Новый Завет существует чуть более двух тысяч лет. За это время его прочли несколько десятков миллиардов человек. Нет даже зыбкой надежды на то, что все эти читатели Евангелий прочли их одинаково. Так появлялись еретики, которые толкуют святые писания на свой вкус. Порою буквально «на вкус», ведь указано же в Благовествованиях, что на тайной вечери Христос разрешал – в качестве символического ритуала – есть Его тело. Португальский богослов Жозе Куштодиу ФАРИА заново раскрывает феномен еретичества, иллюстрируя свои мысли аналитическим разбором фильмов о каннибалах, которые профанируют Таинство Причастия сообразно своим аппетитам.
«То, что задевает нас сильнее всего, не может стать публичным без профанации». [1]
Ролан Барт о Бернаре Рекишо
Каноническое и еретическое
Причаститься еретичеству, отведав плоти и крови Логоса, означает лишь одно: начать думать о Каноне. Приступивший к размышлениям о Библии, а не принимающий беспрекословно её букву (о духе умолчим), – еретик-неофит. Принадлежность к еретикам приравнена к принадлежности меньшинству, но это заблуждение: еретиков, которые прочитывали Библию по-своему, а не в соответствии с воззрениями Церкви, было больше, чем приверженцев Канона. Просто кто-то не высказывал свои мысли, кто-то прятал их под камуфляжем официальной религии. Каждый еретик по мере сил удлинял свой путь на костёр.
Неверное представление о еретиках как прóклятой малой доле или щепоти прогорклой закваски возникло потому, что отступивших от Канона вследствие личных мыслей о Боге, Троице, природе Христа etc. мыслили как меньшúнства, то есть множество воспринималось как чёрные точки фитофтороза, осквернившие листья золотой ветви Веры. Наверное, к такому положению дел призывала разношёрстность ересей, невозможность строгой их классификации: на берегах голубой реки еретики не чурались воровства, кровосмешения и убийства, чтобы эти мерзости исчерпались, и скорее настало царство Божие [2], а в горах всё было наоборот: добрые люди не могли свернуть шею курице [3].
Некоторое время спустя, когда эти, воспринимаемые ныне эксцентрическими, воззрения [4] были смыты кровью Крестовых походов против еретиков, деятели Реформации – еретики с точки зрения католического Канона – создали такие сильные и притягательные идеи, что их паства стала равной по количеству, если не многочисленней, чем почитатели Церкви, созданной св. пред. Петром. Иронично, но Лютер и Кальвин перевернули вопрос о меньшинстве еретичества, и он стал вопросом о большинстве: если отступников становится много, то секта еретиков становится Церковью, создавая новый канон. В сущности, христианство, будучи изначально образовано группой еретиков от иудаизма, пойдя путём накопления большинства, с которым пришлось считаться, стало не только новой религией, но и новой Церковью, то есть превосходно устроенной системой со своим особенным Каноном. И этим каноникам надеяться на то, что в будущем не народятся новые еретики, не приходилось.
В эпохи, когда максимальная скорость распространения информации была равна скорости скачущего галопом коня, ересь распространялась медленно, но уверенно, как проказа [5]: добрые христиане из Альби, пока у них вылавливали вшей из шевелюры на вечерних посиделках, рассказывали о том, что богов двое, и мир создан злым. На то, чтобы переварить эти мысли, которые нельзя было вычитать в книге Бытия, требовалось время: его, если поджилки не тряслись при виде кюре (он мог запросто отдать еретика инквизиции), могло хватить и на то, чтобы добавить к этой катарской ереси свой штришок. В каждом селении был свой Бог – и он мог быть крайне несхож с каноническим церковным [6].
