Юлия КОВАЛЕНКО о новом фильме Джема Коэна, премьера которого состоялась на Берлинском кинофестивале.
Счет (Counting)
реж. Джем Коэн
США, 111 мин., 2015 год
Вид из иллюминатора самолета, высотки, провода, расчерчивающие серое небо, отражения в холодных витринах, еще вид из иллюминатора самолета, пестрые билборды, бегущие по асфальту обрывки бумаги, бездомные коты, оставленный кем-то у бордюра чай в пластиковом стаканчике, и еще вид из иллюминатора самолета… «Счет» – это череда пейзажей и портретов, снятых Коэном более чем в пяти городах в течение 2012-2014 годов. Формально фильм состоит из 15 глав, большинство из которых обозначены названиями. В этих простых зарисовках узнаются практически все прошлые фильмы режиссера – от ранних короткометражек до «Цепи» и «Музейных часов». Разглядывая через объектив камеры улицы и погруженных в свои мысли окружающих людей, Коэну удается создать изящную картину, полную переживаний человека, каждую минуту обнаруживающего себя посреди гомогенных лабиринтов капитализированного мира.
В «Котах свободы» Крис Маркер, которому Коэн посвящает последнюю главу фильма, называет 21 апреля днем катастрофы – лапа кота Болеро попала в эскалатор. «Такая беда не приходит одна» – в этот день во Франции проходят президентские выборы. Катастрофа в «Счете» не имеет конкретной даты – она случается каждый день в маленьких событиях. Когда актеры, переодетые в костюмы Ленина и Сталина, фотографируются с туристами на Красной площади; когда в Стамбуле рабочий несет груду картона на свалку, в то время как в городе начинаются волнения из-за вырубки парка Гези; когда в Санкт-Петербурге семья ютится в разбитой тесной квартире, куда, кажется, редко пробиваются солнечные лучи; когда горожане мегаполиса скитаются по улицам в поисках пропитания или милостыни. Эти же частные катастрофы переживали героини «Цепи» – погруженные в безликий мир позднего капитализма, они никогда не виделись между собой, их обращения к Другому оставались без ответа. Консьюмеризм постепенно исключает возможность всяческого общения. Вместе с панорамой безликих районов мегаполисов однажды Коэн в телефонном разговоре мельком вспоминает анекдот про еврейскую телеграмму, где общение оказалось пренебрежительно подчинено экономии.
Разглядывая улицы очередного города, камера режиссера подмечает на асфальте вырванный из книги листок с крупным заглавием «Последние тайны мира». Еще одна катастрофа стремительной гомогенизации – развенчание всех загадок. Когда все секреты становятся очевидными, тогда небо уже ничем не отличается от земли – писал Бодрийяр. В Москве Коэн приходит в музей космонавтики. На аллее мемориального комплекса возвышаются громадный монумент «Покорителям космоса», памятник Циолковскому. В самом музее режиссер разглядывает чучела Белки и Стрелки, устремивших мордочки к небу. Одна из главных загадок человечества уже разгадана – мы можем знать то, что было за миллионы лет до появления человека, можем предугадать, что будет после нас. Разгадки приносят знание, но, вместе с тем, выжигают пространство для воображения и интерпретаций. И в этом, пожалуй, заключена самая важная причина, по которой Коэн неоднократно обращается к Крису Маркеру. Где-то на одной из московских улиц режиссер обращает внимание на женщину средних лет. Проходя мимо рекламного щита, заклеенного частными объявлениями, она вдруг остановится и примется срывать самодельные афиши, пока на плакате билборда не освободится изображение кота. Появляющиеся повсюду коты у Коэна ловко напоминают об интерпретации, возможности которой занимали Маркера – напоминают об интерпретации, как о частном пути сопротивления однообразию и выживания в гомогенном мире.
Нечто подобное встречается в «Музейных часах» – когда музейный гид завершает все дискуссии с посетителями о брейгелевском «Обращении Святого Павла», позволяя всем остаться при своих взглядах. Предельная субъектность, при которой снижается градус запросов и претензий к Другому, у Коэна вырастает в новую этику. В «Счете» подобная субъектность рождается из объектива камеры. Кино обладает способностью проявлять уникальность каждого момента жизни, ту самую бесконечную палитру различий, постепенно затираемых глобализацией. Осколки действительности, попадающие в кадр Коэна, превращаются в богатые образы, неразрывно связанные с опытом и памятью самого режиссера. В «Музейных часах» настоящие знакомства и встречи были возможны в залах музея, хранящего неподдельную ауру, о которой писал Беньямин. В «Счете» этой аурой обладает само кино. Оно становится тем пространством, где поток действительности рассыпается в хрупкие воспоминания, во множество уникальных, локальных опытов. Здесь на мгновение может ожить воспоминание о человеке, чье лицо в какой-то момент вашей давней встречи мягко освещали солнечные лучи; здесь бродячие коты могут стать «котами Маркера», а на улицах вас могут ожидать самые разные сюжеты. Для Коэна образы, рождаемые кино, обращаются к памяти и частному опыту каждого – как режиссера, так и зрителя. Они способны сопротивляться погружению в однотипный мир позднего капитализма. Кино – это сама интерпретация, высвобождающая различия.
Читайте также:
– Джем Коэн. По следам Вальтера Беньямина
– «This Is a History of New York» Джема Коэна