Анонимность и доступность, обеспечиваемые Интернетом, обуславливают появление новых форм не только свидетельства, но и восприятия и осмысления травмы конфликта. О зарождении нового визуального жанра из архива пользовательских видеозаписей военных событий пишет Юрий ГРЫЦЫНА.
14 апреля 2014 года в Украине началась антитеррористическая операция – она продолжается по сей день. За это время Интернет наполнился тысячами видеороликов, которые должны были засвидетельствовать происходящее. Большинство из них воспринимались общественностью только как мимолетный материал для СМИ в условиях, когда у журналистов отсутствует прямой доступ к боевым зонам. Каждое новое событие зачеркивало предыдущее, и видео предавались забвению. Прошло время, и огромный массив материала ознаменовал зарождение нового визуального жанра, который находился в ожидании архива.
Интернет сделал возможной гонзо-журналистику VICE News и пропаганду Грэма Филлипса, а также самодельные СМИ, обслуживающие военизированные формирования – начиная от icorpus и заканчивая Anna News. Помимо журналистов материалы в зоне АТО снимают и люди, близкие к кино. Например, хорошо известная формация Babylon’13 или Егор Трояновский.
В этой войне журналистов боятся даже больше чем военных. «Сначала приезжают с камерами – а потом прилетает…». И наоборот. Журналистский материал не может обойтись без человеческой речи, без описания происходящего. Там, где отсутствуют проговоренные свидетельства, закадровый голос сам описывает то, что нужно увидеть. Эпохальный многочасовой цикл репортажей VICE News, несмотря на все ограничения стрингерской сенсационной журналистики, пожалуй, останется вершиной освещения конфликта, поскольку здесь оригинальная речь была сохранена максимально точно. Голос здесь намного важнее изображения.
Однако в этой статье речь пойдет о совсем других авторах. В новом визуальном мире конфликта нет режиссеров – есть только операторы и свидетели, которые снимают свои видео одним планом и одним дублем. Режиссерами становятся те, кто публикуют эти видео, придают им витиеватые заголовки, фиксируют как можно больше данных. И уж точно режиссерами становятся те, кто архивируют этот материал, упорядочивая и сохраняя его для будущего.
Примером мог бы стать Youtube-канал с названием, обыгрывающим шутливый Интернет-мэм, на котором в течение многих месяцев скрупулезно собирались странные и малодоступные видео от обеих сторон конфликта. Большинство записей было скачано из приватных профилей ВКонтакте, однако авторы никогда не упоминались. В названии неизменно указывалась сторона (ВСУ или ополченцы), но дата не фиксировалась практически никогда. Машинный перевод названий на английский свидетельствовал об амбициозности архива. За время своего существования канал успел собрать 20 тысяч подписчиков и 20 миллионов просмотров видео. Архив роликов приблизился к пяти сотням, их часто использовали в новостных материалах федеральных российских СМИ. В конце июня 2015 года администрация Youtube удалила канал в связи с многократным нарушением авторских прав, но уже через несколько месяцев, в августе он был восстановлен.
Кадр из фильма «Аэродром», реж. Егор Трояновский
Цифровые архивы намного более хрупкие, чем нам кажется. В онлайн мире экстремальной визуальности важны не только те, кто выступают авторами (операторы роликов), но и те, кто эти ролики отыскивают (назовем их антропологическими следователями). Им противостоят спонтанные команды оппонирующей стороны, которая путем массовых жалоб в бесконфликтные и недосягаемые администрации Интернета пытаются добиться уничтожения материала. При этом Интернет понимает только язык правообладания, но не насилия. Многочисленные видео с трупами остаются на своих местах, в то время как видео с «покатушками» по Луганску удаляются из-за играющей на радио музыки. Поездка по городу с включенным видеорегистратором вообще стала одной из основных сфер для творчества современного жителя бывшего СНГ.
При этом еще более важную роль начинает играть тот, кто архивирует, страхует материал. Съемки конфликта крайне редко имеют определенного автора – а поэтому они продолжают существовать в серых зонах копилефта и воровства. Названия роликов изменяются, к видео добавляются водяные знаки и своя интерпретация – порой прямо противоположная исходной. Детали контекста сознательно затираются, свидетельства преступлений одной стороны становятся причиной триумфа для другой. Кровавые клипы допросов и издевательств над телами перепрятываются под случайно сгенерированными комбинациями из цифр и букв. Они зависают в пространстве между забытьем и доступностью для избранных. Однако они обязательно всплывут в категории похожих видео. И их будут смотреть. Youtube будет формировать списки в зависимости от просмотренного контента. Зритель будет погружаться все глубже и глубже.
Видеозаписи живут своей тайной непонятной жизнью. Съемки самых актуальных событий могут появляться практически в режиме онлайн и приводить к самым серьезным последствиям, вплоть до идентификации позиций и бойцов. И те же записи могут пропадать и забываться на очень долгое время (лучший пример тому – часовая запись расстрела майдановцев на Институтской, которая всплыла через год после событий).
