15-й фестиваль «Дух огня» в Ханты-Мансийске завершился победой «Алмазного острова» Дэви Шу и триумфом якутского кинематографа. Гений польского сюрреализма, испанский затворник с новой сказкой, ученики Сокурова – «синефил на выезде» Сергей ДЁШИН рассказывает о заграничных классиках и российских дебютантах, испытывая попеременно чувства то гордости, то горечи.
После Берлинале особенно хорошо начинаешь понимать очарование маленьких фестивалей на мировой карте. На «Духе огня» в международный конкурс было отобрано всего восемь картин – настолько разные между собой не только формально, но и по весовой категории, что они отменяют не только какой-либо серьёзный разговор о справедливости наград, но и показывают во всём разнообразии, что такое сегодня «живой кураторский подход». Тот факт, что в наши дни какой-то арт-фестиваль может отличаться от десяти других – уже признак кураторского успеха Бориса Нелепо и Анисьи Казаковой (отборщика российской программы, о которой в самом финале).
За главный приз боролись: синема-верите из Египта «В последние дни города…» Тамира Эль Саида, серьёзная польская трагикомедия «Последняя семья» Яна П. Матушиньского, камбоджийская меланхолия «Алмазный остров» Дэви Шу, французская гей-роуд-драма «Дни Франции» Жерома Ребо, нигерийская комедия «Зеленый, белый, зеленый» Аббы Макамы, американское инди «Недолгая остановка» Теда Фендта и две экспериментальные картины – португальская «Трясина» Марселу Феликса и анимационная работа Клима Козинского «Тетраграмматон».
Молодость без молодости – Старость без старости – Якутск без Кореи –
Жизнь без мастера – Патерсон без поэзии – Независимые без уважения
Молодость без молодости: «Последняя семья» (2016) Ян П. Матушиньский
(Международный конкурс)
У меня всегда было одно странное сожаление о том, что великий Алексей Герман не снял ни одного фильма про 70-е или 80-е, с полным погружением и живой реконструкцией быта той страны, в которой жили твои родители. «Последняя семья» 32-летнего Яна Матушиньского восполняет этот пробел для меня.
Герой фильма – тёмный король польского сюрреализма Здзислав Бексиньский, который вдохновлял многих на этой планете от рок-групп всего восточного блока до голливудских фантазёров вроде Гильермо Дель Торо с его «Лабиринтом Фавна»; сегодня полулюдей-полутрупов Бексиньского легко представить на wallpaper любого гота-подростка. В жизни же поляк был милейшим домоседом и меломаном, почти не покидавшим свою мастерскую в одной из комнат своей же квартиры. Почти персонаж Феллини, перца много не бывает, как любит он говорить. Эта коллизия поражает сильнее всего – суровый проклятый сюрреалист и его пронизанный чёрным юмором причудливый быт с колоритной семьёй (женой, бабушками-католичками и сыном-гением с суицидальными наклонностями) в координатах обычной совковой квартиры, увешанной картинами монстра, где-то в новых спальных окраинах Варшавы, избавленной здесь от сатиры «Панельной истории» Хитиловой и безысходности «Декалога».
«Я думал, что Здзислав Бексиньский живёт в тёмном замке, как его патрон Гигер или в насупленном домишке на улице алхимиков, как пражский маг Ян Шванкмайер. Но нет, патриарх польского авангарда обитает в типовом панельном доме улучшенной планировки», – писал Дмитрий Волчек в предисловии своего интервью с художником.
В такой вот панельной квартирке и снят почти весь фильм. Реконструкция 1970-2000-х годов Матушиньского стоит отдельного разбора (Бексиньский снял на камеру немало хоум-муви и оставил богатые архивы) – история страны за кадром, может, и не читается, но быт, характеры и жизнь почти тридцати лет одной семьи пролетают на экране с германовской силой. «Последняя семья» – почти божественная комедия о здравом юморе жизни и пустоте смерти. Стоило умереть Вайде, чтобы польский кинематограф родил что-то парадоксальное и великое.
