«Зло не существует» (Aku wa Sonzai Shinai)
Реж. Рюсукэ Хамагути
Япония, 106 мин., 2023
Фильм Хамагути с самого начала погружает в референсы.
Белое небо сквозь чёрную графику веточек кажется холодно-сезонным ответом тёплому солнцу-сквозь-листья из «Идеальных дней» Вима Вендерса и значит чреват тем же «японским квиетизмом», приятием всего, в том числе и неприемлемого.
Затем возникает ощущение, что Хамагути выиграл тендер департамента дошкольного образования на фильм «Знакомься с природой родного края». (Для зрителя-неяпонца знакомство с природой этого края будет затруднено не совсем точным дубляжем, в котором чёрный ствол «лиственницы» наверняка спутан с чем-то другим; тут нужна консультация ботаника, но кто уж будет разбираться). Дальше – больше: за экологическим посланием (фильм более чем ангажирован! что не мешает квиетизму, как мы видим) всплывает анти/колониальный нарратив. И тут уж вспоминаются сразу все кинокартины разной степени классичности: и «Фицкарральдо» Херцога, и «Прольётся кровь» Пола Томаса Андерсона, и «Мучения на островах» Альберта Серра.
Намёки на то, что «здесь всё не то», и перед нами не колонизаторы-хапуги vs эксперты-аборигены, а агенты кастинга и актёры, которых они просят «рассказать о себе и об этих местах», что все они в равной мере «пришлые» по отношению к деревне, где нет и не может быть никаких «местных» в принципе… все эти знаки позволяют смотреть фильм как метафору кинематографической колонизации и рефлексию режиссёра о неизбежном зле собственного ремесла. Вероятно, почти каждый режиссёр так или иначе сводил счёты с собственным вмешательством в «дренируемую» им почву (Херцог особенно!). И неизменно созвучна этим анти/колониальным страданиям жестокая правда «Печальных тропиков» Леви-Стросса: не бывает другой антропологии, кроме антропологии исчезающего мира. Мир после кино исчезает, остаётся «отснятым».
При всём том фильм Хамагути – это, во-первых, недвусмысленное (что не значит: однозначное) международно-политическое высказывание, а во-вторых (скорее, тоже в-первых) – отчет об усвоении (что не значит: воспроизведении) классики западной мифо-поэтики: тропов, проппов… и, конечно же, «Лесного царя» Гёте. Закольцованная структура фильма и изящные микросдвиги монтажа в ключевые моменты (рана, смерть) расслаивают значения и не позволяют их вписать в прокрустово ложе «измов» (что, впрочем, тоже в данном случае возможно): экологизм → анти-колониализм → магический экологизм.
За вычетом магизма, сыгранного как по нотам западной мифопоэтики и тропологии, есть реализм и топология, более чем примечательные. Местность, представленная в фильме, Курихара и Харасава – это локусы и топосы, расположенные в префектуре Иватэ, в северной части острова Хонсю. Для отечественного зрителя пейзажи подобных мест неизменно вызывают ощущение «что-то слышится родное». Дымок из трубы, какой-то дядька (может и вовсе русский мужик?) дрова колет (а не рубит, потому что в руках у него то, что на русском называется колун, а не топор (как перевели переводчики), пусть хоть он и тридцать раз мейд ин джэпэн).
Север Японии (=север острова Хонсю, то есть, к северу от Токио) в чём-то подобен Сибири, Уралу, Дальнему Востоку, то есть всему, что к востоку от Москвы (если считать Москву-Пекин локальным центром мира). Это места ссылок и отсылок: сюда ссылают, сюда едут отдохнуть от метрополии, сюда едут заселять и осваивать, добровольно или принудительно (рудники, тюрьмы, прииски, целина, БАМ, черта оседлости / неоседлости).
Первая главная черта заселения «японской Сибири»: постепенное вытеснение и искоренение японцами коренных северных народов, айнов (гиляков). Тема имеет богатую библиографию: Антон Павлович Чехов «Остров Сахалин», Харуки Мураками «1Q84» («литл-пипл»). Вторая черта: спасительное бегство в горную глушь от бедствий мировой войны, от призыва («налога кровью» по-японски) и прочего. Человек-овца из «Охоты на овец» Мураками Харуки и солдаты, скрывающиеся в лесу из его же «Кафки на пляже» – лишь немногие представители означенной категории фронтирствующих и фрондирующих граждан. Где овцы, там и олени: субстрат местного фольклора северных провинций (префектур) Хонсю до сих пор на туристическом уровне изобилует образами оленей, шаманскими танцами с бубнами в оленьих шкурах и т.п.