Анонимный оператор выгоден всем. Его не нужно спрашивать о разрешении, у него нет права голоса, у него вообще нет прав. С ним невозможно установить контакт. Он погиб. Российские Интернет-СМИ не раз использовали видео, скачанные из телефонов погибших или пленных бойцов.
Стихийная борьба Интернет-активистов с архивами визуальных материалов, с одной стороны, направлена на уничтожение пропаганды. Но вместе с тем исчезает и доказательная база, запутываются следы.
Мы никогда не узнаем, кто стоял за циклом поразительных видео, которые можно озаглавить «Несколько дней с Гиви». Снятые на дорогую, судя по всему, не журналистскую аппаратуру, при профессиональной операторской работе и голливудской екшн-драматургии – они так и остались вершиной визуальной саморепрезентации сепаратистских военных формирований. Еще никогда ранее подобные видео не были так похожи на кино. Мы же будем знать только то, что эти ролики появились на пустующем ранее канале пользователя pavlusha1982, который вскоре был удален администрацией Youtube.
«Інститутська 20 лютого. Вбивство майданівців»
Видеозапись стала доступной каждому. Мир конфликта переполнен смартфонами, цифровыми камерами, видеорегистраторами, камерами наблюдения. Цифровая журналистика ищет новые пределы, иногда оснащая бойцов камерами GoPro. Но ничто не выглядит скучнее видео перестрелок от первого лица. Взгляд бойца во время боя видит, пожалуй, меньше любого другого присутствующего. Камера не терпит участия, камера – только свидетель. В древнегреческом языке «свидетель» и «мученик» обозначаются одним словом. При этом невозможно отрицать, что огромное количество таких видео сняты именно военными или участниками военизированных формирований.
Как и на примере аэрофотосъемки концлагерей в кино-эссе Харуна Фароки «Картины мира и подписи войны» (1988), мы понимаем, что возможно увидеть и зафиксировать практически все. Но также возможно и ничего не предпринимать, а продолжать наблюдать. Это всемогущий взгляд сверху. Взгляд, знающий и понимающий, по крайней мере, размеры. Взгляд снизу, взгляд человека, охватить размеры не в состоянии. Для этого ему нужно предпринять физическое усилие фиксации и измерения. Так, в своем случайном документальном фильме «Страна истребления» (2003) Ромуальд Кармакар обходит концлагерь Майданек по периметру и считает свои шаги. А еще взгляд снизу не в состоянии понять – он в состоянии ощутить. Первая реакция многих людей, впервые видящих зарево дальнего боя – «Красиво!». Для них война похожа на погодную стихию, которую невозможно унять или объяснить. И эту красоту невозможно не снимать.
Часто полагается, что видео-свидетельства должны стать доказательствами на суде. Однако в этой войне артиллерий поле зрения свидетеля ограничено одним узким участком реальности. Безопасное расстояние, общий план, дают возможность увидеть широкую картину, но не дают возможность увидеть результат или исполнителей. Крупный план исполнителя или результата с трудом можно объединить в одном кадре. Это так называемые горизонтальные свидетельства, из которых практически невозможно выстроить цепочку событий и приказов. Связь устанавливается только благодаря монтажной склейки. На вопрос «кто это сделал?» пленный подполковник Олег Кузьминых дает единственный возможный ответ – «Артиллерия».
Стоит вспомнить, что до начала активной фазы боевых действий по всем участкам фронта, все внимание страны было приковано к оккупированному Славянску, который подвергался обстрелам. Из города поступали отдельные фотографии, но в целом никто не мог охватить ситуацию. Анонимная текстовая трансляция до сих пор остается самым сильным фильмом о той фазе конфликта. Возможно, потому, что автор не стремился запечатлеть однообразные разрушения, а фиксировал свой личный опыт и нарастание чувства паники в городе. Слово снова выиграло битву за воображение. Опыт ситуации оказался важнее зримой поверхности.
Кадр из фильма «ATO 720p mp4», реж. Юрий Грыцына
Нельзя сказать, что видео воспринимается самими снимающими как средство памяти. Эта роль как всегда отведена застывшему образу – фотографии. Фотографии теперь уже тоже неотделимы от цифровых медиа, они привязаны к личности, они привязаны к местности. Геолокализация и данные EXIF делают то, что видео сделать не в состояние – выступают доказательствами подлинности. При этом фотограф полностью властен над кадром и его границами. Свидетель, берущийся за видео, следует за своим взглядом. Камера продолжает его глаз. Видео направлено к публике. Взгляд свидетельствует и заставляет зрителя тоже становиться свидетелем, берет его в соучастники. Образ никогда не пуст, не стерилен. Он наполнен закадровыми комментариями оператора, движением тела, траекторией его взгляда.
Большинство анонимных видео снято одним планом и обходится без монтажа. Или живет благодаря внутрикадровому монтажу, которым так прославился китайский мастер вживания в окружающую среду Ван Бин. В свое время именно монтаж стал тем средством, которое должно было научить зрителя правильно понимать реальность, путем «коммунистической расшифровки действительно существующего» (Дзига Вертов). Вертовская «жизнь врасплох» была именно «монтажным «вижу», которое должно было быть организовано «подлинной жизнью». Отдаляясь от текстовых объяснений интертитров, монтаж становился основным педагогическим и интерпретационным инструментом.
