Реж. Надер Т. Хамаюн
Иран, 95 мин., 2009 год
Надер Хамаюн, хоть и родился в Париже, вполне может считаться новым лицом иранского кино. Свой первый длинный фильм «Тегеран» он снимает во времена, когда лучшие работы лидеров иранской волны 90-х великих Киаростами и Махмальбафа остались позади, когда Маджид Маджиди снимает исключительно религиозное кино, а любимец Джонатана Розенбаума Джафар Панахи, вопреки петициям западных либералов, продолжает сидеть в тюрьме. Судьба Хамаюна сложилась определенным зигзагом между Францией, где он жил, учился, в 1997-м закончил киношколу La Femis и Ираном, где он еще в детстве был свидетелем исламской революции, затем войны с Ираком Садама Хусейна. Для Хамаюна тот опыт был также важен с киноведческого ракурса, в 2006-м году он снял фильм «Иран: кинематографическая революция» (Iran: une r?volution cin?matographique) для канала ARTE в котором рассказывал о связи истории государства и цензуры с историей кинопроизводства в Иране, о влиянии революции на поколения кинематографистов.
«Тегеран» снят также при поддержке Франции, но полностью на аутентическом материале. Точный перевод фильма звучал бы как «Тегерун» (Tehroun — название фильма, T?h?ran — название города), так столицу Ирана называют на сленге иранских nouveau riche. Надер Хамаюн рассказывает историю растворения в городе трех друзей, со всего понятно, вчерашних крестьян. Их полуголодная дружба, их компромиссы в выборе способов добычи хлеба. Хамаюн может позволить себе быть смелым и мы, возможно, впервые в иранском кино видим ускользнувшую из кулака цензуры демонстрацию проституции и торговли детьми. Собственно первой городской профессией главного героя картины, как раз и было прошение милостыни со взятым на прокат младенцем.
В «Тегеране» чувствуется определенный нарративный каркас, роднящий его с моделями жанрового кино, французы даже называли его полар. Но в первую очередь хочется подчеркнуть в текстуре фильма два мотива: мотив человеческого сомнения вопреки действию социального механизма и мотив урбанистической романтизации. Так чувство растерянности персонажей перед неподдающимися их восприятию темпами реальности, их испуг от ощущения ускользающей из-под пят почвы, создает самые яркие краски в картине. Тогда как, неоновый мотив города-капкана, сталкивающего людей зубами, определяет динамику фильма, роднит его, как с элегантной резкостью карьеристских фильмов Скорсезе, так и с главной, все еще себя не исчерпавшей, неареалистической линией иранского кино.
Хамаюн признается, что умышленно пользовался подсказками жанра, ощущая дефицит подобных фильмов в иранском репертуаре. Возможно, по этой причине «Тегеран» порой выглядит достаточно схематичным, герои сами лезут на рожон, а их материальная бедность возводится в степень обидчивых мин. В обсуждении этого фильма даже прозвучала голая безосновательная, но интересная гипотеза, о том, что «Тегеран» – образец такого себе нового официального кино Ирана, обязанного эффектами вычистить былые критические наработки иранских кинематографистов. Если смотреть внимательно, Хамаюн критичен достаточно, во-первых, его пощечина цензуре, исходящая скорее от его статуса режиссера-эмигранта, но все же. Во-вторых, за весь свой фильм Хамаюн ни разу не показал полицию, что есть ложью – Тегеран – полицейский город – но ложью во имя воссоздания некой анархичности происходящего с героями, сам режиссер почему-то называет это политическим актом. В-третьих Хамаюну удается некое универсальное высказывание, о том, к чему людей доводит нужда, и здесь Хамаюн не тверд, но тема его, достойная важности.