Омерзительная восьмерка

Омерзительная восьмерка (Hateful Eight)

Реж. Квентин Тарантино

США, 187 мин., 2015 год

1

Зачастую манера снимать кино определяется возрастом режиссёра – фильмы зреют вместе с автором, – но иногда бывает, что постановщик, который уже не может сказать «ещё далёко мне до патриарха», создаёт молодые, не отмеченные усталостью прожитых лет фильмы. Но иногда молодость – это просто инфантильность, упрямое нежелание взрослеть, даже выйдя в мир из классной комнаты манхэттенского видеопроката. Фильмы для юношества видно сразу – есть в них упоение мелкими мерзостями вроде щеголяния обсценной («взрослой») лексикой или выдавливания акне, проявленного половым созреванием.

Особой надежды на то, что в своём восьмом фильме Квентин Тарантино выкажет себя зрелым автором, не было. Но некое воодушевление всё же присутствовало – и оно сохранялось в течение первого часа просмотра. Подумалось: вот она, зрелость – спокойное дыхание ритма, покоряющая неспешность экспозиции, плавно развёртывающаяся в действие (наверное, с зачином «Восьмёрки» может соперничать лишь элегический эпизод в остинском баре в «Смертестойкой»). Да и не отметить продуманную структуру фильма невозможно: ставшее фирменным деление на главы в «Омерзительной восьмёрке» уместно, ведь фильм остаётся цельным, даже монолитным – в отличие, например, от сшитых на живую нитку эпизодов «Убить Билла»; глава-флэшбек, подготавливая эпизоды развязки, находится именно в том месте фильма, когда зритель уже определился с состоянием дел; саспенс детективного сюжета подпитывает напряжение.

А потом начинается тупо месиво, столь любимое мальчишками, за три потных совковых рубля посмотревших в приснопамятном видеосалоне «Первую кровь», и вся эта детально и бережно выстроенная структура рушится, выставляя напоказ ржавую арматуру, на которой держалась. Пусть сценарий и остаётся на высоте, но актёрская игра оказывается не первой свежести: становится видно, как Майкл Мэдсен заучено по-киллбилловски морщит лоб, Тим Рот зачем-то выдаёт на-гора ужимки Кристофа Вальца, а великолепно играющий на протяжении фильма Сэмюэл Л. Джексон вдруг подпускает неуместных «иезекиилевских» интонаций из «Криминального чтива». Начинает казаться, что номинированная на «Оскар» как лучшая актриса второго плана (а кто тогда «актриса первого плана» в фильме Тарантино?) Дженнифер Джейсон Ли нужна в фильме лишь для того, чтобы на её лицо брызнули кровь и мозг размозженной пулей головы.

Предполагаемая гневная отповедь в мой адрес насчёт того, что я не понимаю природы насилия в фильмах Квентина Тарантино, будет тщетной и неуместной (я очень надеюсь, что промолчат те, кто полагают, что хорошее кино – это хлёсткие диалоги). Я прекрасно понимаю, что «c’est pas du sang, c’est du rouge» и что режиссёр умеет снимать пенки даже с жидкой бутафорской крови, находясь в бесконечной погоне за эффектностью. Я понимаю это, как и то, что, пока Тарантино не усвоит, что более кинематографически зрело не демонстрировать во всех деталях разрывающуюся голову, а метонимия в кино важнее работы гримёров (им выделен целый титр!), он так и останется всего лишь старшим братом Роберта Родригеса, в фильме которого Дэнни Трехо спускается на кишке с верхнего этажа.

