Прошлое десятилетие началось для иранского кино с важного символического события. В 2000-м году «Золотую камеру» в Каннах разделили два иранских режиссера: Хасан Ектапанах и Бохман Гобади; тогда же Приз жюри основного конкурса вместе со шведом Ройем Андерссоном выиграла 20-ти летняя Самира Махмальбаф.
В нулевых годах иранское кино, оставаясь одним из самых стабильных в мире, параллельно противостояло одной из самых сильных цензур. Если раньше иранские кинематографисты, дабы обходить цензуру, уходили в детское кино, или избегали интерьеров, лишь бы не показывать неприкрытые тела женщин, то сегодня они, либо бегут на Запад, либо изобретают птичий язык, либо подвергаются репрессиям. Прошлогодняя ситуация с Джафаром Панахи напоминает нам о том, что снимать кино часто означает делать подвиг и о том, что художественная автономия очень уязвима в мире политической тирании. Свой последний фильм Панахи умудрился снять в условиях домашнего ареста и, когда мы будем его смотреть, автор будет продолжать пребывать под стражей. Подобный агрессивный контекст превращает практически любой иранский авторский фильм в политическое кино.
Поэтому и получается, что многие из кинематографистов, определяющих лицо иранского кино 00-х, живут за границей: Асгар Фархади – в Берлине, Рафи Питтс – в Лондоне, Ширин Нешат – в Калифорнии; вспоминаем также Амира Надери, живущего в Нью-Йорке, который, правда, уже давно не развивает иранскую тематику.
Сегодня будет не совсем честно продолжать ассоциировать кино Ирана только с именами Киаростами, Махмальбафа, Маджиди, их высоким, мудрым, иносказательным стилем, с их красочными персонажами. Иранский кинематограф становится более приземленным, резким, ангажированным. В нем уже можно увидеть не только грязь, обиду, нищету и оптимизм, но и черный юмор («Несколько килограмм фиников к похоронам» Саман Салура), голое женское тело («Женщинах без мужчин» Ширин Нешат), проституцию («Тегеран» Надер Т. Хамаюна), транссексуальность («В зеркале» Негар Азарбаяни). Не то чтобы ранее иранское кино было менее разнообразным, свое золотое время оно пережило как раз в 90-е. Просто ситуация, когда в одной из самых интересных кинематографий мира, часть режиссеров высказывается в состоянии политической консервации, а другая часть в комфортном отрыве от реального контекста с постоянной опасностью фальшивить, оказывается новой и уникальной.
Это десятилетие началось для иранского кино с важного символического события. В этом году главный приз фестиваля в Берлине выиграл фильм Асгара Фархади «Надер и Симин: История развода». И несмотря на то, что Фархади и в прошлых своих работах успешно использовал довольно универсальные тематические коды, рассказывая больше о семейных проблемах, а не об общественных, при этом не снижая градус социальной совести, кажется, именно теперь становится понятно, что у иранского кино формируется новый молодой лик.
К идентификации современного иранского кино можно подойти и статистически, посмотрев на даты рождения его лидеров: Киаростами и Надери родились в 40-е, Макхмальбаф и Маджиди – в 50-е; тогда как Гобади, Ектапанах и Панахи – в 60-е, Фархади – в 70-е, Самира Макхмальбаф – в 80-е; Сирин Нешат – в 50-е, но снимать-то начала довольно поздно. Боясь застыть в старых представлениях о кино Ирана, мы решили обратиться к именам, формирующим ядро нового поколения кинематографа этой страны.
Хасан Ектапанах
Ектапанах был ассистентом у Панахи на «Зеркале» и у Киаростами на его лучших работах. Киаростами он считает своим учителем, утверждая, что тот научил его не только основам кино, но и взглядам на мир. Как и в работах Киаростами «Вкус вишни» или «Десять», в фильме Ектапанаха «Джума» половина диалогов происходит в машине, но в отличие от своего учителя, Ектапанах –приверженец одномерного сурового и рутинного реализма. Его любимая тема – связь политики и общества. В своем фильме «Биби» он показывал драму старой женщины, депортированной из Ирака в Иран, дочь которой осталась в Ираке, в «Джума» показана нелегкая судьба афганца в Иране. Сосуществование с афганцами – важная дилемма для Ирана, Мосхен Махмальбаф и Маджид Маджиди не случайно снимали фильмы об Афганистане. Отношение к молодому рабочему афганцу Джума показано предвзятым и ксенофобским. Дети бросают в него камни, его работодатель, которого Джума почтенно называет «хозяин», сильно удивляется его простому желанию жениться, и даже его старший коллега по ферме, также афганец все время поучает Джуму, испуганно призывая, «помнить свое место».
