Главным триумфатором июньского фестиваля имени Тарковского «Зеркало» в Иваново ожидаемо стал дебют молодого режиссера Кантемира Балагова. «Теснота» разделила как главный приз фестиваля (поровну с китайской лентой «Я не мадам Бовари» Фэна Сяогана), так и приз жюри молодых критиков «Голос» (поровну с хорватской «Короткой прогулкой» Игоря Безиновича), в состав которого в этом году входил один из основателей Cineticle Сергей ДЁШИН, чей пристрастный отзыв мы сегодня и публикуем.
Триумфом «Тесноты» Кантемир Балагов оправдывает (ставшее, пожалуй, символичным) название своего диплома — «Первый я», — далеко не лучшего по сравнению с выпускными работами балаговских однокурсников (например, короткометражками Малики Мусаевой и Киры Коваленко). Тем не менее, первым учеником Александра Сокурова, получившим международное признание, стал именно 25-летний Балагов, который не боится говорить от собственного «я» — что и делает прямо на вступительном титре: «Я, Кантемир Балагов, я вырос в Нальчике…».
Про «Тесноту» было сказано многое и всё сплошь восторженное, не обошлось без сравнений с братьями Дарденн («Розетта из Нальчика»?) и, что забавно, любимым фильмом Балагова — «Кулаками в кармане» (1965) Марко Беллоккьо. Критики сошлись в одном: «Теснота» — плоть от плоти европейского кинематографа, которого в России по большому счёту вовсе не существовало. Нисколько не оспаривая драматургические достоинства ленты, рискну заявить обратное: «Теснота» — самое что ни на есть российское кино во всех его смыслах, во всех его проявлениях.
Режиссер намеренно задает координаты тесноты, сузив формат кадра до 4:3, зажав актеров в декорациях-клетках, выбрав персонажей из социума закрытой еврейской общины — игнорируя при этом физическую самость героини и промахиваясь мимо телесности. Тесноты тела как такого. Тесноты, которой не бывает без тела. Пацанке Иле отказано в обнажении, она живёт вне тела: вот Ила идет в душ, тут же следует склейка, и вот уже мама вытирает ей голову… Со «своими» актерами Балагов корректен и предупредителен: сцена лишения девственности снята на дальнем плане, намёк на инцестуальный союз сестры и брата дан впроброс (кажется, никто его и не заметил; во всяком случае, ни в одном интервью или рецензии об этом ни слова). Радикальное познание телесного становится возможным лишь единожды и, что характерно, на чужеродном материале — в сцене, где герои смотрят чеченское снафф-видео.
И если говорить о настоящем европейском кино — посмотрите, как обращаются с темой инцеста те же Беллоккьо («перверсия душного Юга») или «новые румыны», например, Адриан Ситару в «Незаконных» («инцест в порядке случая»). А лучше — обратимся к другой выдающейся конкурсной работе «Зеркала» — израильской «Взломщице» Хагар Бен-Ашер. С какой тактильной смелостью и естественностью показано там эротическое пробуждение, на минуточку, несовершеннолетней героини (и актрисы!). Раз уж мы о тесных контактах брата и сестры — достаточно вспомнить марселький фильм Клер Дени «Ненетт и Бони» (1996) и поставить точку.
О такой близости — а значит, тесноте — в кадре между режиссёром и его актрисой Дарьей Жовнер говорить не приходится. Актриса старше своей героини, потому и кажется наивным ритуал потери девственности — раз нет тела, нет и творимой с ним инициации. Вместо этого мы видим тесноту любого подавляющего толка (семейного, кастового, социального, формального), но только не самоочевидную и первичную — тесноту физическую. В том-то и конфуз — даже такой самоуверенный молодой ученик, по всей видимости, единственного телесного художника в российской киноистории, падает со всей высоты кавказского ущелья в поле культуры, всегда готовой объяснить, что тела у нас нет, зато есть душа.
Отчего же Канны так крепко вцепились в «Тесноту»? Может быть, так Европа приветствует «дикаря с Кавказа» и новую (горячую!) кинематографическую точку на карте третьего мира? Не обманывайтесь. Ни ужасы чеченской войны, ни чернота криминального Нальчика 90-х, ни надрывная баллада Татьяны Булановой не разубедят нас в том, что Балагов снял семейный эпос нежных интонаций. Сокуров привил наследнику истинно европейские ценности — заботу о ближнем, дар тёплого взгляда, полного не земли (по выражению Фолкнера), а участия. Экзамен на сочувствие Кантемир сдал ещё на третьем курсе, документальной работой «Андрюха». Балагову, как обожают уточнять, «всего» двадцать пять лет, но, как мы видим, их оказалось достаточно, чтобы стать зрелым постановщиком — и не дать своей героине Иле уподобиться жертве в поиске некой лазейки «наружу» или впасть в исступление подросткового бунта (что неминуемо произошло бы в миллионах фестивальных лент). «Высшая свобода — свобода без бегства» — говорил Мераб Мамардашвили — и в «Тесноте» приговорённый не сбежал, оставив это право духу.
Cергей Дёшин
7 июля 2017 года