Michael SICINSKI:
Film Critic, contributor for Cinema Scope, Cargo, Keyframe, Cineaste, and others. Maintains the blog The Academic Hack.
1. Хлеб и цветок / Bread and Flower / A Moment of Innocence (Mohsen Makhmalbaf, 1996)
Вполне логично, что этот фильм, возможно, единственный бесспорный шедевр Махмальбафа, известен в мире под двумя официальными названиями. (Второе название фильм получил по требованию западных торговых агентов, которые почувствовали, что буквальное и лирическое название, данное режиссёром, раскрывает смысл финального кадра и может стать своего рода «спойлером», если бы это был фильм такого рода). Имея два таких названия, «Хлеб и цветок», подобно двуликому Янусу, имеет обратную, но не ложную сторону. Скорее всего, этот фильм смотрит сразу в двух направлениях, задерживая свой взгляд на бурном прошлом для того, чтобы после заглянуть в лучшее и более гуманное будущее. Сам Махмальбаф совершал насильственные действия в то время, когда был исламским боевиком, и в фильме он говорит о невозможности прощения. Все, что он может, это на своём примере преподать урок о такой недальновидности. И пока молодые люди пишут сценарий, мы узнаём, какой дискомфорт они испытывают в то время, когда их просят убить незнакомца, исходя из идеологии или для того, чтобы отомстить, и тогда во всём этом мы видим проблеск надежды.
***
It’s rather fitting that this film, perhaps Makhmalbaf’s only flat-out masterpiece, would circulate in the world with two official titles. (The second was slapped on the film at the insistence of Western sales agents, who felt that the director’s literal yet poetic title, which described the contents of the final shot, served as a kind of “spoiler,” as if it were that kind of film in the first place.) Like a two-headed beast, Bread and Flower is Janus-faced, but not deceitful. Rather, it looks in two directions at once, training its gaze on a turbulent past in order to look ahead to a better, more humane future. Makhmalbaf, by restaging a violent act he himself committed during his days as an Islamic militant, displays the impossibility of forgiveness. All he can do is present himself as an object lesson in short-sightedness. By having young people reenact the scenario, we learn from their discomfort at being asked to kill a stranger, either for ideology or revenge, and we are given a glimmer of hope.
2. Side/Walk/Shuttle (Ernie Gehr, 1991)
Эрни Гир слишком редко упоминается в истории кинематографа. Но он всегда в ней присутствует – стойкий и надежный, создатель работ, которые на первый взгляд кажутся лёгкими. Но, в отличие от многих других режиссеров своего поколения, в своих фильмах Гир никогда не стремился подводить итоги или делать грандиозные заявления. Он не снял ни одного фильма, который занял бы почётное место в архивах кино или был бы ответом на загадки вселенной. Вместо этого в фильмах Гира всегда уделялось внимание условным связям, тому, как могут меняться в данном месте и с течением времени определённые пространственные элементы (будь то движение вашего тела, улучшение жилищных условий или же выглянувшее в переулке солнце). Для него важным было то, как слух и зрение настраиваются на кинематографические сигналы и перестраиваются сообразно им, в то время как в это сочетание вносится новая информация.
В фильме Side / Walk / Shuttle центр Сан-Франциско превращается в место со снарядами, скользящими друг за другом с неба, в нём начинает двигаться даже то, что должно быть неподвижным. (В стране землетрясений так бывает не всегда.) В фильме инкапсулируются 1990-е годы: люди передвигаются, но, в конечном итоге, так или иначе возвращаются туда, откуда начали своё движение.
***
Ernie Gehr is too often overlooked in cinema history. He’s always there – sturdy, dependable, creating works of seemingly effortless insight. But unlike so many other filmmakers of his generation, Gehr never set out to make summary works or grand statements. He never made any single film that strutted around the cinematheque like it had the answers to the universe. Instead, Gehr’s cinema has always been guided by an attentiveness to provisional relationships, how a particular set of spatial terms in a given place might be changing over time (due to the movement of your body, or gentrification, or the sun peering through an alleyway), or how the eyes and ears attune and re-attune themselves to cinematic signals as new information is added to the mix.