Сейчас, во время относительной свободы слова и плюрализма мысли, чтобы стать еретиком – нужно постараться. По гамбургскому счёту, в нашу постмодерную эру еретиков нет (еретиков именно религиозных, так как инквизиция и гонения перешли в политическое пространство). Пропал страх смерти, который насыщал еретичество вкусом запретного плода, и по аромату которого понимали: ecce αἵρεσις. Сейчас можно написать книгу о том, что у Иисуса Христа и Марии Магдалины были дети и не то, что не взойти на костёр, выкрикивая сквозь языки пламени проклятия Папе, а даже не питать надежду, что твои книги будут сожжены. Самый страшный удел, который может их ждать – сдача в макулатуру. Какое уж тут еретичество…
Кадр из фильма «Код да Винчи» Рона Ховарда
Сейчас сакральное настолько растворено в окружающем бытии, что его уже невозможно увидеть. Образцовый еретик Хорхе Луис Борхес, защищаясь щитом художественной литературы, в 1944 году пишет о трёх версиях предательства Иуды («Tres versiones de Judas»), но сейчас этим никого не удивить, так как можно придумать и четвёртую, и пятнадцатую. Дэн Браун увидел титьки у апостола Иоанна, хотя на той росписи, что дошла до нашего времени [7], можно было увидеть и ксеноморфа, вырывающегося из его груди. В 1966 году The Beatles были популярнее Иисуса, в 1970 году Христос снова стал суперстар, но дальше – хуже; популярность – дело большинства («Поп-культура держится на массовости», проговаривает сакральную банальность в романе “Zeitgeist” Брюс Стерлинг), а оно сейчас, в 2020-е, предпочитает Билли Айлиш, Тейлор Свифт и Дуа Липу. Джон Марко Аллегро в 1970-м пишет, а десятилетием позже последний великий ересиарх Филип Киндред Дик повторяет то, что Христос был грибом – если быть предельно точным, то гриб был Христом [8]; Безумный Шляпник меня бы поправил (монтайонцы, назвали бы этот гриб «трюфелем» [9]). После смерти Дика в 1982 году недолгое время пламенной еретичкой побыла Мадонна, но её закаббалили. Cattari, то есть котопоклонники, сейчас сидят в YouTube, листая шортсы Funny Cats. Амальрикане нашего времени – немногочисленная секта синефилов, верящих в то, что Матьё Амальрик – кинорежиссёр. Нынешние ариане верят, что высокий голос Арианы Гранде может вырезать слово FUCK из органического стекла. Сект, трактующих Библию на свой лад, стало столько, что не хватит щупалец Ктулху, чтобы их пересчитать.
Понимание еретичества сместилось, теперь оно воспринимается не как возможность мыслить иначе, параллельно или перпендикулярно Канону, а поиск внутри его таких болевых точек, даже лёгкое прикосновение к которым вызывает у Церкви пусть не острую боль, но неутихающий зуд, требующий действенных снадобий – вплоть до ядовитых и сильнодействующих. Забавно, что еретики, которые замахнулись на sancta sanctorum, чаще всего и не понимают, что они богохульствуют столь громогласно, что сотрясается подпочва от Рима до Авиньона. Этими еретиками поневоле становятся кинематографисты, показывающие в своих фильмах такие кощунственные вещи, при просмотре которых у верного Канону очи воздеваются горе, а во рту безмолвно клубятся анафемы тем, кто мыслит иначе.
Упомянутыми болевыми точками Церкви являются таинства: Крещение, Миропомазание, Евхаристия, Покаяние, Елеосвящение, Венчание, Священство (перечень утверждён на XVII Вселенском соборе во Флоренции в 1439 году). Этот канонический список сразу же показывает, какие из них уже исчерпали запас кощунства: оскорбление священников и священства имеет длиннейшую историю, – от Джованни Бокаччо до Джима Джармуша – и только самый ленивый не пнул этих святых людей, многие из которых на поверку оказываются не просто грешниками, но образчиками греховности; пусть не венчание, но брак, освящённый Церковью – предмет вечных насмешек, которые сегодня вряд ли кого-нибудь могут оскорбить; миропомазание и елеосвящение ещё ждут того момента, когда некто придумает способ поизгаляться над ними; крещение и покаяние детальнейшим образом разобраны Мишелем Фуко в четвёртой книге «Истории сексуальности» – и этого достаточно. Остаётся Таинство Причастия, и именно оно становится главной болевой точкой Церкви.
