Кадр из фильма «Отпечатки рук»
Алексей Тютькин: Есть устойчивое подозрение, что литера «А» в алфавитах множества языков занимает первое место неслучайно. «А» – прабуква, рождающаяся ещё до языка. «А» – это крик, «А» – это слепок кричащего рта. Крик «А» – чистый аффект.
В фильмах Маргерит Дюрас много кричат. Кричит подземным рёвом музыка в «Разрушать, говорит она», кричит от несбывшейся любви посол в «Песни Индии», кричит от голода и холода прокажённый кот в «Аврелии Штайнер (Мельбурн)», кричит о заботе к новорожденной повешенный лагерник в «Аврелии Штайнер (Ванкувер)». Все эти крики не существуют сами по себе, это аффекты чувств. Крик как выражение чувств может быть не понят, если непонятна его предыстория. Но все эти крики нужно понять, развязать завязанные ими тугие узлы чувств.
В «Отпечатках рук» (Les mains négatives, 1979) Дюрас рассказывает об особенном крике – белом духе крика, который родился после чувства, но ещё не требует для своего понимания перевода в слова. Тридцать тысяч лет назад древний человек кричит о желании, а язык и речь ещё не придуманы – нет ещё слов «тридцать тысяч», «год», «назад», «желание», «крик», «древний», «человек». Ещё нет языка, но крик, такой грубый и такой живой, пытается вместить в себе мощь бесконечного мира.
Но крика, заполняющего пространство берега, для древнего человека – и для Дюрас, которая о нём пишет – мало. Древний человек одновременно пытается перекричать шум океана и безмолвный гул своего тела, а затем припечатывает крик к камню своей ладонью, обведенной по контуру синей или чёрной краской. Он хочет, чтобы его услышали. Чистый аффект получает своё материальное воплощение: негатив ладони становится печатью крика, заверяющей его силу – силу, которую не может истощить время.
Кадр из фильма «Отпечатки рук»
Олег Горяинов: «Мне бы так хотелось, чтобы кто-нибудь услышал, что я кричу, что я люблю тебя». Вновь фильм Дюрас упорно бьет в болевую точку третьего, иного, того, что вне «двоицы» (в смысле Бадью). Это «иное» не зритель и не читатель. Эти фигуры не играют особой роли в пространстве, где слово не желает опереться на визуальное, а образ безразличен к слышимому. Расщепление добирается даже до дискурсивной составляющей фильма: история «отпечатков рук», вводимая в фильм комментарием еще до фильма, до начальных титров, не наложена и не сосуществует с историей любви той/того, что кричат, чтобы их услышали. Даже там, где они могли бы вылиться в нарратив, 13 минут фильма отказываются быть чем-то целым, совместным. Скорее они соседствуют в том бездушном пространстве, где «человек пришел в пещеру у океана один», где «все руки одинакового размера», так как «он был один». То есть в пространстве, где возможно только нечто не(с)четное – одиночество, либо ожидание встречи, но не встреча завершающаяся «двоицей». А потому то, чему нет имени, так как «langue только и существует что в собственной реакции на трансформируемую им неязыковую материю» (Делёз). Взгляд камеры блуждает кругами по улицам Парижа, нерв скрипки Ами Фламера то замолкает, то срывается на крик, но голос Дюрас неприступен. Он звучит так словно «отпечатки рук», те, что кричали «тридцать тысяч лет назад», обретают свою материальность в слове, которое ускользает с бумаги на поверхность киноэкрана. А кинозал оказывается еще одной пещерой, в которую спускаются те, кто кричит в одиночестве себе подобных.