Side / Walk / Shuttle is a film that activates downtown San Francisco into a set of floating projectiles gliding alongside one another in the sky, a kind of activation of that which presumably stays put. (Not always so in earthquake country.) It encapsulates the 1990s: people on the move, but somehow ending up right back where they started.
3. Цветы Шанхая / The Flowers of Shanghai (Hou Hsaio-hsien, 1998)
Тревеллинг, как нескончаемый залп интенсивного огня. Свет свечи, как начало и конец перед медленным затемнением. Нерешительные всплески полусонных эмоций на заре истории. Всё это – странная азартная игра, которую нам никогда не понять.
***
Tracking shots as volleys in endless power relations. Candlelight as the entry and exit point for slow fades to black. The hesitant pace of opiated emotions lodged in the amber of history. A strange gambling game we will never figure out.
4. Река / The River (Tsai Ming-liang, 1997)
За одиннадцатилетний период (с 1994 по 2005 год) Цай заявил о себе как о великом режиссёре, с каждым разом снимая всё лучшие картины. (Этот путь начался с фильма «Да здравствует любовь» и закончился фильмом «Капризное облако». Можно заметить, как в фильмах в течение этого периода всё больше и больше стирались все следы романтизма.) Выбор лучшего фильма Цая в девяностых практически связан с личным вкусом, и поэтому мне было сложно не включить в этот список «Дыру». Но в «Реке» есть некая прямота, жестокая неумолимость не только в формальностях, но и в подчёркивании социальных и межличностных катаклизмов, что делает этот фильм наиболее совершенным воплощением эстетики Цая. Это ещё и фильм, который трактует сексуальное желание как какой-то проклятый тупик, буквально порочный круг семейного нарциссизма. Всё это станет основой для столь необходимого, но малоизвестного артхаусного кино в ближайшие два десятилетия (Апичатпонг, Бонелло, Долан, Хейнс, Мартель, Родригеш и другие).
***
1994 – 2005 is an eleven-year period during which Tsai established himself as one of the greats, going from strength to strength. (This is the streak that starts with Vive L’Amour and ends with The Wayward Cloud, and one can mark a mighty trajectory in terms of the eradication of all traces of romanticism.) Choosing Tsai’s best of the 90s practically comes down to personal taste, and it’s difficult to leave The Hole off this list. But there is a rectitude to The River, a cruel relentlessness not only to its formalism but its articulation of social and interpersonal cataclysm, that marks it as Tsai’s most perfect summation of his aesthetic. It’s also the film that treats sexual desire as a cul-de-sac of damnation, a literal circle jerk of familial narcissism. This will set the terms for the much-needed, non-celebratory queer art cinema of the next two decades (Apichatpong, Bonello, Dolan, Haynes, Martel, Rodrigues, et al.).
5. Млекопитающие Виктории / The Mammals of Victoria (Stan Brakhage, 1994)
Мы – млекопитающие, наблюдающие за водой во всей её полноте. Вода принимает много форм и обличий, которые нам не дано когда-либо постичь. Напомним, что вода есть и внутри нас, но она загрязнена нашей психологией. Территория моря – это непознанный мир, игра света ни для чьх глаз, место, где мы растворяемся, и где воссоединяется все сущее.
***
We are the mammals, watching the water in its plenitude. It takes so many more forms and guises than we could ever hope to assume. We recall that the water is inside us, but it is tainted by the flow of psychology. The expanse of the sea is the flow of no identity, the play of light for no one’s eyes, the place where we melt away and rejoin all that ever was.
6. Человечность / L’humanit? (Bruno Dumont, 1999)
Или же – «Закон и порядок: Первородный грех».
***
Or, “Law and Order: Original Sin Unit.”