Ширин Нешат
Творчество Ширин Нешат запрещено в Иране. В 79-м, в год Исламской революции, девушка покинула страну, уехав изучать историю искусств в Калифорнию, вернувшись в 90-м, она увидела царствование иных нравов. В стране были установлены строгие мусульманские порядки, крайним выражением ортодоксального климата было положение женщин. Женщина для Нешат превратилась в особый символ положения вещей; женщина в чадре – не проекция социального субъекта, а визуальный знак; чадра – мундир, превращающий женщину в пятно. Нешат создала серию фото- и видеоработ о женщинах Ирана. Серия фотографий «Женщины Аллаха» показывала мусульманских женщин, расписанных в милитаристскую и эротическую поэзию на фарси, с оружием. Ее короткие поэтические фильмы Pulse и Possessed обладают непритязательностью и отчаянием эмигранта. В Possessed женщина в белом идет городской улицей с выкриками, которых мы не слышим – в это время звучит этническая музыка Сусан Дейхим. В Иране женщинам запрещено слушать музыку! Passage – проект, созданный вместе с Филипом Глассом. Мужчины в белом солдатской колонной несут по пустыне тело; детские руки строят башню из камней; безликие женщины в черных чадрах, стоя кругом на коленях, роют погребальную яму. Белое – черное, мужское – женское, восток – запад, ислам – феминизм: дуальности в такт полифонии двух экранов ее первых видеоработ. В 2009-м Нешат сняла свой первый полнометражный фильм «Женщины без мужчин» – картину не столь интересную, но принципиально выражающую оппозиционное ортодоксии политическое мнение режиссера.
Рафи Питтс
Не зря Питтс снимал документальный фильм об Абеле Ферраре в известной серии «режиссеры о режиссерах». Герои Питтса, конечно, не поддаются наркотическому очарованию, все-таки мы имеем дело с Ираном, но им достает внутреннего безумия. Сам Питтс, хоть и не упивается цветами насилия, но умеет создавать нетипичное для Ирана стильное кино. С другой стороны, не зря Питтса зачисляют ко второму поколению иранской «новой волны»: в нем ощущается и традиционное сочувствие своей стране, и генетическая связь с итальянским неореализмом с Де Сантисом и Де Сика. В «Это зима» и «Охотнике» его герои – мужчины, приговоренные социальными обстоятельствами за грош работать до самой смерти, практически не встречаясь со своими семьями. «Да ты должен быть на седьмом небе от счастья, что у тебя есть работа». Фольклорная горечь подобного кино обременяет, но подкупает простодушием. Заметно, что Питтс учился в Европе. Он обладает более широким универсальным взглядом на вещи, чем некоторые его иранские коллеги, хотя его картины и более стерильны. В «Охотнике» ощущается мотив скрытой озлобленности на режим. Жену главного героя, которого играет сам Питтс, убили «какие-то люди» во время массовых протестов, вероятно, против Ахмадинежада. Полицейские в этом фильме как будто обладают презумпцией вины, «Я не хотел быть полицейским», – говорит в фильме один из иранских копов, хотя его об этом даже не спрашивали. Питтс также известен своим открытым письмом Ахмадинежаду. Почему-то кажется, что «балладная», несклонная к преувеличениям манера еще способна будет удивлять.
Моххамад Расулоф
Расулоф, как и Панахи, – один из 19-ти людей, арестованных в Иране якобы за создание фильма в поддержку Мир-Хосейна Мусави и сторонников зеленого движения. Будучи режиссером менее известным, Расулоф остался в тени сожаления к Панахи. Социолог по образованию, Расулоф снимает масштабные символические картины. Его фильм «Железный остров» рассказывает о громадном корабле, стоящем в Персидском заливе. На корабле обычной жизнью живет община. Кораблем управляет харизматический и подвижный капитан Немот (привет Жюль Верну), – диктатор и отец для непросвещенных нуждающихся масс. Капитана играет Али Нассириан, который играл еще в классической «Корове» Дариуша Мехрджуи, одном из первых фильмов иранской «новой волны». Все женщины на борту носят маски, – завуалированная, но прямая сатира. Еще есть учитель, убежденный, что корабль тонет, но ему, понятно, не верят. «Железный остров» полон сумбура и безрассудности, он чем-то напоминает советское грузинского кино. Несмотря на свою гротескную метонимию, он делает вполне конкретные намеки, которые можно было интерпретировать как невыгодные для режима.
Асгар Фархади
Фархади успел заявить о себе как мастер разговорных семейных драм. В Европе похожее кино снимает Майк Ли, в Канаде – Дени Аркан. Не случайно последний фильм Фархади «Надер и Симин: История развода» показан в виде судебной хроники – специфического риторического жанра, где суть не столько проигрывается, сколько проговаривается. «Надер и Симин» выглядит продолжением фильма «Фейерверки в среду», даже героинь обоих фильмов зовут Симин. Обе картины из рубрики «богатые тоже плачут» рассказывают историю людей, а не общества или политического прессинга. Фильмы Фархади ровные, гибкие и интригующие. В отличие от многих других иранских режиссеров, он не делает акцента на визуальные образы, его стихия – драматургия и зрелая преданность стабильным формам. Классовое общество, вопросы миграции, гендерное неравенство – политические проблемы присутствуют в его фильмах, но лишь в виде сквозняков и отголосков: чего-то заметного, но чересчур привычного, чтобы на нем акцентировать внимание. Возможно, поэтому Фархади выглядит наиболее «европейским» режиссером в современном иранском кино.