Кадр из фильма «Невероятная судьба Амели Пулен» Жан-Пьера Жёне
Таинство евхаристии и процесс означивания
Таинство евхаристии, центральное для Церкви, заключается в том, что причастие призывает вспомнить Христа во время таинства, при этом гостия, то есть пресная облатка, становится его Телом, а вино – Кровью [10]. Сущность евхаристии – пресуществление Святых Даров, то есть в буквальном смысле превращение гостии и вина в Тело и Кровь Христовы. На Тайной вечере Христос запускает два взаимосвязанных процесса, один из которых принадлежит тенденции, зародившейся ещё в древнегреческом язычестве, а другой открывает возможность особенной знаковой практики. Первый процесс (тактический) – это замещение: кровь заменяется вином; этот жест вписывается в долгую – от греков до библейского Авраама и сына его Исаака – историю замены человеческой жертвы на животную; кроме того, как написано в книге Левит, «душа всякого тела есть кровь его», поэтому её нужно выпускать и не употреблять в пищу [11]. Христос идёт дальше, замещая жертвенное животное вегетарианским аналогом (как Отец заменил Исаака бараном), тем самым исключив из причастия все атрибуты, которые можно маркировать как нечистые. Впрочем, человеческая жертва будет принесена, но и здесь снова происходит замещение: Агнец Божий сам становится жертвой, умирая на кресте, а не приносит в жертву другого человека или животное [12].
Второй процесс (стратегический) связан с первым, инкорпорируя и охватывая его – это означивание: чистые хлеб и вино во время Таинства становятся Телом и Кровью лишь по воле их Верховноозначивателя [13]; для всех остальных – неверующих – материя превращается в символ, в образ, в знак. Нужно отдавать себе отчёт, что означивание не есть и не может быть пере-означиванием или инверсией: можно только продолжать процесс, продолжать означивать, не в силах стереть предыдущие значения. Гостия – это и кусочек теста, и Тело Христово. Процесс означивания бесконечен, и также бесконечно он накапливает следы предыдущих означиваний. Христос, означив опреснок как своё Тело, не был родоначальником означивания, он просто продолжил его, предложив новую идею, не стерев её появлением долгую историю пресного хлеба.
Означивание, в принципе, является эквивалентом мышления, которое не имеет ни начала, ни конца, но лишь обречённость на постоянную работу [14], на изобретение идей, на осмысление и означивание, на создание «ткани различий». Это, без сомнений, тема Жака Деррида, но в нашем сугубо конкретном случае яснее всего процесс означивания описан Роланом Бартом во фрагменте «Язык и преступление» из главы «Сад II»: «Вообразим (если это возможно) общество без языка. Вот, например, мужчина совокупляется с женщиной a tergo [с тыла (лат.)] и добавляя к своему действию кусок теста. На этом уровне перверсии ещё нет. Только посредством последовательного добавления нескольких имён преступление мало-помалу “схватывается”, увеличиваясь в объёме и по густоте и достигая наибольшей трансгрессии» [15]. Барт, изобретая общество без языка, пытается найти точку отсчёта означивания, это безъязыкое общество – начало означивания, которое скрыто под вуалями наслоений, затоптано следами всех, кто размышлял. Это начало – Канон, текст святой Книги, который, безо всяких сомнений, началом быть не может, так как сам является продуктом означивания. Действительно, можно, сообразно со своей волей и стереотипами, остановиться в данной конкретной точке, но, если не понимать, что она произвольна, то это означает непонимание процесса означивания. Этот процесс – река без истока и устья, это только лишь русло, стремительно бегущая вода. Остановить её – означает сделать её неподвижной. Тухлой. И из этой застойной протухлости судить свежесть (читай еретичество) – банальное насилие.
И всё же, никоим образом не исключая бартезианских медитаций, следует заявить, что Христос – истовый дерридеанец. Означивание Христа, определение хлеба Телом, а вина – Кровью для поддержания памяти вполне определяется как дерридеанское «разлúчае» (différance) [16], включающее темпорализацию (temporalisation) и опространствование (espacement). Сплетая ткань различий, Ткач придаёт новое значение, не стирая старое, но наслаивая его на него; при этом, новое значение поддерживает движение создания различий, которые наслоятся в будущем. Следует ещё раз подчеркнуть, что означивание опреснока нельзя характеризовать как начальное (вопрос об истоке – особенная проблема и для Деррида), но его сила, без сомнений, демонстрирует волю Означивателя. Даже если не принимать во внимание религиозную сторону дела, то отмахнуться от интереснейшего протекания знаков невозможно. В рамках той же работы Жака Деррида [17] гостию можно рассматривать как знак, который «держит место» Христа, который и дал этот знак, взбудоражил и интенсифицировал циркуляцию иных знаков. И в то же время причастие «откладывает момент, когда мы могли бы встретить самого» Спасителя; эта встреча – «варенье на завтра» Белой Королевы из «Алисы в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла, завтра, которое не наступит никогда («Разве можно проснуться поутру и сказать: “Ну вот, сейчас, наконец, завтра”?»).
