Реж. Терренс Малик
США, 170 мин., 1998 год
Режиссер-затворник, патентованный классик Терренс Малик, снявший в 1970-е два превосходных фильма и замолчавший на 20 лет, вернулся в большое кино в 1998-м с военным эпиком «Тонкая красная линия». Даже беглого взгляда на этот фильм достаточно, чтобы отметить кардинальную смену как режиссерской манеры, так и морально-этической ориентации.
Если в первых фильмах зритель имел дело с лаконично рассказанной историей нескольких морально амбивалентных персонажей (как правило, двух центральных – любовники-убийцы в «Пустошах», муж и жена в «Днях жатвы»), совершающих преступления и несущих в конце концов за них заслуженное наказание, то воспаряющая к глобальным обобщениям «Тонкая красная линия» размышляет о вине человека как такового. Малик предлагает задуматься, но показывает, что в случае с метафизическими вопросами наказание не является вариантом. Центральный образ и сюжетный элемент фильма – война – воспринимается им скорее как средство, при помощи которого человек губит свою связь с природой, а не как собственно наказание человеку за эту разорванную связь.
Сюжет фильма до предела прост: история сражения американских и японских войск за остров Гуадалканал. Главный герой фильма – рядовой-дезертир Уитт (Джим Кэвизел), живущий в ладу с природой и аборигенами на одном из островов Тихого океана, которого незадолго до начала операции находит и возвращает в строй сержант Уэлш (Шон Пенн). Уитт поступает под начало капитана Староса (Элайас Котеас), конфликтующего с подполковником Толлом (Ник Нолти) по поводу тактики ведения боя. Небогатую событиями историю Малик растягивает на три часа, обесценивая постоянными паузами и риторическим закадровым текстом, полным вопросов о природе человека, о зле, смерти и перерождении. Вооружившись двумя книгами – Библией и «Потерянным раем» Мильтона, Малик кроит не военный фильм, а полноценную притчу, переводя вопрос о конечном результате из плоскости «плохо ли сделан фильм?» в плоскость «принимаешь ли ты такой подход или нет?»
Подход Малика принять сложно, потому что уж очень топорно и прямолинейно сделана его притча, чтобы вызвать реакцию, далекую от раздражения. Начать с того, что первые десять минут с зашкаливающим градусом пафоса живописуют единение героя с природой, самим собой, вдалбливая в голову зрителю идею о том, что рай есть – вот он, покайтесь (дезертирование героя при этом воспринимается как поступок сугубо положительный) и живите. Сопровождающая эти сцены псевдоклассическая музыка и глубомысленный закадровый текст делают просмотр физически тяжелым занятием. Следует отдать должное режиссеру – следом за этой проверкой на зрительскую прочность следуют два лучших эпизода во всем фильме – разговор Уитта с Уэлшем, разыгранный по схеме допроса Пилатом Иисуса, зато дающая Пенну несколько возможностей продемонстрировать свое актерское мастерство, и камео Джона Траволты, сыгравшего самоуверенного подонка-генерала, руководящего операцией с корабля.
Экшн начинается примерно на 47-й минуте ровно затем, чтобы оправдать тематику и выделенный под ансамбль голливудских звезд бюджет, и очень быстро изображение штурма холма превращается в манипулятивное изучение флоры Гуадалканала. Под аккомпанемент взрывов и стрельбы Малик совместно с оператором Джоном Толлом показывают зрителю то один листочек, то другой, то третий, водя хороводы вокруг мысли о том, что такими войнами и уничтожается «рай».
Изредка прерывающееся затишье последующих двух часов фильма удобно расположилось между двумя полюсами: с одной стороны находятся эпизоды удачные (особенно, когда на линии фронта появляется герой Нолте), а с другой – ничего, кроме здорового смеха не вызывающие (вроде общения капитана с богом перед атакой). Вдоль и поперек этого стилистического кадавра, скрестившего Библию с передачей канала Discovery, ходит герой Кэвизела с лицом Иисуса из детского Евангелия. В роли, собственно, Сына Божьего спустя несколько лет он вызывал куда меньше отторжения, нежели в роли проповедующего рядового, принявшего за время самоволки то ли Христа, то ли дзен. Завершается фильм (и успешная операция по захвату острова) патетическим вскидыванием рук горе с вопросом «откуда зло пришло в наш мир?», пессимистическим выводом, что однажды потерянный рай вновь обрести невозможно (аборигенская деревушка, откуда в финале Уитт уходит обратно к своим, пока его отсутствие не было замечено, на рай уже не сильно похожа), и героическим самопожертвованием Уитта, которого, в силу отторжения, вызываемого этим персонажем, ждешь как минимум на два с половиной часа раньше.
Фактически, если культ Малика начался еще задолго до того, как он прервал свое двадцатилетнее молчание (даже Бискинд отмечает загадочность и влияние режиссера), то отливание его в бронзе в назидание бездушным и неозабоченным метафизическими конфликтами потомкам, дошедшее до логического завершения на нынешнем Каннском кинофестивале, началось именно с «Тонкой красной линии». А это и поздно, и зря.