Кроме того, префектура Иватэ для всякого японца ассоциируется с двумя известными японскими писателями. Во-первых, с главным японским сказочником Миядзавой Кэндзи, в прозе которого полно локальной мифологии вперемешку с буддизмом (он был священником), а также европейским просвещением и возрождением; он также увлекался минералогией, биологией, астрономией, агрономией, игрой на виолончели, самостоятельно выучил несколько иностранных языков, в том числе эсперанто, всю жизнь при этом он работал учителем в местной школе города Ханамаки – разумеется, это был учитель-эксцентрик, сторонник необычных методов обучения (познавательные лесные прогулки, например, вместо сидения в классе), постановщик детских спектаклей по собственным сценариям и пр. А во вторых – с увлекавшимся социалистическими идеями поэтом Исикавой Такубоку, которого в своё время довольно активно переводила Вера Маркова.
Многие университеты северных регионов Японии (например, университет Сэндай и университет Саппоро), видимо, ощущая своё духовное или какое там ещё побратимство с азиатской частью России, т.е. Сибирью и Дальним Востоком вообще, занимаются всевозможными кросскультурными и междисциплинарными вещами. Так, в рамках одного направления или одного центра (кафедры) оказываются (или могут оказаться): экология, социальная / культурная антропология (включая религиоведческий аспект), регионоведение, историческая география, полезные ископаемые, экономические условия жизни народов прибрежной зоны, миграции перелётных птиц… Список и сочетание дисциплин определяются природно-культурной спецификой конкретного региона. Разумеется, все подобные научно-исследовательские проекты предполагают кино-репрезентацию для привлечения внимания и инвестиций.
И, наконец, этнология места: «охотник». Охотник здесь – сказочный и потому он незрим, слышны только выстрелы. Охотники не осуждаются, они есть часть леса, его жизни-вместе. Лесной человек, полумиф, он всегда есть, пока есть лес с дичью, пока там есть люди, пока эту дичь можно сдать / обменять на что-либо. Такуми рубит дрова, чтобы согреть жилище, точно также охотники стреляют в оленей, это нормально, зла нет. Раненый олень нападает, это его природа, а природа вне морали, поэтому тоже зла нет. Тигр, как известно, нападает искренне. Собственно, это и есть экология как таковая, система взаимодействия внутри мира природы, где человек – часть этого мира, живущая по законам природы.
Глэмпинги – по крайней мере, как они показаны (придуманы?) в картине Хамагути – противопоставлены природе леса и деревушки в силу своей противоестественности, в силу своего городского источника происхождения. Когда город приезжает со своими «колониальными» интенциями в мир леса и деревни, но не собирается принимать устав этого монастыря, он терпит поражение: его душат, даже если он делает вид, что хочет ассимилироваться (таким путём и решает действовать Такахаси, кастинг-агент из шоу-бизнеса), или же его оставляют в одиночестве в пустом доме слушать новости (как это происходит с «женщиной», напарницей Такахаси с говорящей фамилией Маюдзуми: «карандаш для бровей»). Главный герой, Ясумура Такуми, «разнорабочий». Его фамилия означает «тихая деревушка», а имя – «умелый, ловкий, искусный». Дочь Хана – «цветок». Цветок новой жизни, жертвенность, мимолётность. Хана и Такуми – жители деревни, но их экологическая ниша в этой экосистеме – окраина, обочина, граница между лесом и деревней. Девочка всё время убегает в лес и в итоге пропадает в нём, Такуми, как Лесной царь, уносит девочку во тьму ото всех: финал решён полностью в мифическом, мифологическом плане.
Мятежное дитя Хана идёт к себе одна, своим путём, не ожидая помощи. В конце фильма она гибнет, её уносят в лес, но если включить фильм сначала и пересмотреть – она видит небо и верхушки деревьев, а значит, она оживает, она непременно очнётся (и всё повторится заново?). Композиция фильма таким образом не просто закольцована, но бесконечно циклична, наподобие колеса перерождений.
И вновь чёрные ветки и небо: несут тело, глаза смотрят в вечность. Эти кадры как бы вынесены за пределы всей реальности происходящего в фильме; они ни про что и ни про кого, пока мы не видим очнувшуюся девочку. Они про тихо и медленно перемещающуюся вечность леса и неба (души деревьев), которую неизвестно кто и что созерцает.
PS. Любопытно, что старейшину деревни в фильме Хамагути играет актёр Тамура Тайдзиро (р. 1948). Его же мы можем видеть в эпизоде «Идеальных дней» (51:23): посетитель лапшичной в подземном переходе, который пьёт сакэ.
Александр Беляев, Яна Янпольская
Александр Беляев – преподаватель Института классического Востока и Античности НИУ ВШЭ, переводчик, специалист по японской культуре.
Яна Янпольская – доцент кафедры Современных проблем философии РГГУ, переводчик, специалист по социальной и современной французской философии.