Кадр из фильма «Отпечатки рук»
Алексей Воинов: «Кесарию» и «Отпечатки рук» Дюрас сделала из материала, отснятого для ее предыдущего фильма «Корабль «Ночь»», тексты были написаны после просмотра неиспользованных кадров. Меж тем это вполне самостоятельные произведения, которые можно смотреть, не зная содержания «Корабля». Но гораздо любопытнее обратное. Чем эти кадры могли бы быть в фильме «Корабль «Ночь»»? Скорее всего, вот это длинное путешествие, кружение по парижским дорогам должно было послужить иллюстрацией к сценам, где главная героиня «Корабля» едет на встречу со своим «телефонным» любовником. Они никогда не виделись, но долгие и долгие часы, ночи напролет разговаривали по телефону. Героиня «Корабля», будучи больной, всегда приезжает на встречу, но никогда не выходит из машины, она знает, когда ее «заочный» любовник пришел на встречу с ней в кафе, знает, куда он идет до и после, но не решается выйти из автомобиля. И они вновь часами говорят по телефону. Это момент «невстречи» (или же «почти встречи»), перекликающийся с сюжетом «Столь долгого отсутствия» Анри Кольпи, для которого Дюрас писала сценарий. Главный герой «Отсутствия» после трагедии возвращается в родной городок, его узнает и находит жена, и вот они вместе, рядом, они оба живы, но муж не помнит ее: он здесь и его как бы нет. Сама встреча у Дюрас почти не имеет значения: если встреча состоится, она сразу же потеряет свой смысл, она нужна лишь для побуждения к действию, поиску, попытки занять чем-то время, которое, если б она могла, сама Дюрас проводила бы «ничего не делая». Но, чтобы с кем-то условиться о встрече, нужно подать знак. И контуры рук, нарисованные на древних скалах, – это и есть такой зов. Для Дюрас это первое написанное, запечатленное слово, когда еще букв даже не было. Это первый алфавит из одной буквы, крика, зова. Вот это воплощение звука и чувства в слово – пусть оно в виде рисунка – для Дюрас очень важно. Как и то, что «написано» оно первобытным человеком. Ничто никуда не девается, все здесь, хотя его и нет. Писательница говорила, что первобытные времена, средние века – вот они, в сегодняшнем Париже, мы почти их видим: эта «колонизирующая природа человечества», его низменные страсти и вечный зов. Но если зов есть, а встреча не имеет смысла, то кого же звать, с кем ждать рандеву? В тексте «Отпечатков» есть неуловимый мотив – вечный, ослепляющий свет, помогающий контурам рук проступить на скалах, словно это фотографические негативы. Откуда же он исходит? Глубинный ответ принципиален для восприятия всего, что написала и сняла Дюрас. Он принципиален, чтобы понять, почему, даже если встреча любовников состоится, дальше ничего хорошего не произойдет. Ответ заключается в понимании Дюрас идеи Бога, как она писала, «этой штуковины»: все в мире так устроено, что, согласно Дюрас, Его не может не быть, вот стоит принадлежащий Ему стул (переклички с последним фильмом Дюрас «Дети» и его финальными кадрами), но стул этот пуст.
Кадр из фильма «Отпечатки рук»
Дмитрий Буныгин: Кружение совершается во всех четырех работах сложившегося цикла. В «Отпечатках» движение по кругу – вот-вот готовому разомкнуться по истечении тех неполных 14 минут, что длится эта словно закольцованная лента – приобретает особый ритм. В «Кесарии» оно было продуктом созерцания, скорбного, пока еще спокойного. Здесь же нервный и упрямый бег автомобиля по темным то ли от раннего утра, то ли от позднего вечера улицам сближает пассажира с героиней дюрасовской книги «Вице-консул», для которой «слово «вперед» больше ничего не значит». Отныне только «вглубь» – ввинчиваясь дальше с каждым поворотом в неприбранный асфальт Парижа. Влекомая зовом тысячеликой памяти, судорожно кричит в ответ. В торопливой попытке если не остаться, – тому не бывать, участь женщины решена – то оставить отпечаток, застыть прощальным граффити перед тем, как покинуть физический мир и уступить спиральному скольжению.
Другие материалы блока:
Симпатическое письмо: короткометражные фильмы Маргерит Дюрас
Вступительное слово к «Аврелия Штайнер (Париж)»
«Аврелия Штайнер (Париж)». Сценарий неснятого фильма
Маргерит Дюрас. Знаменитая незнакомка
Клип Бюль Ожье. Сквозь историю кинематографа
Читайте также:
Олег Горяинов. Маргерит Дюрас. Политика не различения кино и литературы
Олег Горяинов. «Корабль «Ночь»» Маргерит Дюрас: по направлению к материалистическому кинематографу
Морис Бланшо. Уничтожить (перевод: Татьяна Никишина) – о фильме «Разрушать, говорит она»
Интервью с Маргерит Дюрас – о фильме «Разрушать, говорит она» (часть 1)
Интервью с Маргерит Дюрас – о фильме «Разрушать, говорит она» (часть 2)