Мишель Шион. Голос – наш собственный и нашего бестелесного двойника

 

В 2021 году в издательстве «Новое литературное обозрение» опубликована книга исследователя звука и композитора Мишеля Шиона «Звук: слушать, слышать, наблюдать» в переводе Инны Кушнарёвой. Фрагменты книги, посвящённые голосу, мы републикуем с любезного разрешения издательства.

 

Аудиоголосовая петля

Независимо от проблемы отражения в зеркале, «видеть себя» (я увидел себя) – значит воспринимать себя глазами другого (или даже объекта, на который вы смотрите) в качестве ограниченного в пространстве тела, что очевидно отсылает к стадии зеркала. Можно задаться вопросом о том, найдётся ли здесь звуковой эквивалент в модусе «слышать себя»?

На самом деле «слышать себя» – ситуация другого порядка. Как правило, мы не создаём образ для отдалённого звука своих шагов, но вполне способны представить своё тело, саму свою личность в качестве визуальной точки в пространстве. И даже если можно услышать «возвращение» своего собственного голоса, напрямую идущего из удалённого динамика (что сегодня часто случается с лекторами, а раньше в силу особой акустики церквей было знакомо проповедникам), тот факт, что мы одновременно слышим себя изнутри, меняет ситуацию. Образуется континуум между состоянием «слушания себя изнутри» (в силу совибрации) и состоянием «слушания себя снаружи» (ушами, через отражения звука от стен, благодаря динамику, который усиливает голос, и т. д.), и этот континуум связывает одно с другим. Точно так же всякий звук постоянно связывает внутреннее с внешним.

Мы говорим о нашем собственном голосе, поскольку слышим себя. Голос глухих, научившихся устной речи (параллельно с обучением языку жестов, который сегодня больше, к счастью, не под запретом), обладает характерным тембром именно потому, что такие люди не слышат, плохо слышат или, возможно, больше не слышат себя. Но как мы себя слышим на самом деле?

 

Кадр из фильма Дэвида Линча «Твин Пикс: Огонь, иди со мной»

 

В «Голосе и феномене» Деррида весьма точно указал на значимость и специфику ситуации «слышать, как сам говоришь». Но он её существенно идеализировал, по нашему мнению, слишком поспешно превратив в опыт лишённого «разрывов» присутствия для самого себя. Несмотря на своё открытие, он, видимо, не ставил вопрос о сложности процесса, позволяющего сочленять не только волю и эффект, но и внешние восприятия с внутренними, которые, связываясь друг с другом тем не менее не сливаются.

Впрочем, мы говорим голосом, который исходно никогда не был «нашим» и в значительной степени основывается на инкорпорации других голосов, перенятых нами.

В самом деле, прежде чем услышать, как «мы» говорим сами, мы слышим речь других, мы говорим, отправляясь от голоса взрослых, которому мы подражаем, транспонируя его на одну или две октавы выше. Нет ли здесь своего рода отчуждения, которое уже было выявлено в «стадии зеркала», хотя у него и иная модальность?

Дело, однако, в том, что зеркальный образ, если верить Лакану, является тотализующим, поскольку он тотализуем, тогда как образ, создаваемый «слушанием собственной речи», не только не является тотализуемым, но и отчуждён в желании говорить. Наш голос в значительной степени нам чужой – как когда он слышится извне, так и тогда, когда мы слышим его изнутри. Визуальное зеркало возвращает нам наш образ даже тогда, когда мы не двигаемся и бездействуем. Вокальное же зеркало, если таковое существует, поскольку именно с ним часто сравнивают состояние «слышать себя», требует, чтобы мы говорили, то есть проецировали определённую интенцию, мешающую нам объективно слушать себя (если не считать профессиональных актёров и певцов, которые специально учатся исправлять звучание своего голоса).

Чуть больше ста лет назад благодаря технологиям человек получил возможность слушать свой голос в записи и воспринимать его как объект. Однако в некоторых естественных условиях, существовавших и две тысячи лет назад, например, на горных перевалах или на городских площадях, мы сталкиваемся с эхом. Оно удалено во времени и при этом достаточно точно воспроизводит тембр, чтобы можно было реально услышать свой голос извне и на расстоянии, разобрав не только произнесённое слово, но и тембр, с которым оно произносится. Это довольно странный и захватывающий опыт, даже в эпоху звукозаписи.

Однако опыт «слушания своей речи» (в записи) получил широкое распространение. Долгое время разницу между собственным голосом, каким он слышится изнутри, и тем же голосом, звучащим для других, можно было связывать с несовершенствами систем воспроизведения звука. Сегодня известно, что эта разница определяется фундаментально иной позицией слушания: стало универсальным переживание того, что, услышанный впервые, ваш собственный голос вам не нравится, кажется слишком высоким или гораздо менее объёмным, чем вам казалось.

Еще в 1950-х годах лишь немногие люди могли услышать свой голос «извне», обычно не узнавая его с первого раза. Сегодня же миллионы людей (а в некоторых странах практически все) так или иначе испытали подобный опыт благодаря телефону, видеозаписи, цифровому диктофону. При этом первоначальное недовольство звуком собственного голоса неизменно. Только те, кто в силу своей профессии вынужден часто себя слышать, настолько привыкают к этому, что часто обучаются особой манере речи «на микрофон».

 

Кадр из фильма Фрэнсиса Форда Копполы «Разговор»

 

Строить, разрушать

Мифы приписывают особые силы звуку музыки, а ещё чаще голосу.

