Станислав БИТЮЦКИЙ о новом фильме Альберта Серра, победившем на кинофестивале в Локарно. Российская премьера этой картины состоялась во Владивостоке, а в ближайшее время ее покажут на кинофестивалях «2morrow» и «Молодость».
История моей смерти (Hist?ria de la meva mort)
Реж. Альберт Серра
Испания, Франция, 148 мин., 2013 год
Название нового фильма Альберта Серра – это перифраз названия мемуаров Джакомо Казановы «История моей жизни». В этом есть первая подсказка к восприятию фильма. Отталкиваясь от дневников, Серра создает свою интерпретацию прочитанного. Он упускает большинство легенд самого Казановы, а берет лишь некоторые из его высказываний. Использует знаковый образ, но пытается отыскать в нем человеческое, а не мифическое. Притом история Казановы интересует Серра в первую очередь как история художника, с его досугом и постоянным поиском вдохновения.
Как и в случае с Дон Кихотом и Санчо в «Рыцарской чести» или с тремя Волхвами в «Песне птиц», Серра прибегает к важной хитрости – использованию уже знакомого зрителю исторического персонажа. Это позволяет уйти от необходимости обрисовывать образ героя и дает возможность сконцентрироваться на его мире. «Вы и так все знаете о нем, – словно заявляет Серра, – поэтому теперь мы вправе забыть это и вообразить свою историю по знакомым мотивам». Так начинается метафорический фильм-путешествие и фильм-созерцание. В этом приключении (а любая работа Альберта Серра кажется в первую очередь именно приключением) режиссер не стесняется использовать уже знакомые его зрителю элементы. Это и актерский состав, где, к примеру, слугу Казановы играет актер, игравший Санчо, а отца – исполнитель роли Дон Кихота; и отношения героев (связь Казановы и его слуги как наставника и ученика также напоминают отношения героев «Рыцарской чести»); и актерская труппа, состоящая исключительно из непрофессионалов (самого Казанову играет куратор одного из музеев в Барселоне); и знакомая неспешность всего происходящего. Так, подобно великим художникам, Серра делает множество набросков, для того чтобы в «Истории моей смерти» создать настоящее произведение искусства.
В своей работе он совмещает разнородные вещи: реализм и фантазию, натурализм и метафоричность, искусственное и естественное. Альберт Серра – один из немногих постклассических режиссеров, работающих сегодня в кино. Он не обслуживает реальность, а создает произведение, которое должно эту самую реальность преобразить и улучшить. Чтобы добиться этого, Серра первым делом возводит в культ свою киноаутентичность, не случайно его идеал режиссера – Луис Бунюэль. Он также создает особое пространство, одновременно отрицающее любые отсылки к современности и нуждающееся в них. Так, в «Истории моей смерти» сталкиваются разные эпохи и направления, а сам режиссер свободно путешествует между Просвещением и Романтизмом, Романтизмом и Рационализмом, детально показывает обряды, которые сохранились и в наше время. Но, говоря об этом из ХХI века, Серра рисует некое утопическое пространство, которое создано во имя искусства и для искусства подходит наилучшим образом.
Серра также особое внимание уделяет монтажу. Для «Истории моей смерти» он, к примеру, наснимал более 400 часов видео, из чего впоследствии была смонтирована лента хронометражем почти в 2,5 часа. То есть процесс монтажа у Серра оказывается фактически новым этапом производства фильма, где режиссер уже приравнивается к поэту, выискивающему ритм и рифмы будущего произведения.
Вместе с тем, «История моей смерти» – самый разговорный фильм Серра, где говорят не меньше, чем в его дебютной «Креспии». Но если там режиссер стремился к фольклору, то в своей последней работе он возвращает диалог к канонам классической литераторы, к тому этапу, когда кино еще не сделало его вульгарным. Это особая речь: неспешная, приглушенная, где каждое слово обретает невесомость и буквально на наших глазах растворяется в окружающем полумраке. Режиссер здесь неожиданно выступает священнослужителем, преклоняющимся перед словом и призывающим зрителя вслушиваться и беречь эту возможность.
Шаг за шагом Серра создает свой самый чувственный фильм. Здесь, безусловно, есть привычный для него юмор, есть самолюбование (иногда кажется, что режиссер буквально идентифицирует себя с Казановой), но главное чувство, которое вызывает фильм, – это трагическое спокойствие, которое ближе к финалу переходит в меланхолическую обреченность. При этом нежная ирония и даже самоирония – то, что спасает всю историю в наиболее опасные моменты. Сцены философских диалогов тут, к примеру, соседствуют со сценой испражнения, разговоры о высоком – с плотскими желаниями. Серра не боится быть несерьезным, говоря о серьезных вещах. Не становится в позу, когда декламируются важные для себя истины. В каждом кадре он действительно пытается найти/показать/запечатлеть красоту: красоту прекрасного, ужасного или низкого. Построение сцены в «Истории моей смерти», как правило, состоит из двух частей: во-первых, взаимодействия героя с пространством, а во-вторых, перехода от обычного к монументальному, где Серра опять-таки вплотную приближается к живописи. В последнем случае каждый кадр на наших глазах трансформируется в натюрморт или портрет из определенной эпохи. Каждый жест оказывается движением, которое навсегда остается частью большой истории.
Так Серра от поэта вновь переходит к художнику. Неслучайно одной из самых расхожих метафор «Истории моей смерти» является сцена, в которой куча испражнений на наших глазах превращается в золото. В какой-то мере это то, что делает в картине сам Серра, давая возможность зрителю собственными глазами видеть создание классического произведения искусства в эпоху, когда само понятие искусства обесценилось и стало расхожей монетой.