Воображаемая любовь

 

Реж. Ксавье  Долан

Канада, 102 мин., 2010 год

 

В прошлом году, после дебюта Ксавье Долана «Я убил свою мать», мы много говорили об этом фильме. В его защиту тогда употреблялись и слово хрупкость, и открытость, и это юношеское, и еще, совершенно, детское звучание. Казалось, в тот момент, все восприятие, можно было разделить на два условных начала: принятие и отвержение.  В первом случае, с неизбежной отсылкой к небезызвестным нам режиссерам, через которых мы все проходили в свои «двадцать» лет. В другом – с полным отрицанием его необходимости, с вопросом об актуальности подобного сегодня.

Но у фильма Долана, за всей визуальной броскостью, за наполняющим экран эгоцентризмом, была и еще одна важная составляющая – использование четкой ролевой модели. В «Я убил свою мать» – эта была модель подростка, гомо или гетеросексуальной ориентации, имеющего определенную связь со своей матерью. А соответственно, и с неизбежной «проблемой» с матерью. Попадая под эту модель, испытывая некие знакомые мотивы, ты уже априори говорил этой истории скорее да, чем нет.

Для своего второго фильма Долан вновь прибегает к подобному ходу. Несколько смещая фокус, выхватывая другую история, которая, впрочем, могла бы (или даже является ею) стать продолжением предыдущей. Следующим этапом — первым любовным переживанием, все того же героя, рождаемого и познающего жизнь на наших глазах.  Переживанием, еще весьма хрупким, отнюдь не физиологическим. Отсюда и это название, эта отсылка к вымыслу, к платоничному характеру этих отношений. Франсуа – Мари – Николя – любовный треугольник. Франсуа и Мари – старые друзья. Николя – объект их любви, их воображаемой любви. Где для ее достижения в ход идут все средства, и где так иронично обыгрывается, что «подобного не испытывал еще никто и никогда».

При этом, каждый из персонажей, не смотря на свою яркость, на ряд немаловажных деталей  – это довольно размытый типаж, красочный объект в расфокусе –фицджеральдовский Эмори Блейн, ретро-девушка, без привязки к времени и весьма недалекий объект влюбленности, чья ограниченность, видна всем, кроме тех, кто попал под его чары.

Каждый из них, даже представляется набором запоминающихся образов-слоганов. Слоганов, которые дают понимание, но всячески отрицают детализацию объекта. Все это, в результате, не просто создает размытое настоящее, но и кажется той утрированной моделью, взятой сегодня за негласную истину. Тем самым, миром образов, довольно пустых, зачастую элементарно заимствованных, миром в котором так комфортно чувствует себя Ксавье Долан. Здесь характерно уже то, как Долан показывает отношения своих героев – минимум диалогов, максимум визуального контакта. Любые слова, любые фразы – становятся лишь предлогом к переходу к формации MTV. Где начинает звучать музыкальное сопровождение, где все подается в замедленном темпе. Отсутствие драматизма, таким образом, полностью компенсируется его псевдо открытостью, возможностью подстроить под себя, любой из увиденных образов.

Причем, на последнем, Ксавье Долан и его оператор Стефани Бирон концентрируют свое особое внимание. Насыщенные цвета, точное попадание со стилистикой, безупречные интерьеры. Это то, что Долан, через своих режиссеров вдохновителей, ставит во главу стола. То что и является главной составляющей его кинематографа. Причем, поначалу подобное подкупает. Воспринимаясь, едва ли ни как смелый шаг, как это категоричное отвержение, всего кинематографа существующего до. Но со временем, после очередной музыкальной вставки, после очередного замедленного прохода под Bang-bang, начинает проявляться пустота, отсутствие необходимого продолжения, выхода всего на следующий уровень. Для этого, впрочем, Долан добавляет в фильм серию вставок-интервью (схожий прием был и в «Я убил свою мать»), где молодые люди, рассказывают о разных этапах своих отношений. Но это тут же растворяется в череде последующих образов, исторгаясь из фильма еще на его зачаточном уровне. Как некое спасение в «Воображаемой любви», остаются те минимальные диалоги, в которых Долан может выплеснуть всю свою самоиронию.

Здесь, как раз, будет уместна отсылка к Фицджеральду, считавшему, что писатель (в данном случае, вполне уместно и режиссер, автор) должен писать в первую очередь для читателя (зрителя) своего поколения. И если таки принять эту негласную истину, если провести напрашивающуюся параллель между Фицджеральдом и Доланом (первый не раз, повторял что все герои его романов – это он сам, второй вполне бы мог взять эту фразу, в качестве оправдания), то фильмы Долана кажутся заведомо ангажированными. Рассчитанным на своего зрителя, на зрителя своего поколения. И это является главной приманкой режиссера Долана. Это его умение ретранслировать тот язык, которым говорят Эмори Блейны XXI века. И тут уже упоминание ролевой модели, кажется не предлогом или наследием, а констатаций факта, отсылкой к чьему-то существованию.