Муха и собака: «Белые нити водопада» Кэндзи Мидзогути

 

Представляем рубрику «Зритель, который слишком много знал». В ней мы планируем рассказывать о технических приемах кинематографа, а каждый текст будет коротким рассказом о формальном методе – режиссерском ли, операторском, монтажном или актерском.

В первой статье Дмитрий Буныгин внимательно следит за повадками камеры-оборотня одного из членов Большой Японской Четверки – Кэндзи Мидзогути. Чьи привычки перенимает оператор в его фильмах – мухи или собаки – и как это влияет на наше восприятие?

 

Наиболее известный из немых фильмов Кэндзи Мидзогути – Taki no shiraito («Белые нити водопада», 1933) – начинается с удивительных приключений оператора Минору Мики: камера почти имитирует полет мухи (то есть пронизывает, едва ли не жужжа, воздух у самого потолка, чудом не тараня закачавшиеся лампочки). Когда же первый восторг от кульбитов испаряется, то выясняется, что Мидзогути все же подобен иному животному, так как считает своим счастьем по-собачьи неотступно сопровождать персонажей. Герой пересекает комнату, камера идет с ним наравне. Герой бежит – камера не отстает и следует, поднимается и опускается за ним, куда бы тот ни направлялся – а перемещаются персонажи часто по весьма прихотливой загогулине. Это у Мидзогути с Мики в «Нитях» излюбленный, но рабочий прием. Им они не маркируют эмоциональную грозу (камера Одзу, вторя пробегу по мостовой, тем самым выделяет жирным курсивом внутреннее состояние личности) и не делают его концептуально и тематически ведущим (как Хироси Симидзу с его неизменными планами мерно шагающих странников, до кровавых мозолей прущих прямо на ковыляющую взад камеру).

Тут же отмечаем мы и то, что Мидзогути обожает не срезать, а огибать углы: вместе с оператором мы не только путешествуем-летим по краям заданного пространства, но и без единой монтажной склейки меняем помещения, наслаждаясь непрерывностью левитации. То же самое с нами случалось, допустим, и у Карла Теодора Дрейера в «Вампире» и у Орсона Уэллса в «Прикосновении зла», но там текучие передвижения камеры работали строго рационально – на саспенс.

 

 

Однако всем этим изощренным визуальным выходкам, свежесть которых гонит Taki no shiraito на декады вперед из 1933 года, пока что присуща стихийность (технику «плана-эпизода» Кэндзи Мидзогути освоит в совершенстве к началу 40-х). Мидзогути их то форсирует, то забывает – в общем, ведет себя как обычный человек: может постоять, может побегать, может полежать, но ни одну из этих вариаций не станет называть априори единственно истинной. Цельности произведению подобный стихийный характер совсем не добавляет, но вряд ли Мидзогути заботит цельность – по крайней мере, в тот период, когда он уже показал себя постановщиком слишком чувственным и слишком умелым. По истечении первой половины «Нитей» сам собой просится вывод: этому молодому еще деятелю (35 ему тогда исполнилось, а дебютировал он десятью годами ранее) привольно дышалось бы в границах, занятых к тому времени остальными членами Большой Японской Четверки. Он способен творить в социально-реалистическом стиле Микио Нарусэ, мог бы множить прото-неореалистические наработки Симидзу; ему доступна (другое дело, что чужда) манера Ясудзиро Одзу. Однако ровным дыханием, свойственным каждому из указанных троих, похвастать Мидзогути был на тот момент не в состоянии.

«Сбив дыхалку», разжевав типичную для довоенного японского кино сёмингэки – сентиментальную историю из быта простолюдинов – посреди пути Мидзогути выплевывает жгучую криминальную мелодраму с предсказуемо трагическим исходом в духе Сесила Б. ДеМилля и его этапной ленты The Cheat («Обман», 1915), где центральную, по сути, роль играл этнический японец Сессю Хаякава. Кроме того, заодно с интонацией Мидзогути в очередной раз ломает форму всего действия. Обратите внимание на эпизод ночного ограбления в парке, который внезапно решен в виде сценического представления-мистерии. Со всех боков героиню окружили бандиты, чьи лица замотаны тряпками – а могли бы и с тем же успехом быть прикрыты традиционными лисьими масками, что мы восприняли бы как должное, ибо позы и ужимки персонажей на эти несколько минут становятся выспренними и откровенно театральными.

 

Дмитрий Буныгин