7. Красивая работа / Beau travail (Claire Denis, 1999)
Мужество, заброшенное в пустыню Джибути. Муштра как подготовка к сражениям, которых никогда не будет. Воинская дисциплина должна быть соблюдена. Четко выглаженные складки на брюках цвета хаки. Избыточность, которая приведёт к ненужному всплеску. Проигрыш… Проигрыш…
***
Masculinity stranded in the desert of Djibouti. Training exercises for the battles that will never come. Military discipline must be observed. Crisp ironed pleats on khaki pants. An excess that will spill over into an improper expenditure. Perdu….perdu….
8. Переход к действию / Passage ? l’acte (Martin Arnold, 1993)
Один из немногих авангардных фильмов за последние 30 лет, который, можно сказать, вошёл в пантеон сразу после своей премьеры. Фильм, который, в некотором смысле, всегда были готовы снять. Сомневаюсь в том, что я один считаю, что никто, кроме Арнольда, не смог бы сотворить шедевр с таким изобилием психоаналитических оттенков, гендерной и расовой критики, структуралистской строгости, ударной фанковости, и, конечно, грубого юмора; все это слишком редко встречается в экспериментальных фильмах. А короткий эпизод из «Убить пересмешника» становится неуверенным самоистязанием добродушного и светлого патриархального порядка, напоминая нам о том, что за столом столовым серебром не постукивают.
***
One of the few avant-garde films of the last 30 years that pretty much entered the pantheon upon its premiere. A film that was, in some sense, always there for the taking. But I doubt I am alone in believing that no one besides Arnold could have accomplished a piece so rife with psychoanalytic undertones, gender and racial critique, structuralist rigor and DJ / turntablist percussive funkiness, and of course raw humor, a commodity all too rare in the experimental film scene. A brief clip from To Kill a Mockingbird becomes a stuttering self-indictment of the benevolent white patriarchal order, and reminds us not to bang our silverware at the table.
9. Хрусталев, машину / Khroustaliov, My Car! (Aleksey German, 1998)
Этот фильм я посмотрел совсем недавно, после того, как меня поразил последний фильм Германа «Трудно быть богом». «Хрусталёв» ничуть не менее одержимое и содержательное кино, хотя на первый взгляд также гораздо более запутанное, так как в нём больше отступлений и спонтанной абсурдности, чем в фильме «Трудно быть богом» (который в основном снят в одной тональности). Наблюдая за советским доктором, который смутно напоминает Железного Шейха, особенно когда управляется с разными непонятными ситуациями, напоминающими о загадочной советской идеологии, можно, в конце концов узнать, что у Сталина предсмертные судороги, и что всё это сумасшествие связано с панической реорганизацией власти с целью заполнить образовавшуюся пустоту. Многие люди терпеть не могут этот фильм; Герман, сильный и бескомпромиссный художник, не просто снял фильм о безумии, но и показал это безумие изнутри. Он надеется, что мы последуем за ним, и в результате появляется такой единственный в своём роде фильм. Подумайте об этом с такой точки зрения. Герман – это Джерри Льюис, стремящийся к Александру Сокурову с Билли Уайлдером.
***
This is a film I saw only recently, going back to it after having been blown away by German’s final film, Hard to Be a God. Khroustaliov is every bit as manic and overstuffed, although it is also much more confusing on first pass, since it has more digressions and random absurdity than God (which in many ways is a deliciously one-note symphony). Following a Soviet doctor who vaguely resembles wrestling great The Iron Sheik, as he navigates various bizarre situations vaguely pertaining to cryptic Soviet ideology, one eventually figures out that Stalin is in his death throes and the madness we’re witnessing has to do with the panicked reorganization of power, the rush to fill the vacuum. Many people detest this film; German, a wild and uncompromising artist, doesn’t just make a film about madness but depicts it from the inside out. He expects us to go with it, and the result is a singular film experience. Think of it this way. German is Jerry Lewis to Alexander Sokurov’s Billy Wilder.
10. Мертвец / Dead Man (Jim Jarmusch, 1995)
Я могу понять, чем хочет стать «Непрощенный» – именно тем, чем на самом деле является «Мертвец».
***
I understand what Unforgiven wants to be. But that is what Dead Man actually is.