Во время рекламной кампании фильма «О, счастливчик!» британскому режиссёру и кинокритику Линдсею Андерсону выпал поистине счастливый случай. Ему удалось получить аудиенцию у герцога американского кино Джона Форда, жить которому тогда оставалось не более двух месяцев.
С любезного разрешения издательства Rosebud Publishing мы републикуем главу из мемуаров Андерсона «Никогда не извиняйся» – главу, отмеченную сдержанной грустью и благодарной теплотой.
Летом 1973 года я на несколько дней приехал в Лос-Анджелес – в самом разгаре был рекламный тур, во время которого мне приходилось разговаривать с журналистами, диск-жокеями и ведущими развлекательных шоу о моём фильме «О, счастливчик!». Люди из рекламного отдела Warner Brothers (видимо, не очень представлявшие, что со мной делать) спросили, чем бы мне хотелось заняться в Голливуде. Когда я сказал, что хочу связаться с Джоном Фордом, то ощутил с их стороны некоторое беспокойство: Форд больше не жил в Лос-Анджелесе и был очень болен. Я невольно подумал, что так же, наверное, выглядели люди в сороковые, если кто-то был достаточно бестактен, чтобы упомянуть имя Д. У. Гриффита. Я сказал, что знаю о болезни Форда и о его переезде в Палм-Дезерт, но всё равно хочу ему позвонить. Мне дали номер его телефона; как ни странно, он оказался верным.
Моя подруга Марион Биллингз, которая заботилась обо мне во время тура, набрала номер Форда, когда мы были в моём номере в отеле «Беверли Хиллз». Нас обоих одолевало странное чувство. Помню, как она побледнела и слегка пошатнулась, когда поняла, что разговаривает с Джоном Фордом. Я взял у неё трубку. Его голос звучал бодро и приветливо, словно мы виделись месяц или два назад. «Привет, Линдсей! Что вы делаете в Лос-Анджелесе?». Я объяснил и сказал, что хотел бы навестить его, если это возможно. «Да… Приезжайте, я буду рад вас увидеть». Я сказал ему, что останусь в городе лишь на выходные. «Завтра приедет мой адвокат, мне нужно обсудить с ним одно дело. В воскресенье сможете? В любое время во второй половине дня. У вас есть адрес?»
Было очень тяжело поверить, что он умирает от рака.
В полдень воскресенья я выехал на лимузине, предоставленном студией. Палм-Дезерт расположен за пределами долины Сан-Фернандо, близ Палм-Спрингс; ландшафт там ровный и однообразный, а воздух очень сухой. Оказалось, что это не совсем город – просто встречающиеся тут и там дома и, как это обычно бывает, рестораны и драйв-ины вдоль главного шоссе. Мы остановились у гаража и спросили, как проехать на Олд Проспектор Трэйл. Именно там Форд решил устроить себе последнее прибежище.
Мы проехали вниз по пыльной дороге и остановились у большого бунгало с закрытыми ставнями. Я вышел из прохладного лимузина на сильнейшую жару. У ворот я повернул обратно, потому что вспомнил, что оставил в машине свои туфли. Надев их, я попросил водителя вернуться через час. Я нажал на звонок у двери. Какое-то время ответа не было. Водитель лимузина ждал, желая убедиться, что меня впустят. В полуденную жару этой пустыни не вторгалось ни единого звука или движения воздуха. Затем послышался звук отпираемого замка, и дверь слегка, осторожно, приоткрылась. Я увидел женщину средних лет, босую, одетую во что-то наподобие длинной рубашки или домашнего платья. Я объяснил, что приехал повидать мистера Форда, по его приглашению. Поколебавшись, женщина попросила подождать и закрыла дверь. Снова наступила тишина. Я подал знак водителю и лимузин уехал. Через минуту дверь отворилась и меня попросили войти.
