К политическому кино

 

Когда фильм Бена Аффлека «Арго», обойдя «Линкольна» и «Цель номер один», получил «Оскар», многие тут же заговорили о возрождении политического кино. Утверждение частично опрометчивое. Всем интересно, как выглядели в быту Бен-Ладен и Линкольн, или как можно обхитрить иранскую власть, но политическое здесь было исключительно предлогом – синтетической добавкой к блюду, предназначенному на десерт.

 

Можно пойти дальше и отметить, что даже на ведущих мировых кинофестивалях доминируют скорее религиозные, социальные, этические темы, но не политические. И это при том, что любой из подобных фильмов совсем не исключает (а зачастую даже, наоборот, несет в себе) определенное политическое высказывание.

Есть утверждение, что политическое искусство – прерогатива левых. Это, в свою очередь, выводит другую важную мысль, что политическое кино в чистом виде навсегда умерло с отголосками мая 68-го. В этом смысле годаровское разделение кино на «политическое» и «сделанное политически», бывшее сегментом иного, более масштабного разделения на «правое» и «левое» искусство – сегодня выглядит уже несколько устаревшим.

Вместе с тем, самые интересные «волны» последних десятилетий были ответом на экономические и социальные кризисы определенных стран. Такое мы видели в Аргентине, Румынии и на Филиппинах. Подобное еще можем находить в фильмах стран третьего мира. В остальных же случаях мы все чаще сталкиваемся с так называемым либеральным кино. Это кино, которое удобно всем. Оно критикует вещи, которые и без того общеизвестны, акцентирует внимание на проблемах, которые, по большому счету, никому не способны навредить или что-либо изменить. Оно боится выносить какие-либо выводы или искать любые ответы на поставленные вопросы, используя зачастую политические мотивы как предлог. В результате какая-нибудь дурацкая молодежная комедия порой оказывается в десятки раз острее подобного кино. Но эти фильмы также находятся в политическом дискурсе, и это значит, что их нельзя обходить стороной.

В любом случае, делить все фильмы, связанные с политикой, на две группы будет очевидным упрощением. Сегодня можно выделить как минимум семь очевидных вариантов того, что можно считать политическим кино.

1. Старое доброе жанровое кино о политическом закулисье, где политическое является удобным интерьером для традиционных историй (фильмы «Королева», «Линкольн», «Арго»).

2. Кино, генеалогически связанное с поисками Брехта. Диалектические многослойные фильмы, построенные вокруг монтажа и разрушения ровного повествования (Годар, Фароки, Клюге, Ужица, Уоткинс, Штрауб и Юйе).

3. Реалистические, документальные, «прямые» и критические фильмы, также вслед за Брехтом выступающие против одурманивания чувствами (работы Главогера, Уайзмана, Жоржа).

4. Исповедующие неореалистический стиль фильмы, которые, рассказывая свои истории, показывают «мир, который должен быть изменен». (работы Аки Каурисмяки, Лоуча, братьев Дарденн, Диаса, некоторые фильмы Джоста, Кошты, Амер-Займеша, Надери).

5. Нарративные и мейнстримные фильмы, исследующие тайные механизмы власти (фильмы вроде «У нас есть Папа», «Цель номер один», «Барбара», «Мисима», «Космополис», «Карлос»)

6. Фильмы национальных и сексуальных меньшинств, выражающих свое право на равноправие (фильмы Родригеша, Гироди, Терика Теккилы и т.д.)

7. Кинематограф бывших колониальных стран, задающийся вопросом национальной самоидентификации (кинематограф Филиппин, Шри-Ланки, Камбоджи, Африки).

Предвкушая возвращение в кино политической тематики, мы пытаемся сделать первый шаг в понимании границ определения политического кино сегодня. Отсюда и ключевые векторы нашего номера: условно говоря, от Брехта к Годару, от ньюсрил и синема-верите к современному политическому искусству.

Мы начинаем со статьи Олега Горяинова «Несколько тезисов о политиках кинематографа». В ней автор описал структурное подобие между политикой и визуальным образом, а также выступает с критикой годаровской дихотомии «политическое» – «сделанное политически».

Эту мысль продолжает Кирилл Кобрин, с которым пообщались авторы Cineticle. «Что здесь является политическим, решает каждый из нас. Политикой является то, что мы сочтем таковой – даже способы приготовления “спагетти карбонара”».

Осмыслению кино, в частности монтажа, как способа создавать политическое мнение посвящает свою статью «Документ: Испания, 1936» Кирилл Адибеков. В ней речь идет о полузабытом документальном фильме соавторства Луиса Бунюеля о гражданской войне в Испании.

Второй блок нашего номера посвящен истокам политизации искусства. Три статьи «Стихотворение является отсутствием другого стихотворения» (Олександр Телюк), «Брехтовское кино» (Алексей Тютькин) и «О брехтианской критике кино» (Бернар Дор) рассуждают о «брехтианском» повороте в искусстве, когда авангарду начала века, усилиями Бертольта Брехта и Вальтера Беньямина, была предложена парадигма социально ангажированного искусства. Этот поворот повлиял и на кино, фактически став платформой, на которую опиралось политическое кино от Чаплина до Годара, от Маркера до Клюге.

Еще один блок нашего номера, подготовленный Софией Пигаловой, рассказывает о популярной в 60-е практике осмысления протестного движения с помощью кино. Французский опыт описан в статье Пола Дугласа Гранта «Вот как снимают забастовки: французское протестное кино от ARC до “Группы Медведкина”», американский – в материале «Человек с киноаппаратом эпохи протеста», посвященном Хаскеллу Уэкслеру.

В заключительном материале номера – «Документальный джихад. Пол Чен и новые несогласные» – Олександр Телюк на примере Пола Чена пытается отыскать политический, в том числе брехтовский, заряд в фильмах, созданных современными художниками.