Прежде всего – силу порождения или разрушения. Так, Яхве в книге «Бытия» творит мир своим словом, а в греческом мифе Амфион строит стены Фив, играя на флейте и лире. В религиях и легендах голос часто представляется тем, что производит на свет, учреждает, устанавливает и оплодотворяет, а музыкальный звук – организующей, творческой силой. Та же сила может вступать в бой, сокрушать, разрушать крепостные стены, но обычно в благих целях – как в библейском эпизоде со стенами Иерихона, который был парафразирован в знаменитом стихотворении Гюго: «À la septième fois, les murailles tombèrent» [Строка из VII книги «Наказаний» (Les châtiments) В. Гюго, буквальный перевод: «На седьмой раз стены пали». – Примеч. пер.].

В рекламе шоколада Crunch с зёрнами риса, которую крутили в 1990-х, показывали коварных потребителей, которые, кусая плитку шоколада, становились эпицентром катаклизма – это миф о «звуке, который разрушает». То же самое относится к тем, в том числе мифическим, видам вооружений, которые встречаются в научно-фантастических и шпионских рассказах (например, в комиксе Эрже «Дело Турнесоля»). Такие виды оружия должны разрушать материю, используя ультразвуки или инфразвуки. Подобная реклама и рассказы познакомили с этим мифом даже тех, кто не читал Библии, греческой мифологии или «Легенды веков» Гюго.

Конечно, в разрушительной способности низких частот высокой интенсивности нет ничего фантастического: виды вооружений, в которых они должны были применяться, действительно были разработаны и опробованы. Но в этом случае речь идёт уже не о звуке как таковом, а об энергии. Любая сильная и свободная энергия – тепловая, механическая, пневматическая – обладает теми же разрушительными способностями, что и так называемый инфразвук, причём в некоторых случаях достичь такого эффекта даже проще. И если в этом случае мы говорим о звуке в модальности мифа, причина в том, что в самом этом слове и в том, что им обозначается, мы связываем абстрактное с конкретным, а духовное – с материальным.

В примере с шоколадом «Crunch» дело ещё и в оральной агрессивности и архаическом удовольствии от кусания. Мы первыми бы оглохли от звуков и вибраций, образующихся при жевании, если бы слух не включал в себя сложного внутреннего фидбэка, который смягчает передающиеся через костные ткани звуки, производимые нами, когда мы раскусываем что-то зубами, и потому этот шум не раскалывает наши головы.

В древних текстах и особенно в греческой теории «этоса» обсуждается как мужественная, военная, тонизирующая сила музыки, так и ее женственная, соблазняющая и смягчающая сила. В нашем исследовании «Симфоническая поэма и программная музыка» (Chion M. Le Poème symphonique et la musique à programme. Paris: Fayard, 1993) мы показываем, что тесная связь между этими платоническими темами сохранилась и в конце XIX века.

 

Кадр из фильма Брайана де Пальмы «Прокол»

 

Сбивать с пути, привлекать, подавать знак

Но также мифы рассказывают нам о голосах, которые привлекают и сбивают с пути (сирены, русалки, голоса, скрывающиеся в водах или на берегах), о музыкантах, которые развлекают и соблазняют, возвращаются назад в прошлое, увековечивают время или останавливают его, приручают или зачаровывают животных (Орфей), обрекают на гибель (гамельнский дудочник, который уводит за собой крыс, а потом и детей). Во многих случаях определенную роль играет и фаллическая символика инструмента (у Моцарта – волшебная флейта Тамино и колокольчики Папагено).

Звук также может быть знáком, добрым или дурным предзнаменованием, когда, принимая форму крика птицы или резонансного удара, он раздаётся, разрывает время, прерывает нашу мысль, предвещает событие. Звук – это язык природы, который требует интерпретации, это оракул, когда в Додоне он говорит через дуб, ветви которого колышутся ветром.

Акусматический звук, то есть звук, чей источник не виден, также издавна связывался с мифом. Это может быть Иегова и Неопалимая купина или же голос Тайного господина, «акусметр», который мы подробно обсуждаем в работе «Голос в кино» (Chion M. La Voix au cinéma. Paris: Éd. de l’Étoile / Cahiers du cinéma, 1982): звук, неодомашненный, не закреплённый в определённом месте, которое бы замыкало и задерживало его, – звук волшебный и тревожный. Есть основания считать, что в этом случае он символизирует бестелесного двойника тела, будучи тем, «кто ищет своё место» (Chion M. L’Audio-vision. Paris: Armand Colin, 2017. Un art sonore, le cinéma. Paris: Cahiers du cinéma, 2003).

Для акусматического существует отдельный термин, а также теория и воображаемое, но всего этого нет для противоположного феномена: видеть, но не слышать то, что предполагалось услышать. Этот феномен получил распространение в связи с немым кино. У Рабле Панург, спросив у панзуйской сивиллы, должен ли он жениться и станет ли рогоносцем, наблюдает за тем, как она бросает в огонь пол вязанки вереска и сухую лавровую ветку: «Она молча стала смотреть, как всё это полыхает, и вскоре удостоверилась, что горение совершается бесшумно, не производя ни малейшего треска» (Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. М.: Худож. лит., 1973, С. 331). В данном случае этот магический феномен визуального изолята представлен в качестве дьявольщины. Мы дали ему название, производное от греческого корня: «афориб».

 

 

Шион М. Звук: слушать, слышать, наблюдать / Мишель Шион; пер. с франц. И. Кушнаревой. – М.: Новое литературное обозрение, 2021. – 312 с.

 

 

– К оглавлению номера –