За и против: «Что мы видим, когда смотрим на небо?» Александра Коберидзе

 

«Что мы видим, когда смотрим на небо?» (Ras vkhedavt, rodesac cas vukurebt?)

Реж. Александр Коберидзе

Германия, Грузия, 150 мин., 2021

 


1.

alt

Однажды вечером в старинном грузинском городке Кутаиси, на перекрёстке, столкнулись двое – Лиза и Георгий. На следующий день, уже влюбленными друг в друга, они встретились вновь и договорились о свидании. Их встреча нечаянно разорвала ткань реальности, впустив волшебство в пространство их мира. На утро другого дня герои не могут узнать свои отражения: их внешний облик изменился под действием проклятия.

Помимо сказочной фабулы Александр Коберидзе решает привлечь фольклор кинематографический. Снаряжает оруженосца – оператора Фараза Фешараки – 16-мм кинопленкой, заигрывает с формальностями немого кино. Источая невесомые, молчаливые чары околдованного летом древнего города, режиссер убаюкивает воображение своих зрителей. И в какой-то момент авторское начало душит магию этого кино. Голос Коберидзе-рассказчика манипулирует зрителем – предупреждающе просит закрыть глаза на несколько секунд, уверяет не принимать в расчет частые отклонения от основной линии и всячески утверждает свою власть в выборе материала. Более того, посреди фильма режиссёр и вовсе бросает повествование ради морализаторского сообщения. Этот разрыв травмирует картину, обижает смотрящего по аналогии с тем, как дитя печалят родительские отступления во время чтения любимой сказки. Оттого слова режиссера о трагических обстоятельствах современного мира лишь кажутся сырыми фрагментами мысли. В интервью порталу Film Comment Коберидзе признался, что планировал растворить свои глобальные послания в визуальных метафорах, но на пост-продакшене позволил себе прямолинейность. Громкость авторского тона в кадре и есть главное проклятье этого кино-нарратива: нависший над фильмом взгляд его создателя можно почувствовать кожей – он словно не впускает зрителя внутрь картины, охраняя завесу этого интригующего измерения.

Карина Назарова

 

 

 

2.

alt

Второй полный метр Сандро Коберидзе вызывает странное двойственное беспокойство, если пытаться о нём написать или даже подумать о нем. Это фильм, слишком уязвимый для критики. Это фильм, слишком легко влюбляющий в себя. Достаточно едва поддаться этой сказке, где герои ведут диалоги с ветром и светофорами, согласиться на магические правила игры, наивно озвученные самим режиссёром из-за кадра, с вниманием и чуткостью отнестись к психогеографии Кутаиси и фантазиям о футболе, как станет невозможно воспринимать это кино без пристрастия, чувственной коррумпированности. Непросто критиковать родной город или улицу – так же непросто после нескольких минут становится говорить о «Что мы видим?..». И в то же время это фильм, который легко упрекать – будто бы до предела ослабленная режиссура, эмоциональная избыточность некоторых вставных музыкальных номеров, граничащая с безыскусностью невинность интонации. Особенно часто несправедливые нарекания у критиков вызывала короткая сценка, в которой титр поверх изображения обращался непосредственно к зрителю, предлагая на несколько секунд закрыть глаза. Таким простейшим и в то же время непривычным способом Коберидзе обыгрывал главную волшебную метаморфозу сюжета – изменение лица у героини на внешность другого человека. Когда я смотрел фильм в первый раз, на плеере Берлинале, то движимый, вероятно, стремлением к формальному разъединению фильма на фрагменты и механизмы, не стал следовать режиссёрской просьбе, заинтригованный тем, что смогу увидеть в «запретные» секунды. Что ж, перед моим взглядом спящая девушка растворилась в затемнении, после чего загорелся следующий кадр с крупным планом лица другой актрисы. При втором просмотре в летнем кинотеатре, уже в точности зная, что произойдёт, в последний миг я все же решил повести себя иначе и закрыл глаза. Как ни странно, но вновь вернувшись к просмотру фильма по условленному сигналу, я действительно в экспресс-формате пережил что-то вроде обещанного превращения. Такое случается в иные ночи после трудных дней – на секунду сомкнув веки, открываешь их уже при свете и звуках нового дня. Впрочем, фокус этой сцены заключается не в том, как Коберидзе ловко практикует примитивистскую магию кино, но в том, что я не оказался обманут и сам не обманул фильм ни в первом, ни во втором случае. Каждый раз по-разному я пережил взаимодействие, если не с тайной, то во всяком случае с архитектурой тайны.

Не отдаляясь от той же самой сцены и различных скоростей её переживания, мне стоило бы добавить, что при первом домашнем просмотре «Что мы видим?..» произвёл на меня слегка отстранённое впечатление. Симпатичного, но слегка невнятного фильма. Повторный кинотеатральный опыт стал одним из самых памятных сеансов 2021 года. В этом видится возможность ухватить вышеозначенную смешанную тревожность. Два просмотра и их обстоятельства будто бы подталкивают меня к пошлому заключению о силе театрального опыта и смерти кинематографа на маленьких экранах. Или о важности события, переживаемого физически, а не виртуально. Но как бы головокружительно порой ни ощущалась идея о фильме, который сбывается только в конкретном месте и времени, внутри строго локализованного промежутка личной судьбы, такая ситуация всегда недостаточна и неудовлетворительна. Потому что мы любим кино и даже отдельные фильмы вне событийной логики, вне сеансов и просмотров. «Не обязательно смотреть фильмы, чтобы любить кино» – вот формула, которой как нерешаемой загадке я подчиняю свой зрительский опыт всё последнее синетикловское десятилетие. Слишком накрепко влюбляя в себя, фильм Коберидзе лишает этой опции, настаивая на важности конкретного сеанса летней ночью. Но своим явным несовершенством и слабостью он вновь дарит этот шанс. Впрочем, для того, чтобы в самом деле понять, что мы видим, когда смотрим на небо, мне придётся перестать его смотреть.

Максим Селезнёв