К чуду


To the Wonder

Реж. Терренс Малик

США, 112 мин., 2012 год

 

1

 

Малик, возможно, и не «последний великий», ну уж точно самый очевидный метафизик современного кино. В своем последнем фильме он на полном серьезе спрашивает: «что есть истина?», отвечая на растерянные вопросы масс удобными евангелистическими обобщениям.

Ричард Рорти называл «метафизиком» человека, который вместо того, чтобы предлагать новые описания, анализирует старые с помощью других старых описаний. Терренс Малик в фильме «К чуду» десятки раз разными голосами под разными предлогами повторяет слово «любовь», но, как кажется, топчется на месте.

Частичка бога есть в каждом из нас, а значит стоит довериться Писанию и понять, что Любовь – это не эмоция, а обязанность. Любовь у Малика выступает субстанцией тотального примирения, фундаментом хорошей покорной жизни. Если сердце героя каменеет, то для его же блага тому нужно отбросить любые сомнения и понять, что Любовь тождественна экзистенции, бытию и прочим основам основ. А там где нет любви, Малик ясно показывает, возникает бездна, депрессия, семейное насилие, пустой секс в мотелях и плохая погода.

В то же время стоит признать, что ригидная религиозная риторика Малика по большей части действует жизнеутверждающе и в ней интересно искать отсылки к разным учениям о любви.

Для трансляции своих религиозных идей Малик снова создал визуально непревзойденную и хорошо узнаваемую картинку. Как мы помним из Хичкока, самоплагиат – это стиль. Малика это тоже касается – фильм «К чуду» местами поразительно похож на «Древо жизни». Как и в «Древе жизни» оператор Эммануэль Любецки снова увлекается балетом с камерой в руках, много снимает против света, увлеченно любуется прибоем, лепестками растений, волнением степей. Кажется, еще немного и пойдут динозавры.

За стилем Малика интересно смотреть, он по-дрейеровски расчищает пространство, интересно работает со временем, по которому повествование фильма как будто скользит. Стоит времени остановиться и приблизиться к реальному, и сразу камера успокаивается и становится более статичной. Монтаж Малика построен на визуальных ассоциациях и напоминает работу памяти. Связкой для двух кадров может служить красное платье героини, или струя воды.

За всей стилистической грамотностью и самоуверенностью Малика заметна его неистовая вера в средства кино. Он будто бы ни секунды не сомневается, что экран способен без искажения передавать такие глубокие субъективные чувства как, например, опьянение от любви. Метафизик стремится к четкому определению жанров. Едва заметно, но «К чуду», несмотря на всю пафосную витиеватость, оказывается типичной, хотя и изобретательно изложенной, мелодрамой, обычным эмоциональным допингом.

В «К чуду», как кажется, Малик снова не чувствует постмодернистскую черту, за которой романтизм немецкого толка превращается в декорацию для рекламы авиалиний или минеральной воды. Актер-симулякр Бен Аффлек, занимающийся любовью в идеальной прерии на глазах у оторопевших бизонов под неоклассическую мелодию, – сладкий образ-обман, за который мы так любим кино, но который призван скрывать пустоту и отсутствие шика в реальной жизни.

Красивая картинка у Малика лишь продуцирует мечту, соревнуясь в этом с массовой культурой, для которой подобная задача есть цель и суть. Но серьезность режиссера помещает его высказывание в точку исторической невесомости, где нет и не было никогда никакого масскульта, где безгрешно царит Красота и щебечут фазаны. В таком самообмане скрывается вся очевидная старомодность Малика, которая, несмотря ни на что, обладает определенным обаянием. (Олександр Телюк)


2


Если рассматривать последние два фильма Терренса Малика сквозь призму концептов Иммануила Канта (мы ведь помним о философском образовании режиссера), то они действительно вписываются в понятие ноумен (вещь-в-себе). «К чуду», как ранее и «Древо жизни», практически не требует вмешательства нашего сознания. Оба этих фильма живут своей жизнью и полностью самодостаточны. Возможно, по сравнению с «Древом жизни» целостность последней картины покажется сомнительной, однако это лишь первое обманчивое впечатление. Малик работает с одними и теми же темами, вопросами и образами на недоступном метафизическом уровне, превращая свое творчество в визуализацию философского трактата.

В «К чуду» Терренс Малик снова заставляет нас гипнотически вглядываться в трещины на человеческих лицах, нырять в морские глубины, чувствовать необъятность природы, культуры, вселенной. Вынуждает задавать себе одни и те же вопросы, которые, наверное, многим могут показаться банальными: для кого мы существуем? как мне любить другого? что есть прощение? Но в подобной прямоте как раз заключен основной козырь Малика – он один из немногих кто сегодня так открыто и бескомпромиссно спрашивает об этом. К тому же, Малик работает в специфическом поле восприятия, где образ оказывается не менее важен, чем сюжет или прорисовка персонажей. Поэтому мир у него предстает в своей визуальной рельефности, телесности (прикосновение рук) и чувственности (любовь, страх смерти), а также непостижимости тайны. Неудивительно, что Бог для Малика является той тайной, что движет нашей жизнью, задает ей осмысленный вектор и бесконечный горизонт возможностей. В одном из эпизодов «К чуду» герои держатся за руки перед ужином – традиционный христианский ритуал создания единого круга. И круг – это очень важный символ в творчестве Малика, который фиксирует как неизбежность жизненных вызовов, так и неизбежность их решения.

Однако все попытки описать творческий метод Малика настолько беспомощны, что даже многие синефилы, сталкиваясь с ним, превращаются в наивных детей, зачарованных каждым кадром и движением в нем. Ведь помимо наблюдения, в фильмах Малика необходимо еще и умение слышать: в обыденных вещах божественный шепот (не случайно в фильме преимущественно шепчут), а в божественных – человеческий трепет. Кажется, что может быть интересного в мозаичном Париже, пустошах Америки или вообще в обыкновенных вещах, которые так или иначе присутствуют в картине. Однако Малик вплетает их вместе с жизненными историями в гигантский гобелен, создает невероятные метафизические фигуры – Бога, смерти, совести. И, ставя нам вопросы, показывает путь к самим себе. К чуду. (Максим Карповец)