Кадр из фильма «В моей коже» Марины де Ван
Причастие. Избранные примеры кощунства
Итак, наделённый священной властью человек (который получил власть также в процессе означивания), причащая верующего, как бы извлекает Христа из гостии и вина, которые пресуществляются. Таким образом, оскорбить таинство евхаристии – это оскорбить Иисуса Христа. И долгая история такого богохульства начинается вместе с историей Церкви.
Оскорбить таинство евхаристии проще пареной репы – в буквальном смысле: Эмманюэль Ле Руа Ладюри в его обстоятельном опыте тотальной истории «Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)» несколько раз описывает, как глумятся над гостией, выдавая за тело Христово ломтики репы [18]. Среди кощунников – о, ужас! – дети, согласно Писанию, наследующие Царствие Божие. Дети, которые устраивают театральное представление [19], в центре которого – не просто неверие, а понимание того, что «зоб у неё [Римской церкви] куда как больше, чем сердце» (С. 445).
Паоло Уччелло в 1467-1468 годах пишет шесть картин со сквозным сюжетом (первую графическую новеллу?) под названием «Чудо осквернённой гостии» (Miracolo dell’Ostia Profanata). Сюжет донельзя простой и однозначный: евреи покупают гостию, чтобы её осквернить, она превращается в плоть и кровоточит, облатку спасают, освящая в храме, евреев сжигают на костре. На территории Европы погромы и казни евреев, в том числе и обвинённых в осквернении гостии, начались ещё в XI веке, и вряд ли можно предположить, что религиозный комикс Уччелло поспособствовал усилению гонений [20] (сравнить силу влияния шести деревянных панелей, например, с пропагандистской мощью фильма «Еврей Зюсс» (Jud Süß, 1940) Файта Харлана довольно сложно), но вполне можно понять его как характерное выражение смрадного духа того времени.
В работе Уччелло интересно «обратное» пресуществление: облатка из муки превращается в кровоточащую плоть. Вероятно, богоугодный сюжет, изображённый художником, заслонил собой странное отношение художника к гостии, хотя ещё немного и какой-нибудь подмастерье написал бы седьмую панель – с ещё одним костром, а Уччелло не смог бы, как Веласкес в «Менинах», сам вписать себя в эту картину – не смог бы физически. Следует вспомнить, что инверсии означивания нет – в том смысле, что повернуть означивание вспять невозможно. Следовательно, Учелло, изображая «обратное» пресуществление, в жесте контрапункта добавляет теме новое значение, словно бы возвращая ей материальный смысл: гостия из муки становится Телом буквально – Телом из плоти и крови [21]. Осквернять кружок пресного теста означает не осознавать его Смысл (или, что тождественно, не осознавать долгого процесса означивания), если гостия кровоточит – это означает, что пресуществление происходит самым конкретным и грубо материалистическим манером, а это значит, что надругательство над Кровью и Плотью становятся тягчайшим смертным грехом.
Паоло Уччелло «Чудо осквернённой гостии»
Глумление над буквой иногда сменялось кощунством над духом: пастух Пьер Мори, слишком уж пристав мыслью к идее таинства евхаристии, приходит к страшному выводу о пресуществлении: тело Христово, в виде облатки входящее в рот во время причастия, через некоторое время должно выйти наружу по однозначному пути, намеченному природой [22]. Эта еретическая идея, достойная мысли Пьера Клоссовски [23], равна по зар(я/а)жённости еретичеством идее-инверсии Милана Кундера из романа «Невыносимая лёгкость бытия» – идее ребёнка о кишках Бога [24]. Чем дольше размышляешь о Каноне и задаёшь неканонические вопросы, тем глубже погружаешься в еретичество.
В 1934 году, по прошествии шести сотен лет после альбигойской ереси, Андрей Николев пишет стихотворение, начинающееся таким катреном:
Благодарение за тихие часы,
за нашей пищи преосуществленье (sic!).