Смущало в истории с «Последней семьей» только одно: на фестивале не было ни одного другого фильма, который бы все столь же безоговорочно причисляли к шедеврам и единодушно прочили бы на первое место конкурса. Есть в этом что-то от традиционных «каннских горячек», поэтому дадим Матушиньскому времени и дистанцию. Неудобно даже себе вот так сразу признаваться, что польский дебютант снял нечто более важное о смерти (чем Альберт Серра и его «Смерть Людовика XIV»), о жизни (чем Джармуш и его «Патерсон») и вообще что-то более сильнодействующее, чем почти любой фильм из программы Viennale да и любого из твоего списка лучших фильмов 2016 года.
Старость без старости: «Спящая красавица» (2017) Адо Аррьетта
(Программа Creme De La Creme)
Новый фильм 75-летнего параллельного гения Адо Аррьетты – сказка времён миллениума – то есть времени, когда сказки быть не может. Это наивная «детская» история о Принце и спящей девственнице, напоминающая одновременно и барокко Эжена Грина, и сказки Катрин Брейя, но при этом существующая на самом деле вне времени – и сегодня, и в вечности.
Это, действительно, сказка, которая не хочет быть чем-то большим, но обладающая запредельной зачарованностью (при этом свободы тут не меньше, чем у беспредметных «Ке-д» Соловьева). Вот королевство Летония и заколдованный лес, вот юный принц (Нильс Шнайдер) с внешностью Луи Гарреля и Роберта Паттинсона, и вот режиссёр в духе Кокто, спустившийся откуда-то с небес (или где все эти годы был Аррьетта?) на землю: сложил крылья и просто шепнул: кино – это фантазия, кино – это сон, в котором самое приятное – это пробуждение.
Детское кино? Пожалуй, в том смысле, что Андре Бретон обязательно сводил бы на «Спящую красавицу» своих детей.
Якутск без Кореи: «Мой убийца» (2016) Костас Марсан
(Российский конкурс)
Вместе со второй якутской картиной (фаворитом публики «Кэрэл») «Мой убийца» стал настоящим и заслуженным триумфатором российского конкурса – у фильма главная награда и приз лучшему актёру (Вячеслав Лавернов). Это криминальный нуар о молодом оперативнике Джулусе из Якутска, расследующем убийство девушки-близняшки (Галина Тихонова). Мрачная запутанная история доводит юного пессимиста-детектива в отдаленный район Саха – горное поселение золотодобытчиков в Салдыне. И золото в этой истории выступает лучшим макгаффином якутской шаманской мистики – грязный металл, который рушит все судьбы, с ним связанные.
«Мой убийца», собственно, в представлении не нуждается – прошлой осенью у него был успешный прокат, добравшийся до Москвы, картина выдвигалась на «Золотой глобус». У Костаса Марсана, без шуток, получился первоклассный жанровый фильм, уносящий зрителей своим шустрым течением. Можно вспомнить «Воспоминание об убийстве», можно любой другой корейский фильм, но лучше ничего не вспоминать. Это самобытный пример якутского кинематографа, который рушит стереотипы региональной кинематографии. Не представляю, какой дорогой пойдёт дальше режиссёр, только позволю себе заметить, что у любого нашего любимого жанрового профи – опять же от Кореи до Голливуда – всегда есть такой свой малобюджетный хит, который с годами становится по форме всё проще и проще, однако навсегда остается вехой в фильмографии режиссёра: «Он всё уже умел тогда без бюджетов». А такой, как «Мой убийца», думаю, и не у каждого найдётся.
Жизнь без мастера: к/м фильмы студентов Александра Сокурова
Студенты Александра Сокурова за несколько лет успели объездить многие фестивали (Локарно, Канны, 2morrow, «Кинотавр», «Зеркало»), и у них уже успела сложиться, в общем-то, репутация авторов европейского уровня, которых не встретишь ни в бездушном актовом зале ВГИКА, ни в шаманских сквотах Дмитрия Мамулии и Артура Аристакисяна. Тем печальнее убедиться, что из пяти работ, представленных на «Духе огня», только две выходят за границу прилежного очерка о патриархальном кавказском менталитете – это «Лёгкая вина» (2015) Малики Мусаевой и «Они ушли от меня» (2014) Киры Коваленко.
