В феврале 2019 года, спустя 16 лет после выхода народной драмы «Комната», инопланетянин голливудского кино Томми Вайсо опубликовал трейлер своей второй полнометражной работы «Большая акула». Замерев в ожидании, Дмитрий БУНЫГИН напоминает в кратком очерке, каким крупным уловом в своё время оказался курьёзный дебют Вайсо для любителей шекспировских аллюзий, а также отмечает, почему в некоторых случаях смех не продлевает жизнь. Конечно, это никакое не «исследование», а только приглашение к самостоятельной игре во вкусе самого Вайсо, которого всегда будет занятно представлять на месте героев Шекспира.
Теперь я знаю, что такое свинец;
И кто-то смеётся, как серебряный зверь,
Глядя в наполненный зал;
А я просто здесь, я праздную радостный сон
О комнате, лишённой зеркал.
Борис Гребенщиков
Томми Вайсо – это посеребренный смехом сфинкс, который вместо того, чтобы загадывать головоломки, интересуется твоей половой жизнью (Anyway, how’s your sex life?) и твоим пониманием жизни как таковой (Do you understand life? Do you?). Вопросы Джонни, однако, несут в себе не меньше каверз, чем изощрённейшие из египетских шарад. Ведь одному ему и ведома разгадка, он один и есть мерило экзистенции, единственный, кто в праве присвоить легитимность чужому существованию (конечно же, посредством реплики «That‘s life!»). То благодатное, к чему должен стремиться посетитель микрокосма, называемого Комнатой, – войти в жизнь Джонни, влиться в его ближний круг (You are part of my life!). То страшное и непоправимое – быть из него изгнанным (обычно – при помощи ритуально троекратного выкрика: Get out – get out – get out of my life!).
Пресловутый круг – не что иное как живой щит, ограждающий королевские чертоги главного героя «Комнаты». Лучший друг Марк, будущая жена Лиза, приёмный сын Дэнни, элегантная тёща, отзывчивые партнёры по игре в мяч, семейный психотерапевт… Длинная и, как ему видится, надёжная цепь, чьи звенья на самом деле рвутся одно за другим, обращая в бегство уже самого Джонни (I‘m fed up with this world!), и которая всё сужается, пока из тех, кто не предал Джонни словом или поступком, не остаются двое, верные ему до и после гроба. Первая – цветочница, скоропалительный призрак Корделии из «Короля Лира» (лишь рабочая суета, подчёркнутая реактивным монтажом, помешала торговке предостеречь своего «любимого покупателя» о том, что красные розы, да ещё и в чётном количестве 12 штук – эмблема печали).
Второй – тинейджер Дэнни, придворный шут и фактически пасынок Джонни, редкий его «лучший друг», кому удастся выдержать проверку на лояльность сфинксу, хотя и в попрание следующих установленных принципов. Не иметь порочных тайн; не посягать на (будущую) жену соседа своего; не нарушать законы государства (и законы Комнаты, государства-в-государстве для правительства в изгнании) и, в частности, не принимать наркотики – Дэнни открыто и чохом нарушает заповеди Джонни (в таком случае, Иоанна). Именно эта подростковая непосредственность и свойственная шуту горячечная прямота вполне убеждают Джонни, что рядом с ним, так сказать, одесную, вертится человек, безусловно, несносный, с повадками делинквента (по правде, Дэнни – фонтан девиаций), – и всё-таки преданный, добро- и простосердечный. Такой не вступит в сговор за спиной и не кольнёт её брутовым клинком (свою личную Гонерилью, изолгавшуюся гулёну и выпивоху Лизу, Джонни изобличает тирадой «I treat you like a princess but you stab me in the back»). К слову, в шекспировской труппе роли Корделии и Шута, как повелось, исполнял один и тот же актёр.
На импровизированном приёме у терапевта Джонни цитирует «Венецианского купца» («Love is blind!»), а в течение картины проходит по углям предательств через становление Лиром, мнительность Отелло и агонию Макбета. Как писал выдающийся британский критик Кеннет Тайнен о «Короле Лире» в трактовке Питера Брука (просто замените Лира на Джонни): «глупая маниакальность Лира может вызвать у нас смех без всякого ущерба для главной направленности пьесы, которая остаётся трагической» (из статьи «Триумф Стратфордского Лира» в переводе Самиллы Майзельс). «Трагедия – это театр жрецов; гротеск – это театр шутов» – в свою очередь замечал соплеменник Вайсо, польский обновленец шекспироведения Ян Котт. Смех Джонни (сквозь слёзы, если прислушаться) сопровождает небывалую встречу театральных школ в пределах одной «Комнаты», наделяя гротеском трагедию. Как у жреца, у Томми Вайсо нет прошлого, а как у шута – нет имени. Как у актёра театра «Глобус» – отсутствует прописка на глобусе. Он – большой человек ниоткуда, сановитый инкогнито. Обладатель особых примет и высокомерных замашек, тем не менее лишённый тени, без груза национальной идентичности: срезав польские корни в 30 лет, Вайсо и в новом веке не стал американцем, так и не разломав шибболет голливудского кино и беспрестанно путаясь в базовых лексических фразах, понахватанных из эмигрантского самоучителя (детскими опечатками, не исправленными, вероятно, по сей день, пестрит даже главная страница официального сайта «Комнаты» – «imgae» вместо «image», «screeing» вместо «screening», наконец, «theaer» вместо «theatre»).
Питаясь только чужой сексуальной жизнью, Джонни постепенно теряется в собственной – до тех пор, пока не узнаёт, что такое свинец, венчая смертью свой же день рождения. Как утверждал советский литературовед и декан сценарного факультета ВГИКа Михаил Григорьев, «для понимания художественного произведения не следует обращаться к биографии, но, наоборот, биография может быть сконструирована из произведения». Если уж о прошлом Томми Вайсо не сподобились поведать ни многочисленные изыскания журналистов, ни, что совсем уж забавно, прижизненный байопик, нам остаётся запереться с томиком шекспировских пьес в «Комнате», которая и впрямь суть опосредованная биография – биография не конкретного одиозного автора, но всякого и вечного чужака.
Дмитрий Буныгин
6 марта 2019 года