Ноло, напоминает слэм.
Это слэм, это фристайл. Наша работа, если внимательно присмотреться, это фри-джаз: мы выбираем контекст, мелодию, направление и затем — гоп! Мы все бросаем и отправляемся по совершенно неожиданным дорогам, пробираемся сквозь лазейки. Именно так мы выстроили наше кино, на мой взгляд.
Всегда чувствуется это желание убежать, улизнуть. Можно было бы даже сказать, что фильм «Уэш, уэш», который завершается побегом Камеля в лес и выстрелом, заканчивается там, где начинаются «Песни Мандрена»: раненый дезертир, которого спасает и привлекает в свои войска ваш персонаж, лидер контрабандистов.
Да, так могла бы выглядеть мечта Камеля (улыбается).
«Песни Мандрена» – это тот фильм, где желание убежать лучше осуществляется, не так ли?
В «Уэш, уэш» Камель был приставлен спиной к стене, он не мог выйти, всякий раз он рисковал быть изгнанным. Единственное, что он делает – это ходит с детьми на рыбалку. И это действительно почерпнуто из того, что я наблюдал в квартале. Я провел много времени в городке с друзьями. И среди них был один подпольщик, который ходил на рыбалку.
Вернемся к персонажам, которых вы воплощаете в ваших фильмах. У меня создалось впечатление, что в первых трех, речь всегда идет о довольно ограниченных сообществах, и ваш герой является их частью, но в то же время его ничто не держит, он уединен, немного одинок. А сейчас в первый раз ваш персонаж действительно является частью семьи.
Да, но начиная с «Уэш, уэш», уже там была идея значимости сообществ, которые находятся на грани. Он был с другими, он стремился раскрыть их специфику.
«Уэш, уэш», очень жесткий, жестокий фильм, но в общении с полицейскими всегда есть некий аспект «казаков-разбойников».
Разумеется! Ковбои и индейцы. И мы вновь встречаемся с этим в «Песнях Мандрена».
Съемка: приключение кинематографической ленты
В Вашем фильме есть существенный игровой аспект.
Да, игровой. Это было весело, мы играли. Мы среди своих, нас не так много, двадцать или тридцать, мы в кинематографической банде. Мы пытаемся построить братство между собой, по крайней мере, на время съемок, и сейчас оно продолжается, это длится до сих пор, и это должно отразиться в фильме. Когда идешь на съемку, как правило, нет ничего более пирамидального, нежели эта штука с ассистентами ассистентов… Режиссер практически недосягаем.
Тогда как здесь, на съёмках так же, как и в фильме: есть лидер, но нет начальника?
Абсолютно, будь то режиссер, продюсер, сценарист … Мне повезло соединить в себе все три роли. А то, что я еще и актер, выступающий перед камерой — это еще больше ободряет, стимулирует, подталкивает остальных. Что касается технической группы, например, мой монтажер – играет контрабандиста, те, кто занимается звуком – солдатов. Все прошли перед камерой, кроме Ирины Любчански (главный оператор).
Мы очень хорошо ладим с Ириной, в противном случае мы не оказались бы вместе на съемках. В команде есть люди, с которыми вроде все хорошо идет, но на съемках перед лицом трудностей, опасностей, усталости, они сами по себе отсеиваются. Это своего рода водоворот, который концентрирует и спрессовывает самые мотивированные энергии, а те, кому это не удается, исключаются. Это больно, иногда дружба разбивается, что уже случалось. У меня был отличный друг, который был моим помощником, он выполнял адскую работу во время подготовки, но прибыв на съемку, он перестал верить в проект, он говорил, что мы движемся к тупику.
Хотели бы вы продолжать играть в своих фильмах?