В бунгало было прохладно и темно, работал кондиционер. Через маленький холл мы прошли в просторную гостиную. Барбара Форд, та женщина, что встретила меня, представилась как дочь Форда и спросила, кто я такой. Её отец упоминал, что друг приедет его навестить, но без подробностей. Я понял, что моё имя ей не знакомо, однако она вела себя очень дружелюбно. В комнате находились ещё две дамы, одна средних лет и одна пожилая. Пожилая дама, изящная и красивая, тяжело передвигалась с помощью одного из этих устройств из изогнутых трубок, которые позволяют ходить людям с артритом. Барбара представила мне её как свою мать, Мэри Форд. Та любезно меня поприветствовала и ушла в свою комнату. Барбара пошла посмотреть, готов ли её отец меня принять.
Я поболтал о разных пустяках с другой дамой – мне показалось, что она была кем-то вроде кузины. Пока мы разговаривали, я осматривал эту большую, уютную, аккуратную комнату. Мебель была удобной и основательной. Это была комната, полная воспоминаний: картины, групповые фотографии, а также портретные, с автографами. Иногда попадались документы в рамках, касавшиеся службы во флоте, свидетельства о наградах. На одной из стен висела адмиральская шпага. На полках стояли «Оскары» и другие призы. Меня окружала история, гордые свидетельства успеха. Я понял, что стараюсь устоять перед искушением всё это изучить и записать, что отгоняю от себя мысль «Я напишу об этом».
Барбара Форд неслышно вошла в комнату и сказала, что её отец готов меня принять. «Простите, – сказала она, – но не могли бы вы ещё раз сказать, как вас зовут… Папа объяснил только, что ждёт старого друга из Англии». Я назвал ей свою фамилию. «Вы снимаете кино?». Я ответил, что иногда. «Папа ничего мне про вас не рассказал, хотя и старался». Мы шли по коридору в комнату в глубине дома, когда она остановилась. «Понимаете, дело плохо, – сказала она, и я знал, что она говорит о раке. – Теперь это только вопрос времени. Его уже соборовали. А на прошлой неделе мы думали, что он умер. У него было обширное кровоизлияние, и среди ночи его увезли в больницу, но он выкарабкался. И настоял, чтобы его отвезли домой». «Кто та дама, с которой я разговаривал?». «Это моя кузина, – сказала Барбара. – Она приехала, чтобы помочь. Еще время от времени помогает медсестра». Она говорила без стеснения; я тоже его не чувствовал.
Я спросил: «Как мне его называть? Как ему нравится, чтобы его называли?». Как Роберту Пэрришу [Роберт Пэрриш (1916–1995) – американский режиссер, актер, монтажер. В качестве монтажера долгое время работал с Фордом], – хотя Боб, конечно, работал под его началом, – мне казалось невозможным обращаться к Форду иначе, чем «мистер Форд» или «сэр». Барбара удивилась. «Кого, папу? Зовите его Джек. Ему нравится, когда его зовут так».
Линдсей Андерсон и Ричард Харрис на съёмках фильма This Sporting Life (1963)
Мы прошли по коридору и попали в светлую, довольно маленькую комнату, бóльшую часть которой занимала кровать. Опираясь на подушки, там лежал Форд, с сигарой в зубах и стаканом бренди в руке. Из переносного телевизора возле его кровати донеслись звуки револьверных выстрелов. На экране люди гонялись друг за другом по корабельному трапу. «Здравствуйте, Линдсей», – тепло сказал Форд. «Здравствуйте, Джек, я очень рад вас видеть».
Он выглядел измождённым и постаревшим. Было видно, что болезнь пожирает его. Но его задиристый, командирский дух был всё ещё силен. Через минуту я уже привык к его виду, и мне показалось, что он точно такой же, каким был. Легко было забыть о том, что он смертельно болен. Я бросил взгляд на экран телевизора: грузная фигура с грохотом спускалась по лестнице, одновременно стреляя вверх, в сторону палубы.
