Дмитрий Буныгин. Порожек

 

После того случая он просит не читать ему на ночь страшные истории; если взрослые упорствуют, он зажимает уши одеялом, пока его не оставляют одного. Он засыпает раньше, чем испаряется густая полоска света из коридора.

Днём в парке его держат за руку, ничего не остаётся как слушать. Они не покидают парк, весь день не сходит солнце, он идёт, не поднимая глаз, и слушает, как мама пересказывает ему Брэма Стокера. Через тридцать лет он напоминает ей про этот день, но она, конечно, ничего не помнит. Тогда, на обратном пути у ворот, он сумел вырвать руку и отдышался только на мосту, разделявшем островки окрестностей.

Теннисный корт, онемевший и запертый, держит в своём сетчатом плену ничейную собаку, её поленились выгнать или побоялись. Оглянувшись на мост, он прислушивается. Наконец подступает к решётке, тянется и кончиками пальцев сбивает лёгкую щеколду. Терпеливый пленник спрыгивает со скамьи, бьёт лапой по тощей двери и молча выбегает из державшего его квадрата, ныряет сквозь щербину между стиснутых деревьев, игравших лес.

Подтапливая чуть обсыпанную кустарником полость, в этом притворном лесу закипали до вечера тени. Тени не крикливые, не острые, как их дневные сменщики, не резали надвое и не дразнили, раздувая пятикратно робкий жест.

Их становилось больше, в этом не было беды, зато беда могла быть с ними заодно. Конечно, не сейчас: теням ещё надо подняться до крон, чтобы, с последними свистками птиц, перелить через край усыпальницы настоявшийся и кисловатый вечер.

Мальчик окунает руку, но стволы, разъединившиеся выше его роста, не пускают дальше. Тогда он садится на корточки, опускает коленку, другую, елозит, стирая чашечками отпечатки собачьих лап, наклоняет, сколько можно, голову, подслушивая и не слыша ничего, кроме собственной крови, стучащей в ушах.

Он ложится на живот и набирает воздуха, сползает по наклону внутрь леса. Тень смыкается над головой и тут же расходится. Он поднимается на локтях, цепляется за влажные прутья, толкает от себя неровный пол.

Слой тени, всколыхнувшись, повторил неровности низины, расплылся и стал удивительно плоским: самый нижний уровень был голый, там ничто не росло и почва близко проглядывала сквозь облепившую её синь.

Даже в полуденный час можно вслепую было определить рукотворное происхождение выемки, проведя сухими пальцами по узкой и сырой каменной линии, безгрешно гладкой на всём протяжении, за вычетом самых краёв, касаться которых совсем не хотелось.

То, что уцелело от здания, было всё, что оставалось от порога. Теперь это лишь порожек.

Мальчик знает о трещинах в асфальте, их переступать запрещено, но ведь это порог, всё равно что открытая дверь. Нечестно, против правил обойти порожек.

Тень вскипела, поднялась до самого верха, перелилась через край. Наверное, так всё и было, только он ничего не заметил. Вспененный газ пристаёт к отложениям повечеревшего неба, облегает отрасли воздуха, защищённые искусственным освещением, покуда тяжёлый завар оседает в высоком бокале притворного леса и, отверждаясь в перевитых сучьях, затыкает и тончайшие сединки.

Что бы ни произошло, пора обратно, в парк. Он снова опустился на коленки, чтобы отыскать наощупь и пролезть наружу вверх по той же развязке стволов.

Развязки не было. Её не было ни там, где, по его памяти, она была, ни там, где, он думал, быть её не могло. Там, где её не было раньше, мальчик искал всё равно, как и там, где она быть должна. Развязки не было.

Цвет воздуха внутри никак не походил на цвет вечернего, словно натёртого засохшим маркером, или ночного с его пегой тьмой. Такой воздух не меняет цвет подолгу; сколько ни жди, так и не узнаешь, утро там или даже день.

Он отнял руку от преграды, отвернулся всем телом и посмотрел вниз, как если бы мог что-то разглядеть. Где-то там внизу лежит порожек. Через который он перешагнул, чтобы войти, – через него ему надо шагнуть назад, чтобы выйти. Каким путём пришёл – тем выходить. Так полагается.

Упираясь локтями и пятками, съезжает на твёрдое дно, лишь присыпанное землёю, и отправляется к невидимому центру. Мальчик совершает кропотливую разведку: крепко сжимает коленки, чертя ими прямую, и пальцы, не позволяя тем увлекать руки в стороны; мягко и долго переставляет вперёд ладони, опасаясь порезать их спешным рывком об острый краями порожек.

Он ошибался, ожидая, что проход до того конца займёт время. Почва пошла в рост, и мальчик возвращается прочерченной коленками тропинкой до произвольной остановки в подсказанном памятью центре. Здесь он укрепился и продолжил поиск, перемещаясь вокруг центра по часовой стрелке. Отмерив полный круг, переползает вперёд и увеличивает радиус воображаемого циферблата. Почва пошла в рост, и мальчик замирает; мальчику под силу повторить свой поиск, теперь против часовой. Он не стал бы откладывать эту попытку, если хотя бы часть его верила в то, что это подействует. Если сейчас ему было куда бы взглянуть, он перевёл бы взгляд туда, где могло быть небо.

По-прежнему стараясь уловить оттенки ровной тени, заслонившей звёзды, мальчик различает среди обставшего молчания замешкавшийся звук, тяжёлое дыхание или говор, или чьё-то ворчание, исходящее из одной, неменяющей положение точки. Звук пробился снаружи, в нескольких метрах от мальчика, по правую руку. Даже если звук покинет своё место, мальчик сможет назвать точное число шагов до той царапины, которую оставил звук на тишине. Мальчик слышал его раньше. Так ворчала запертая на теннисном корте собака.

Звук исчезает, стоит мальчику приблизиться и первым же касанием найти щербину между стиснутых деревьев.

Прежде чем он спросит себя, почему снаружи темно так же, как внутри, включатся фонари на мосту и станет видно спешащих из парка.

По дороге обратно, замкнутый с двух сторон родительскими тисками, он жалеет о том, что неправильно вышел наружу и не прошёл назад через порожек. Что, если утро теперь не наступит? Он обещает завтра – одного его долго не пустят – в другой день – прийти туда днём, даже утром – так ему удастся отыскать порожек и пройти как полагается, с обратной стороны. Тогда он всё и сделает, сделает всё по правилам.

Если утро не наступит, он возьмёт с собой фонарик.

 

Заглавная фотография: Дмитрий Репин (оригинал фотографии обработан компьютерной программой)

 

Дмитрий Буныгин

 

 

– К оглавлению номера –