Про пропаганду часто говорят, что она «шита белыми нитками». Эти белые монтажные нитки пытаются стянуть свежую рану. И только сама рана опыта никак не может закрыться. Встраивая увиденное и зафиксированное в серию других пережитых опытов, объясняя их связь, пропаганда извлекает из раны жизни историю, историю осязаемую и легкодоступную.
При просмотре анонимных видео мы имеем дело со свидетелем вне официальной истории. Но было бы неправильно думать, что это наивный свидетель, лишенный школы кинозрения, оголенный «киноглаз». Этот глаз тоже строит историю, отталкиваясь от определенной иконографии. Взгляд выискивает символизм и дает ему развернуться в кадре. Подобно невозможности говорить про новые трагедии новым языком, новый конфликтный опыт часто видится через оптику, выстроенную визуальной культурой военизированной памяти.
Снимая свое видео, человек может находиться под влиянием пропаганды, его взгляд может расти из этого фальшивого сознания, но при этом само видео пропагандой не будет. Именно столкновение с реальностью травмы проявляет сломы, которые пытались лечить пропагандой, делает ее ощутимой. В момент до того, как заснятое попытаются встроить в поток образов и объяснений, оно говорит нам о природе конфликта больше, чем любое исследование.
Пока эти свидетельства существуют в парадигме, выстроенной конфликтом, они работают на мобилизацию противоборствующих сторон, питая войну. Парадоксальным образом, крик о помощи становится криком о продолжении войны. Слишком часто во время этой войны визуальные материалы использовались только в качестве триггеров эмоциональных всплесков, как доказывание без доказательств, как кирпичик в стене конфликта и ненависти. Слишком часто эти материалы воспринимались лишь как безмолвная основа для построения интерпретаций, за которые всегда отвечают СМИ вместе с их авторитарным нарративом и желанием заставить всех узнать и поверить.
Однако их функция заключается совсем в другом.
Мариупольский видеограф Саша Протяг очень точно сформулировал роль этого анонимного пласта визуального материала. Нам больше недостаточно своих двух глаз, мы никогда не сможем увидеть ими всего – а, значит, это будет меньше, чем реальность. Мы должны сами научиться монтировать увиденное чужими глазами.
Кадр из фильма «ATO 720p mp4», реж. Юрий Грыцына
30 июля 2014 умер Харун Фароки, человек эпохи Просвещения, убежденный антимилитарист и внимательный исследователь изображений современного мира. В 2015 году в рамках киевской биеннале он должен был курировать «Школу образа и доказательства». В своем первом короткометражном фильме «Неугасимый огонь» (1969) Фароки произносит следующую речь: «Как мы можем показать вам напалм в действии? И как мы можем показать вам ранения, причиненные напалмом? Если мы покажем вам картинку ожогов от напалма, вы закроете глаза. Сначала вы закроете глаза, чтобы не видеть картинок. Потом вы закроете глаза, чтобы не видеть памяти. Потом вы закроете глаза, чтобы не видеть фактов. Потом вы закроете глаза, чтобы не видеть контекста. Если мы покажем вам человека с увечьями, причиненными напалмом, мы раним ваши чувства. Когда мы раним ваши чувства, вам будет казаться, что мы демонстрируем действие напалма на вас и за ваш же счет. Мы можем дать вам только слабое представление того, как действует напалм. Сигарета горит при температуре в 400 градусов. Напалм горит при температуре в 3000 градусов». При этом Фароки тушит сигарету о свою руку.
Мы не можем делать вид, что понимаем каждого, кто фиксирует свою ситуацию и пытается показать это миру. Но мы можем проследить за его взглядом. И мы можем попробовать сравнить взгляды, объединить их в условиях отсутствия ориентиров. Визуальные свидетельства войны противятся включению в линейное повествование, которым мог бы стать документальный фильм или репортаж, они выходят за границы кино. Со времен Майдана стало понятно, что тысячи разных индивидуальных опытов могут сосуществовать только в форме медиа-облака, цифрового архива, доступного для исследования вне конфликта. Именно этот архив опытов должен пережить войну. И, возможно, даже стать одним из способов реабилитации травмированного, разорванного сознания.
Кино про АТО вряд ли снимут, а если и снимут, то будет оно патриотическим, ободряющим и объясняющим. Архив анонимного визуального материала не может ничего объяснить, однако может дать понять соразмерность, но не одинаковость опытов. Именно отсутствие временной дистанции и объективности, неустанная боль травмы делают эту работу понимания настолько тяжелой и необходимой. Возможно, такой архив визуального сможет показать совпадения масштаба – в ситуации, когда наверху нет поясняющего и учащего, пишущего правильное понимание.
И только на земле останутся люди, которые были там и смотрели, не отрываясь.
Юрий Грыцына
Также в разделе:
— Дневниковое кино как способ общения
— Параграфы об аудиовизуальных эссе
— Разъединить 3D изображение: Жан-Люк Годар. Прощание с языком