«Это Виктор Маклаглен?» «Нет, Томми Митчелл». Форд наклонился и выключил телевизор. «Какая-то чушь». Форд спросил, что я делаю в Лос-Анджелесе, и я подарил ему экземпляр изданного сценария «О, счастливчика!». Я понимал, что он ему совершенно не нужен, но мне показалось, что ему может быть приятно. Он разглядел книгу и положил её на стол возле кровати.
«Этот ваш фильм я пропустил, – сказал он. – Но мне понравился тот, что был про футбол». «Вы его видели?» – с удивлением спросил я. «Конечно, – ответил он. – Хороший фильм». Мне очень хотелось знать, правда ли он смотрел «Эту спортивную жизнь». Я не мог придумать ни одной веской причины, зачем ему это могло быть нужно. Не то чтобы это имело какое-то значение. Я спросил, работает ли он над чем-нибудь, зная, что в последние годы у него было несколько проектов. «Да, была пара сценариев, – сказал он, – но теперь все кончено. Из-за болезни работе пришел конец. Сил на нее нет». Он говорил об этом без горечи. Казалось, что это была та правда, которую он долго не хотел признавать, но теперь был рад посмотреть ей в глаза.
Мы поболтали о том и о сём. Тон разговора перестал быть возвышенным – в этом больше не было нужды. У нас не было большого количества общих воспоминаний и знакомств, но я знал, что по какой-то странной причине моё присутствие важно для него, и был этому очень рад. Мы немного поговорили о съёмках кино сейчас и в былые времена. Он с обычным для себя презрением высказывался о продюсерах. Я спросил, был ли среди них кто-то, с кем ему нравилось работать. «Да, Занук. Он действительно разбирался в своем деле. Когда я заканчивал снимать, то мог уплыть на Санта-Каталину на своей яхте и рыбачить. Оставаться не было нужды. Монтаж можно было оставить на него. А остальные ничего в этом не понимали».
Я поздравил его с наградой от Американского киноинститута. Церемония награждения была несколько месяцев назад; вручал награду Ричард Никсон, а Джейн Фонда снаружи проводила протест против его присутствия. «Всё прошло хорошо?» – спросил я. «О, вполне, – сказал он. – Хорошее мероприятие. Президент произнес речь. Конечно, он плохо во всём этом разбирается, но справился отлично. Я был очень тронут».
Его навещали друзья. «Хоукс приезжал пару раз. И на прошлой неделе был здесь. И Хэнк Фонда – он прекрасный человек, Хэнк». Морин О’Хара сейчас была на каком-то тихоокеанском острове. Знакомый язвительный тон он приберёг для Джона Уэйна. «Дюк сейчас в Сиэтле, снимается в какой-то ерунде. Играет чёртового полисмена…»
Минут через двадцать вернулась Барбара. «Что ж, Джек, мне очень повезло, что я оказался в Калифорнии. Я так рад, что смог вас повидать». Его рука, покрытая пигментными пятнами, лежала на покрывале. Я пожал её и поцеловал на прощание. «Спасибо, что приехали, – сказал Форд. – Путь долгий. Хорошо, что выбрались».
У двери я обернулся. «Могу ли я что-то для вас сделать в Англии?» «О, позвоните Брайану Хёрсту [Брайан Десмонд Хёрст (1895–1986) – британский кинорежиссёр, наиболее известный по фильму «Скрудж» (1951)]. Скажите, что были у меня». «Может, вам нужно что-то ещё?» «Только ваше дружеское расположение». «Оно у вас есть».
Я оставил его с его стаканом бренди и окурком сигары. Во время тура по Америке я пару раз звонил Барбаре. Из Вашингтона я послал ему открытку с изображением Линкольна и его сына Тэда. Полтора месяца спустя, в Лондоне, я включил однажды утром радио и услышал, что Форда больше нет.
Никогда не извиняйся / Линдсей Андерсон ; [пер. с англ. К. Косенковой]. – Москва : Rosebud Publishing, 2018. – 432 с.