В «Лёгкой вине» Малика Мусаева, впрочем, тоже ходит по острому кавказскому краю, рассказывая о разведённой молодой девушке, приехавшей в родную деревню, где её ждут только две вещи – социальное отчуждение и дружба с таинственной мусульманкой в хиджабе. Мусаева, конечно, легко нарушает и условный запрет Сокурова на тему терроризма, и её легко можно поймать на некоторых прямых заимствованиях у своего мастера (так растягивать кадр на белом глазу просто неприлично), но её работа в целом обладает явно не студенческой киногенией изображения, исходящей из тончайшей работы с кадром и умной режиссёрской недосказанностью. Если бы не короткометражный формат, «Лёгкую вину» уместно было бы представить в любой из параллельных программ вроде «Недели критики», «Горизонтов» или «Форума». Посмотрим, когда Малика Мусаева снимет свой первый полный метр, преувеличение это или нет.
«Они ушли от меня» Киры Коваленко – пронзительная история опять же юной девушки на обочине Нальчика, выполненная как мгновенный снимок moment of being, который переживал, наверное, любой подросток – чувство внезапного порыва сбежать из родного дома. Кроткий и лаконичный, но порывистый в главном – в чувстве. В отличие от своих сокурсников, Коваленко и Мусаева будто почувствовали, что снимать надо молодую фактуру – не отцов, но детей. И поймать не историю, а состояние. Эффект от этой поэмы даже лучше чувствуется на расстоянии – спустя всего пару дней после просмотра, 18-минутные «Они ушли от меня», пережитые, но не забытые, кажутся почти полностью растворившимися (вместе со своей героиней) в финальном тумане.
Он, к слову, заставил вспомнить одну старую историю. Какой-то продюсер однажды позвонил Трюффо и спросил: «Где вы арендовали дым для тумана для “Жюля и Джима”?» – «Нигде, он настоящий, его надо было заслужить».
По-моему, туман с тех пор можно рассматривать как лучшую метафору – собственно, явление такого тумана и есть самое настоящее и подлинное в «Они ушли от меня», уж точно заслуженное. Надеюсь, что какая-то внутренняя убеждённость Киры Коваленко спасёт её от ранних ошибок (достаточно вспомнить случайную выскочку Таисию Игуменцову) – и тогда зритель так легко от неё не уйдет.
Стоит добавить, что Кира Коваленко уже сняла свой дебютный полный метр — ретро-трагедию «Софичка» по Искандеру, который на фестивале был представлен в «Российском конкурсе» и занял второе место в зрительском голосовании, и который из-за фестивального расписания мне, к сожалению, посмотреть не удалось.
Патерсон без поэзии: «Недолгая остановка» (2016) Тед Фендт
(Международный конкурс)
Где-то в Нью-Джерси. Толстоватый паренёк Майкл работает в пиццерии. Каждый день ходит на работу, потом назад. Друзей почти нет. Девушки тем более. Иногда, правда, общается с каким-то субтильным товарищем. В общем, типичная кромешная одноэтажная Америка маленького человека, в которой никогда ничего не происходит. Сегодня было скучно. Завтра тоже было скучно. И вчера будет скучно. Времени больше нет. Но вот однажды старый приятель просит Майкла присмотреть за его квартирой в Филадельфии. Сам он уезжает в Польшу, а для Майкла чем не шанс сменить обстановку?
Нет, новой жизни не будет, это мы знаем ещё по «Чужеродному раю». Филадельфия – такое же Нью-Джерси. Работа другая, а толку нет. Новые знакомые – ничего не значащий small talk. Даже на улице нового города Майкл продолжает упорно встречать своего старого субтильного товарища. Будто и не уезжал никуда. Да, это почти Патерсон. Только Патерсон без поэзии. Обычный, обыденный, с невыносимыми героями-кретинами. И, знаете, выбешивает он куда сильнее старого любимого Джармуша.
