Противный осенний дождик загнал Марию Семёновну в дачный домик. Холодная влага застыла в воздухе, стала тихой сапой проникать в комнату. Дым от потухших костров расстелился на земле. Стемнело. Настроение испортилось, тяжёлые и глупые мысли невозможно было выгнать из головы. «Глупые» потому, что не складывалось ничего. Вроде бы ум понимал, что материализм победил окончательно и бесповоротно, но чувства предавали. И снова вспомнилось о череде событий, которые заставили сомневаться в бесконечной силе ума.
Начались непонятности ранней осенью, через несколько месяцев после смерти мужа. Только-только Игорь Иванович вышел на пенсию, съездили на море в июне, потом уехали на дачу. Было много гостей – приезжали то дочка с внуками, то бывшие подчинённые мужа из заводского ПТО. Пели песни, смеялись, выпивали. Как говорится, ничего не предвещало. Однажды, проводив дочь, зятька и внуков Кольку с Сашкой до железнодорожной станции, Мария Семёновна вернулась на дачу. Вечерело, жара уже начала спадать, дорожная пыль пахла сухо и горько, как и увядшие травы на поле.
Она отыскала его быстро. Игорь Иванович лежал ничком промеж кустов чёрной смородины, уткнувшись лицом в землю. Рядом с левой рукой лежала тяпка, правая рука словно бы тянулась к входной двери. «Сосудик лопнул в голове», сказала пожилая медсестра. Мгновенная смерть. Новость разнеслась по дачам, потом всё затихло, замолчало. Пыль, жара, запах горьких трав.
Сначала ничего не хотелось делать вообще. Но изнуряющая работа – лекарство пусть не для забвения, но для обезболивания. Далее как-то наладился и одинокий быт, и воскресли старые привычки. Поездка на дачу – самая закоренелая: как по расписанию, Мария Семёновна, взяв с собой пару книг, вечером в пятницу спешила на электричку. Теперь одна.
Как-то в одно из сентябрьских воскресений, Мария Семёновна, сидя во дворе и перечитывая «Анну Каренину», краем глаза заметила какое-то движение за домом. Был тёплый спокойный вечер. Вчера её навещали дочь и внуки, зять Вадик поправил забор и выкосил траву. Сегодня – безлюдье, безветрие, беззвучие. Она сняла очки для чтения и внезапно увидела какой-то промельк. В груди похолодело. Отставив стул, Мария Семёновна, крадучись, пошла посмотреть.
Качели для внуков, которые Вадик и её покойный муж поставили за домом, раскачивались сами по себе. Несильно, не так, чтобы летели, но так, чтобы нельзя было подозревать порыв вдруг пробежавшего дачами ветра. Покачались, поскрипели. Беззвучие, безветрие, страницы «Анны Карениной» застыли веером.
В том же сентябре, чуть позже, произошла другая странная история, с калиткой. Мария Семёновна приехала на дачу, открыла калитку, щёлкнула задвижкой и пошла к дому. На половине садовой дорожки она услышала негромкий щелчок и обернулась. Задвижка была открыта. Мария Семёновна поставила на землю сумки, пошла к калитке и резко её закрыла. Подходя к сумкам, женщина снова услышала щелчок открываемой задвижки.
Это уже начинало пугать. Терпение лопнуло после нескольких похожих случаев: какая-то сила раз за разом гасила керосиновую лампу. Как только лампа водружалась на стол, поджигался фитиль и занимало своё место ламповое стекло, словно бы некто накрывал его сверху и затыкал невидимым пыжом отверстие для воздуха. Лампа начинала коптить и задыхаться, после чего гасла. Сначала Мария Семёновна грешила на качество фитиля, потом – на качество керосина. Лампа гасла и после покупки немецкого фитиля и высокоочищенного керосина, которым, по словам керосинщика, можно было даже полоскать воспалённое горло.
Никогда она не верила бабушкиным россказням, всем этим старушечьим заговорам и суевериям, байкам о заложных покойниках, которые никогда не смогут отыскать покоя. Да и покойный муж ни в какие такие глупости не верил. Ну подумать только: заведующая образцовым банно-прачечным комбинатом, план всегда выполняется, на вечернем отделении института отучилась… И нате ей, привидение.
Материализм материализмом, но пришлось, соблюдая меры осторожности и конспирации, обратиться к присоветованной подругой бабке. Та за четвертной отбубнила всё, что знала: и обращала к святым лицо, и выкатывала яйцо, и сказанула крутое словцо. Клала руки на плечи, отправляла гостя далече, капала воск, монотонно сверлила мозг. Чепуха, конечно, и смехотура, но странные случаи прекратились.
Дождь перестал, но выходить во двор уже не хотелось. В комнате сладко пахло дымом и сыростью. Укладываться спать было ещё рано. Мария Семёновна подсела к столу, придвинула к себе очечник и томик Куприна, чиркнула спичкой и зажгла лампу. Лампа затеплилась, но через полминуты потухла, как если бы кто-то невидимый сжал горящий фитиль наслюнявленными пальцами.
Наконец-то он вернулся. Он уже не знал, что такое время и расстояние, лишь чувствовал силу – чужую, внешнюю. Он знал и свою силу – небольшую, но достаточную для того, чтобы делать знаки. Чужая была много мощней. Сморщенная бубнящая старушка с куриным яйцом отбросила его далеко от дома. Он оказался на опушке какого-то высокого чёрного леса и сразу же ощутил, что огромная посмертная сила тянет его к последнему жилищу, словно он был привязан к нему верёвкой. Ничто не могло его удержать, когда он, бессловесный, плыл к вычеканенному смертью воспоминанию, которое, верней залога, оставляло его на дачном участке и в домике, под половицей у входной двери которого от жены был заначен червонец.
Заглавная иллюстрация: faute_de_fleurs ©
Instagram: faute_de_fleurs
Алексей Тютькин