Рубрика «Зритель, который слишком много знал», рассказывающая о формальных приёмах кинематографа.
Не стоит ожидать от матёрого голливудского сценариста, что он внезапно откажется от старой доброй теории центрального конфликта. А если появится возможность дебютировать в качестве режиссёра, тем более силён соблазн «сыграть по правилам». Дэниел Тэрэдеш, озадаченный такой дилеммой, решил схитрить: снять фильм, по видимости удовлетворяющий существующие конвенции, но вместе с тем оказывающийся чем-то вроде пули со смещенным центром. Обнаружить эту хитрость можно, если допустить: незначительная деталь, легко игнорируемая по инерции как часть декорации основного действия, может стать тем фитилём, который воспламеняется бдительностью смотрящего. Олег ГОРЯИНОВ не столько всматривается, сколько вслушивается в один из эпизодов фильма «Центр бури», где режиссёру удалось закамуфлировать неочевидное политическое послание, которое переводит зрительское внимание с центрального конфликта – в сторону классового.
Единственная режиссёрская работа сценариста-оскароносца Дэниела Тэрэдеша «Центр бури» (Storm Center, 1956) легко может затеряться в ряду голливудской продукции, эксплуатирующей столь любимый американской публикой конфликт между одиночкой/сильной личностью и «гласом народа»/«системой». Как правило, подобные столкновения разворачиваются в (около)судебном пространстве, которое предопределяет жанровую процедуру и задаёт некоторый пафос, что питается одной из главных либеральных максим – «толпа» часто ошибается и из-за её ошибок страдают достойные люди. От «Ярости» Фрица Ланга до «Пожнёшь бурю» Стэнли Крамера – здание правосудия оказывается стеной-перегородкой, которую подпирает возмущённый народ, но этот барьер редко становится инструментом защиты тех, на кого пал гнев людской. Правосудие (не) для всех.
Фильм Тэрэдеша интересен тем, что, продолжая и развивая эту линию, он словно понижает ставки до практически комичного масштаба. Немолодая библиотекарша (Бетт Дэвис) отказывается изымать из библиотечного фонда книгу «Коммунистическая мечта», на которую жалуются добропорядочные граждане, а дельцы и политиканы видят в возникшей ситуации способ поднять свои рейтинги. Лишь изредка диалоги героев затрагивают вопросы свободы слова, цензуры, значения книг для воспитания молодёжи. Эти типично американские фетиши играют в фильме декоративную роль. Даже разговоры о «красной угрозе» сейчас смотрятся как понятный всем исторический фон (хотя примечательно, что в фильме упомянута «Майн кампф», которую честолюбивые политики вовсе не просят убрать с книжной полки). Вместо борьбы идеологий Тэрэдеша куда больше интересует вирус, который зарождается из пустяка (необходимо убрать всего одну книгу и спокойствие в городе будет восстановлено), но затем он как чума сметает весь налёт «нормальности» провинциального городка. Держал ли в уме режиссёр пожар из «Ярости», когда предложил не менее сильный образ всепожирающего пламени, не так и важно – ланговские мотивы очевидны (тем более, как сценарист Тэрэдеш сотрудничал и с Лангом).
Как и полагается для такого рода кино, финал далёк от «хэппи энда», оставляет гнетущее чувство, но все-таки утверждает: хотя и ценой поиска «козла отпущения» (коим оказывается вовсе не героиня Дэвис, а сошедший с ума мальчик), американское общество достаточно сильно для того, чтобы вернуть жизнь в «прежнее русло». Амбивалентность такого решения не позволяет увидеть чёткость режиссёрской позиции – с одной стороны, он требует от «сильной личности» борьбы (героиня Дэвис в конце извиняется не в примирительном тоне, а, напротив, подчеркивает, что должна была бороться с самого начала), но с другой, оставляет общественный/семейный конфликт (семья мальчика в фильме – прообраз общества, в котором две партии отказываются слышать и понимать друг друга) в подвешенном состоянии. Пожалуй, тревожность итоговой обстановки говорит в пользу «Центра бури». Здесь типовой конфликт не разрешается полностью, а только слегка затухают постоянно тлеющие угольки.
Но фильме есть две сцены, которые нарушают общее плавное течение фильма, его примиряющую ровность. Финальный пожар, на который завороженно смотрят жители города, неожиданно воплощает образец опыта возвышенного: в лицах толпы – смесь зачарованности зрелищем полыхающих книг и едва уловимого испуга. Эта растерянность точно фиксирует тонкую грань, за которой цивилизованные люди вдруг оказываются варварами.
Но ещё примечательнее и совсем выбивается из течения фильма сцена, с которой конфликт собственно начинается. Судья, близкий друг героини Дэвис и её покойного мужа, приглашает её в мэрию на совещание, где и заходит речь, что «Коммунистическую мечту» стоит изъять из библиотеки. Персонаж Дэвис застигнут врасплох, выражает неуверенное, но изначальное согласие, хотя и произносит аргументы, почему ей кажется, что хотя коммунизм – это опасность, но именно поэтому книгу и следует сохранить в библиотеке, чтобы читатели могли сами в этом убедиться…
Словом, происходит предсказуемый диалог между «идеалисткой» и «конформистами», однако одна деталь полностью смещает конфликт. Сцена сопровождается раздражающим и перебивающим героев шумом, который, как вскоре понимает зритель, доносится из окна. Там проводят ремонтные работы. В какой-то момент кто-то из персонажей не выдерживает, жалуется, что так разговаривать совершенно невозможно, встаёт и закрывает окно. Подобное акустическое вторжение, которое оказывается помехой для диспута о свободе слова, цензуре и т.п. даёт понять: конфликт между героиней Дэвис и политиками – мнимый или по меньшей мере не центральный. Неслучайно подчеркивается их единодушие по вопросу коммунизма (это опасная зараза!), а суть спора упирается не в базовую демократическую ценность, а в заурядную мелочь (быть или не быть книжке на полке). Тогда как шум с улицы – невидимая, но слышимая фигура пролетария (который в остальном в кадре отсутствует или присутствует в служебных ролях) – это вторжение того, что всегда вытесняется так называемой демократической процедурой, исходящей из (необходимости достичь) консенсуса. Назойливый шум уличных работ и есть та помеха, от которой хотят отмахнуться/не хотят замечать герои, для которых идея коммунизма – лишь книга на полке, а не реальный опыт людей, остающийся за кадром, но все-таки просачивающийся в него тревожной акустической вибрацией.
Олег Горяинов