Режиссёр этой камерной 16-мм истории – 27-летний Тед Фендт. Свой в доску для Cineticle: киномеханик из Линкольн-центра, написавший при этом книгу про Штраубов для Австрийского музея кино, знаток Эсташа, Ануна, Рене, Мулле. «Недолгую остановку» и вовсе задумавший в духе моральных историй Эрика Ромера. Но как же так вышло, что при всём этом восхитительном бэкграунде «Недолгая остановка» получилась такой типичной картиной в стиле «Тодд Солондз для маленьких» – вопрос. И американский small talk вряд ли способен дать на него расширенный ответ.
Независимые без уважения: Российский конкурс
В отличие от псевдоавторских программ «Кинотавра», на «Духе огня» куратору Анисье Казаковой удалось собрать самобытную и неординарную программу преимущественно из трудных, но по-настоящему независимых фильмов.
Помимо «Моего убийцы» из обширной программы у меня получилось посмотреть только четыре фильма – Turbo (2017) Анны Ефремовой, I Am Happy (2017) Евгения Дакота, в который раз пересмотреть «Охотников» (2016) Александра Селиверстова. Кроме того, выпускник Школы Родченко и давно состоявшийся московский художник Петр Ладен со своей работой «Завтра будет The Same» (2017) выглядит в конкурсе на их фоне белой вороной и достоин отдельных слов, вне контекста «Духа огня».
Если отбросить фестивальную пост-правду, не факт, что часть из этих фильмов возможно было бы досмотреть в домашних условиях, но на большом экране каждый из них по-своему раскрывается – и прежде всего сами режиссёры. Снимая свои фильмы без продюсеров (за исключением как раз таки Петра Ладена), все они, так или иначе, упиваются своей свободой и достигают разного художественного результата. Общее же у них одно – через каждый фильм проступает его автор, в полной мере, может, даже чрезмерной.
Женский блюз Анны Ефремовой находит себя в линчевской зеркальности, визуальная фантазматическая отчуждённость Александра Селиверстова – в сложных абсурдных диалогах, нежная ранимость Евгения Дакота – в нелепом любовном треугольнике. Отменить реальность! – таково было сакральное желание моего любимого ролевого героя из музилевского «Человека без свойств». Этим прекрасным делом будто и занимаются молодые натуры всех этих работ. При этом I am Happy Дакота держится чуть в стороне из-за своего изначально близкого к ТВ формата и желания снять вызывающий, если так можно выразиться, вариант анти-«Неадекватных людей».
«Красоту надо трахать» – как говорит уже герой фильма «Охотники». И на этой цитате самое время сказать, что российский конкурс вызвал решительно негативный всплеск у членов жюри (прежде всего у Юрия Быкова и, в особенности, у Михаила Брашинского). Два вчерашних дебютанта, снявших всего по 2-3 фильма, решили показать себя в глазах молодёжи мэтрами и знатоками. Русскому высокомерию нет меры, у нас в душе каждый режиссёр – это большой художник и, конечно, педагог, который в последнюю очередь готов признавать чужую молодую(!) независимость.
В своих уничижительных заявлениях Брашинский разве что не цитировал Тарковского с его высеченным в мрамор «фильм как поступок». Что сегодня нужно молодым режиссёрам, которые нашли всеми правдами и неправдами деньги на дебют? Прежде всего поддержка. Кинокритик (если он не куратор) – последний человек в мире, который должен этим заниматься. А вот старшие товарищи-коллеги разве не первые?
Как это всё разнится с трепетным мастер-классом того же Сокурова здесь в Ханты-Мансийске перед показом работ его студентов, и как это отличается от великой максимы Джона Кассаветиса: Anyone who can make a film, I already love. То-то и оно, что всех нас от этих великих людей отличает не какое-то своё субъективное понимание вещей, а наши слова, наши поступки. Не только в кино.
Сергей Дёшин
13 марта 2017 года