Завершается 66-й Берлинский кинофестиваль, где в параллельной программе «Форум» состоялась премьера новой картины Эжена Грина «Сын Иосифа». Публикуем перевод рецензии Гая Лоджа c cайта Variety.
В фильме Эжена Грина «Сын Иосифа» (Le fils de Joseph) ни один герой не ведет себя так, как подобает нормальному человеку, и все же торжественность их реплик исполнена глубокой человечности. Несмотря на то, что режиссер по-прежнему прибегает к непривычной отстраненности в речи и игре актеров, эта курьезная и трогательная история о несчастном подростке, ищущем отца – вначале того, который у него есть, затем того, которого он заслужил – стала, возможно, самой коммерческой работой Грина и понравится даже тем адептам артхауса, которые не горят желанием пробираться сквозь наслоения теологических символов (хотя современную радостную вариацию рождественской истории обойти вниманием практически невозможно). Снимая свои фильмы, Грин открывает перед нами мир, полный выразительной чистоты и (по большей части) завуалированного цинизма, и «Сын Иосифа» оказался одним из самых заманчивых приглашений в этот мир.
Это первый фильм Грина, снятый в сотрудничестве с продюсерами Жан-Пьером и Люком Дарденн (прим. редакции: на самом деле второй [1]), чье артхаусное портфолио, приобретающее все более отчетливый оттенок католицизма, включает в себя также представленный в этом году на Берлинском фестивале фильм «Хеди». Понятие «католический» стало ключевым и для этого совместного проекта: сами нравственные принципы, лежащие в основе религии, играючи придают затейливой образности Грина действие гораздо более отрезвляющее в сравнении с остросоциальными исследованиями человеческой доброты и слабостей, которыми занимаются бельгийские братья. «Сын Иосифа» позволяет зрителю сделать определенные выводы христианского толка, не занимаясь религиозными проповедями. Даже когда в объектив камеры Рафаэля О’Бирна изредка попадает церковь, это происходит только для того, чтобы зритель оценил пышное убранство здания – а также насладился мадригалами в исполнении великолепных Le Poème Harmonique, чьи непревзойденные интерпретации произведений XVI-XVII вв. Мадзокки, де Кавальери и Отрадовица задают тон фильму с первых кадров.
Во вступительной сцене камера любуется элегантной обувью множества людей, спешащих в час пик по центральному Парижу – городу, который держит Грина в своего рода псевдо-духовном плену: идет ли речь о распитии напитков на фоне нежного заката над Большим дворцом или о послеполуденном наблюдении за людьми, лениво прогуливающимися по реконструированному парку Ле-Аль – в фильме проявляется нетривиальная красота даже тех мест, которые давно исхожены толпами туристов.
Такое чистосердечное восхищение окружающим миром изначально не разделяет главный герой фильма Венсан (Виктор Эзенфис, дебютант в большом кино), угрюмый подросток, угнетенный тем, что не знает, кто его отец, и постоянно упрекающий в этом своею благочестивую и бесконечно терпеливую мать – Мари (Наташа Ренье). Агрессивный и держащийся на расстоянии даже от тех, кого считает друзьями – один из них, в классической для Грина выбивающейся из общего сюжета репризе, пытается открыть частный банк спермы – Венсан почти все время проводит в своей спартанской комнате, не сводя взгляда со зловещей репродукции картины Караваджо «Жертвоприношение Исаака». (Так же называется третья из пяти частей фильма; названия других частей также несут определенную религиозную нагрузку: «Жертва Авраама», «Золотой телец», «Плотник» и «Бегство в Египет».)
Виктор Эзенфис и Наташа Ренье на съёмках фильма Грина
Прибегнув к хитрости и изобретательности, Венсан находит своего отца – высокомерного деспотичного издателя Оскара (Матьё Амальрик), вечного донжуана, не обременяющего себя даже запоминанием имен и дней рождения трех своих законных детей. («Не люблю вдаваться в детали», – устало оправдывается он перед своей расстроенной женой – барочная сдержанность персонажей Грина не мешает им с каменным лицом произносить исключительно остроумные реплики.) Наблюдать за отцом исподтишка мальчику мешает Виолетта (бесподобная Мария де Медейруш), эксцентричная и взбалмошная женщина-литературный критик, которая принимает его за многообещающего юного писателя и тянет в шипящий от шампанского и сплетен круг парижских литераторов, представляющий собой прекрасную мишень для насмешек Грина, чей драматургический талант позволяет сочетать иронию и серьезность в одном пьянящем коктейле.
Между тем, привести в исполнение план возмездия Венсану не дает следующий поворот судьбы – его встреча с Иосифом (Фабрицио Ронджоне), который оказывается братом Оскара и его полной противоположностью – доброжелательным, заботливым человеком, мечтающим о жизни на лоне природы. Рассказать больше, значило бы лишить зрителей удовольствия, получаемого от созерцания гриновской очаровательной карусели персонажей, по ошибке принимаемых за других – или, в отдельных случаях, – персонажей, узнать которых помогает ошибка. Ткань режиссерского повествования переливается тончайшими оттенками – комизм будуарного фарса сплетается в ней с сентиментальностью романтической драмы на незамысловатом фоне нравственной добродетели: изящные, прихотливые французские каламбуры (которые зачастую теряются при переводе субтитров) соседствуют с прямолинейными высокопарными репликами: «Прислушайся к голосу Бога. Он внутри нас. Он говорит нам любить». (В субтитрах, между прочим, не передана самая добрая шутка фильма: в заключительных титрах есть заметка о дальнейшей судьбе одного из животных, принимавших участие в съемках. Грин, в отличие от Оскара, обожает вдаваться в самые незначительные детали.)
Сценарий фильма представляет собой непростую задачу для актеров, но труппа Грина атаковала его со всех позиций, начиная с бескомпромиссно искреннего Эзенфиса и заканчивая невероятно обаятельным и головокружительно одиозным Амальриком. Между ними лежит лучистая выразительность игры Ренье и Ронджоне – оба снимались в предыдущих работах Грина, и в этом фильме служат оплотами хрупкой добродетели, Марией и Иосифом. Их талант наиболее полно раскрывается при использовании излюбленного экстравагантного приема Грина: четко отцентрованных крупных планов, в которых актеры – снятые О’Бирном на чувствительную кодаковскую пленку в восхитительно выверенном освещении – произносят свои реплики глядя как бы сквозь камеру, заглядывая прямо в душу слушателя по ту сторону объектива. Хотя этот прием и остается спорным, именно он дарит фильму множество самых трогательных моментов: даже ослица Ненетт, звезда пятой части фильма, справилась с пресловутым взглядом в камеру как настоящий профессионал.
Примечания:
[1] Студия братьев Дарденн «Les Films du Fleuve» продюсировала также один из ранних фильмов Грина «Живущий мир» (2003).
Перевод: Татьяна Ермашкевич
Оригинал: Guy Lodge. Berlin Film Review: ‘Le Fils de Joseph’