Более прозаического бытового предмета, чем зеркало, трудно себе представить. Но человеку удалось разнообразить с зеркалом взаимоотношения, выходящие за рамки быта. Алексей ТЮТЬКИН рассматривает три случая того, как ведёт себя с нами зеркало на примере живописи, японской поэзии и голливудского хоррора.
В нашу поцмодерновую эру для человека творческого, культурно подкованного и даже где-то эрудита существует всего одна, но грандиозная проблема: всё уже сказано и придумано. Поэтому увлечённому физикой, философией, анатомией и кулинарией человеку, который ошибся веком, остаётся лишь интерпретировать прошлое или заниматься его рекомбинацией в поисках пусть не нового, но новенького.
Католические монахи, убоявшись участи великих естествоиспытателей, придумывали вещи сугубо практические – домино, шампанское и зеркало на стеклянной основе. Вряд ли можно сказать что-то новое по поводу последнего, когда Хорхе Луис Борхес уже процитировал ересиархов Укбара («Зеркала и совокупление отвратительны, ибо умножают количество людей»), а Жак Лакан придумал «стадию зеркала» как начало развития у ребёнка чувства идентичности, т.е. начало зарождения человеческой личности. Но можно попытаться. Если рекомбинация элементов уже придуманного претит, остаётся интерпретировать случаи, лежащие на границах употребления столь прозаического предмета.
Зеркало лжёт. Шер Горовиц, героиня Алисии Сильверстоун в фильме Эми Хекерлинг «Бестолковые» (Clueless, 1995), категорически не верит зеркалу и делает селфи-«полароиды», чтобы понять, какова она на самом деле – а она бела, румяна и богата; глядя на автопортрет маньериста Пармиджанино в выпуклом зеркале так и хочется спросить в сказочном стиле: «Пармезанчик, о, Пармезанчик! А почему у тебя такая большая рука?» Именно недоверие к зеркальной амальгаме, которая запотевает в ванной комнате и частенько трачена чёрным грибком, порождает в зрителе желание особого к ней отношения.
Джироламо Франческо Мария Маццола (Пармиджанино) «Автопортрет в выпуклом зеркале» (Autoritratto entro uno specchio convesso, 1524)
Мацуо Басё, великий мастер хайку, написал удивительное трёхстишие (перевод Веры Марковой):
Незримая весна!
На обороте зеркала.
Узор цветущих слив.
В случае XXII «Касё и флагшток» из книги «Мумонкан. Застава без ворот» это стихотворение Басё в переводе А. А. Мищенко передано словно бы в подстрочнике, но и более понятно:
Неведомая людям весна –
Рисунок цветущей сливы
На обратной стороне зеркала.
Человек смотрит на своё отражение в зеркале, не подозревая, что на обратной стороне отполированной бронзовой пластины буянит весна, пусть и искусственная, но всё же настоящая, схваченная взором художника, который написал сливу в цвету. Это протофеноменологическая ситуация, десятки, сотни и тысячи которых мы, глядящие в зеркало, проживаем в своей жизни. Вёсны проносятся мимо нас, но мы сделали свой выбор – мы смотрим в лгущее нам зеркало.
Бальтюс «Японка перед чёрным зеркалом» (Japonaise au miroir noir, 1967-1976)
Король котов и мастер двусмысленности, Бальтюс девять лет пишет перед чёрным зеркалом свою жену Сэцуко Идэта (два брата-трансгрессиста, Бальтазар и Пьер, предаваясь самым пикантным фантазмам, всегда были верны своим жёнам). Чёрное зеркало, вероятней всего, выполнено из вулканического стекла – из обсидиана, магматической породы, которая бывает дымчатого или чёрного цвета, но иногда окрашивается в цвет свежей печени. Глядя в такое магическое зеркало, вряд ли можно выщипать себе брови или побриться опасной бритвой. Это именно то зеркало, что фигурирует в названии фильма Ингмара Бергмана «Как в зеркале» (Såsom i en spegel, 1961), которое иногда переводится аллюзией на 1-е послание апостола Павла Коринфянам – «Сквозь тусклое стекло». Глядя в чёрное зеркало, видишь себя как бы сквозь тусклое стекло, гадательно; если зритель в хайку Басё видел себя, но не видел цветущую сливу на оборотной стороне зеркала, то тот, кто смотрит в чёрное зеркало, практически не видит себя. Ему приходится придумывать себя, не доверяя странному абрису, который показывает ему обсидиан.
Тима Карри гримируют для роли Пеннивайза
Существует история, которую можно считать байкой, так как она не имеет документальных подтверждений (что для текста о лживом зеркале совершенно неважно), что Тим Карри, сыгравший танцующего клоуна Пеннивайза в первой экранизации романа Стивена Кинга «Оно» Томми Ли Уоллеса (It, 1990), страдал острейшей формой коулрофобии – страха перед клоунами. Для того чтобы харáктерному британскому актёру было комфортно, в гримуборной и на съёмочной площадке зеркалá были под категорическим запретом. Тим Карри не должен был увидеть себя в роли Пеннивайза, как не должен был увидеть себя Безымянный, сыгранный Бастером Китоном в «Фильме» (Film, 1964) Алана Шнейдера по сценарию Сэмюэля Беккета. Единожды, гласит байка, когда зеркало увидело Тима Карри в гриме Пеннивайза, а Тим Карри увидел себя в зеркале, у него случился нервный срыв. И немудрено, когда у тебя такие кошмарные, никогда не видевшие стоматологического зеркала зубы, а ты сам – манифестация первородного Зла, которое никогда не созерцало своё отражение – пусть даже в лживом зеркале.
Алексей Тютькин