Да, тот факт, что я играю в своем кино, позволяет мне по-настоящему овладеть этой энергией, подпитывать эту утопию. И, затем, нужно целиком отдаваться, ведь это твой проект, твоя история, ты начинаешь еще на стадии сценария, занимаешься подготовкой и в какой-то момент, если ты хочешь быть ведомым чем-то вроде провидения, нужно отдаться целиком. Это форма тотального вовлечения. И именно в это мгновение появляется что-то такое: что-то рождается, зачастую совсем неожиданно; есть нить, которая тебя держит и позволяет следовать своим намерениям; есть встречи, которые случаются; есть великодушие, которое не дает тебе ослабеть. Ничто гениальное не может выйти на свет, если мы не принимаем во внимание то, что провидение рядом, особенно в самые тяжелые, самые опасные моменты. Есть один альпинист, который говорил, что в моменты, когда у него уже не было больше сил и его руки были полностью заморожены, он чувствовал некое присутствие рядом с собой, заставлявшее его приложить ещё немного усилий. В этот момент случается нечто странное, что-то приходит тебя поддержать, потому что ты полностью вовлечен, будь то искусство или экстремальный спорт. Поэтому для меня идея быть и перед камерой тоже вносит некий дополнительный элемент.
Кино «на грани»
Фильм, дикция, манера работать с актерами, держать зрителя на расстоянии. Сирил Нейра говорит о «брехтовском» фильме…
Да, уже давно Брехт не возвращался в кино. И это вовсе не благодаря мне, что он вышел из театра. Его наследие переходит из одного вида искусства в другое. Это в высшей степени современно, это прекрасное произведение сопротивления. Есть фильмы, которые строятся исключительно из картинок, но не наш.
Существует разница между картинкой и планом?
Да, картинка – это иллюстрация. Мы иллюстрируем картинками сценарий, которому должны следовать от начала и до конца во время производства, который всегда здесь, который наблюдает за нами. Посмотрите, насколько проста грамматика большинства фильмов: кадр – обратный кадр, крупный план – общий план, снова крупный план… 1, 2, 3 … 1, 2 … Ничего нет, нет фронтальности, нет падения в бездну, нет никакого риска, ничто не под угрозой.
Но я думаю, нас станет все больше и больше, это будет целая школа. Будет все больше произведений, заключенных в идеальных пузырьках.
Проблема распространения и проката занимает центральное место в фильме. Как вы относитесь к интернету и видеопиратству?
Что касается нас, то когда мы видим, что наш фильм находится на MegaUpload — мы счастливы. Мы рады, что наши фильмы будут увидены. И затем, авторские права? Клянусь, мы ничего от этого не получаем. Кто получает в первую очередь, так это прокатчики, дистрибьюторы, но они возмещают свои вложения. Мы ничегошеньки не получаем с авторских прав.
Есть только «обязанности», как говорил Годар…
Вот-вот! Сначала заполните это наилучшим образом, и только затем мы поговорим. Сейчас мы работаем с МК2, они дают нам королевские условия, мы выпускаем двадцать копий и надеемся, что фильм будет оставаться в прокате в течение долгого времени, хотя это не так просто. Есть и другая возможность – это VOD. Как только кинопрокат закончится, мы начнем атаковать VOD. Нужно, чтобы жизнь фильма следовала своему курсу, в ней есть свои виражи, каскады.
А вы верите в возможности развития режимов протеста и сопротивления в интернете?
Этот вид устройства является новым в истории человечества. Доминирующий класс пытается им управлять, чтобы создать что-то вроде инфернального Большого Брата. Мы обязаны занять позицию сопротивления, присоединиться к анонимам. Посмотрите, как пропаганда вливается в этот поток, это невероятно.
В «Плаче Мандрена», произносимом Жаком Ноло, несколько раз, как лейтмотив, повторяется фраза «Вы меня слышите?». К кому она обращена? К его публике?
Да, в то время это были крестьяне, самый важный социальный класс. И это своего рода обратная связь, это взаимодействие с публикой.
И у вас, как у режиссера, есть сейчас ощущение, что вы заставили себя услышать?
Мы делаем кино, которое всё-таки очень маргинально, и, еще раз, оно действительно находится на грани, и я не уверен, что многие зрители привыкли к такому виду практик. Я бы очень хотел, но это не тот случай. Поскольку большинство из нас, все мы завязаны на ритме, темпе. Нас научили потреблять, но не смотреть. Мы на грани, и каждый сам решает, хочет ли он здесь располагаться или нет. В любом случае, это, конечно, область беззакония, это, правда может быть чрезвычайно опасно, но именно здесь можно найти высший смысл нашего существования. Зачем жить в безопасности до конца своих дней, если нас воспринимают исключительно в качестве экономической частицы, зверя производства?
Перевод: Анастасия Царькова
Читайте также:
Истина кино: Заметки о контрабандистах из Монтрёй