Квентин Тарантино поставил себе цель: снять десять фильмов и уйти из режиссуры – надеюсь, это не будет выглядеть, как невыполненное обещание Люка Бессона или затянувшееся прощание Стивена Содерберга. Впрочем, не хочется ловить режиссёра на слове, пусть снимает и дальше, ведь вряд ли можно повзрослеть во время съёмок следующих двух фильмов, когда гримёрный цех только и ждёт отмашки, пиротехники наготове, а головы-муляжи так прикольно лопаются – как юношеские угри перед зеркалом в ванной комнате. (Алексей Тютькин)

2

«Кто-то здесь не тот, за кого себя выдает» – с интонацией профессионального параноика произносит охотник за головами / с энтузиазмом зазывает зрителя анонс. Ирония в том, что за весь фильм мы не узнаем почти ни об одном персонаже ничего, кроме выдуманной истории. Флегматичный ковбой, махнувший на рождественские каникулы к маме; мародер, дослужившийся до шерифа; палач, искушенный в вопросах социологии. Маски останутся масками – короток век человеческий, в фильмах Тарантино короток особенно, персонажи будут умирать быстрее, чем удастся испытать их на истинность. Представьте, если бы мистер Оранжевый, мистер Белый и все прочие цвета по списку, истекли красным, ничем не обнаружив своих настоящих имен, так и оставшись в глазах зрителя стандартной упаковкой акварели, только лишь омерзительно растекшейся по полу. Такой треш-абстракционизм – и есть «Восьмерка».

Задав экспозицию за первые полтора часа, Тарантино словно не находит, как с ней дальше поступать. Во времена оные, там, где жили бешеные псы, подобное сложно было вообразить – флешбеки и нарративные ветвления раскручивались как целые параллельные вселенные, за каждым взгрохом сюжета, за каждым статистом предугадывалась, если не история, то уж невпопадный анекдот. Казалось, что расходящихся тропок видеопроката, – где все, от европейской классики до боди-хорроров и сладкого би-муви, – хватит надолго, навсегда. Что-то не сбылось из той одержимости. В «Омерзительной восьмерке» состоится один коротенький флешбек, так, аккуратности ради, навести опрятность в односложном сюжете да принарядить помещение еще несколькими трупами.

А как только гости галантереи затоскуют, проверенное решение подскажут внутренности Курта Рассела, щедрой горстью рассыпавшиеся по столу. За гаданием на потрохах и проведут весь остаток фильма герои вместе со зрителями. Кто тут из вас еще выдает себя за другого? Не все ли равно, когда попались под руку заслуженному гаруспику Квинту, привычно и безукоризненно справляющему свое ремесло. (Какой орган тела он особенно предпочитает для своего обряда – нетрудно догадаться). Но что ни говори о желудочно-режиссерском стиле Тарантино, «Восьмерка» – первый случай его фильмографии, когда утробное содержимое (его высвобождение) закрывает собой характеры, «переигрывает» самые бойкие актерские работы, а главное – определяет дальнейшее развитие событий. Первый случай, разве что за исключением «Убить Билла», но там «утробное содержимое», как помните, это не только дробленые кишки с кровью. Важное отличие. Теперь нет никакой девочки, нет и никакого мальчика, однажды рехнутого на треш-кино. Остался утомленный, во всех смыслах черный юмор стариков.

«Восьмерка» – фильм прилежно и методично, на манер «чистильщика», опустошающий любое означаемое. Личности персонажей в нем заменены легендами, что каждый сам себе досочинил по обстоятельствам; актерская игра со временем уступает место кровяным процедурам. Южанин с северянином перед смертью громко и с выражением декламируют сияющее письмо Линкольна, тихо посмеиваясь, мнут бумажку и бросают в красную лужицу. Получается «Великая иллюзия» навыворот: столь же идеализированный пересказ истории, где в отличие от фильма Ренуара неприятели примиряются не в общем благородстве и вере, а из одного на двоих омерзения, чувства фальшивости исторического. Остается признать, финальной сценой Тарантино возводит в превосходную степень свою идею ревизионизма, начатую «Бесславными ублюдками» и «Джанго». Его герои – лишенцы не только в смысле имен (прощай, мистер Оранжевый) и жизней, но также и истории: от индивидуальных злоключений до большого нарратива, все полуреально. Потому-то диалоги нового фильма и звучат как один большой неубедительный монолог, заговаривающегося человека – это у национальной истории США (не только США) заплетается язык. А когда слова сбиваются в совсем уж отборную дичь, становится вконец неловко, так что приходится взять перерыв и пустить кому-нибудь кровь. И Квентин погадает нам на выпавших органах. (Максим Селезнёв)