Сей миской облекается непрочной
состав заоблачный или кисель молочный.
Это кощунственное продолжение истории насмешки над самой сущностью евхаристии: пресуществление превращает молочный кисель в субстанцию, содержащую в себе Бога, который ограничен фарфоровой миской. Двойное кощунство – и над гостией, и над пресуществлением. Двойное, которое может рассматриваться и как тройное, если прочесть стихотворение Николева до конца [25], держа в мыслях настойчивое обращение автора к теме гомосексуальности: тогда молочный кисель может предстать в совершенно иной ипостаси.
Жиль Делёз в своём милом кощунстве добавляет к репе и молочному киселю костный мозг [26]; в 2014 году набор продуктов, подменяющих гостию, пополняется рулетиком из селёдки: Ален Кавалье в фильме «Рай» (Le paradis, 2014) рассказывает, как причастился в магазине «Монопри» [27]. Но если в случае Делёза представление Иисуса Христа в виде костного мозга воспринимается как почти анекдотичное (чуть раньше в этой же «литере» Делёз говорит, что «Любовь к сыру – это как разновидность каннибализма, абсолютный ужас!» [28]), то случай Кавалье даже на интуитивном уровне воспринимается как крайне еретический: любой верующий может без участия священника (вряд ли можно назвать им продавца рыбного отдела) получить причастие в самом несакральном месте – и ощутить Благодать и Свет.
Кадр из фильма «Рай» Алена Кавалье
Еретики, наследующие дух Книги, без колебаний удаляют любых посредников между собой и Богом и не приемлют их появления в каком-либо обличье. Все таинства Церкви, принадлежащие Ей и Её рабам, становятся принадлежащими отдельному человеку, что является страшнейшим грехом в глазах Церкви. Филип Киндред Дик в своей автофикциальной, фантастической во всех смыслах книге «ВАЛИС», идёт дальше Алена Кавалье, рукополагая себя в сан священника и причащая своего сына Кристофера с помощью булочки от хот-дога и тёплого какао [29]. Даже без нарочито непристойных референций, проанализированных Бартом в «Саде II», этого нагромождения кощунств (священство, крещение, миропомазание, причастие – четыре из семи!) достаточно, чтобы окрестить американского визионера и литератора одним из величайших ересиархов XX века.
Кадр из фильма «Территория» Рауля Руиса
«Чёрное причастие» как буквалистское понимание Таинства
Но к евхаристии можно относиться вполне буквалистски, становясь поневоле еретиком, которому, впрочем, совершенно наплевать на Канон. Рассматривать буквально евхаристию, то есть плоть и кровь как гостию, вполне в русле идеи Паоло Уччелло, проанализированной выше. Именно такое «чёрное причастие» (словосочетание создано по аналогии с «чёрной мессой»), когда человеческая плоть отсылает к Тайной вечере («приимите, ядите: сие есть Тело Мое»), в кинематографе изображено весьма широко, и иллюстрации такого «возврата» к человеческому жертвоприношению, замененного Причастием, кощунственно и скандально с позиции Канона, который уже не может контролировать означивание. «Это я придумал причастие! Это я дал вам белки и витамины!», кричит Питер в фильме «Территория» (The Territory, 1981) Рауля Руиса. Это буквальное прочтение Библии помогло выжить затерявшимся на странной территории, которые «причащаются» кусочками погибшего проводника Гилберта, а потом и Франсуазы, которая умерла от истощения, не принимая «чёрного причастия». Буквализм понимания таинства причастия отнюдь не наивный, как в новелле «Евангелие от Марка» Хорхе Луиса Борхеса [30], в которой буквалистское прочтение Евангелия привело к всамделишному распятию чтеца, которого посчитали за Христа. В фильме Руиса обращение к причастию – ход, который позволяет выжить, то есть работает просто как прикрытие каннибализма.
Если Бог существует и он – Бог католический, то чувство юмора у него пречернейшее. В 1976 году Рене Кардона снял фильм «Выжившие в Андах» (Supervivientes de los Andes), Фрэнк Маршалл в 1993 году – фильм «Выжить» (Alive), а в 2023 году Хуан Антонио Байона – «Снежное братство» (La sociedad de la nieve), экранизирующие катастрофу авиалайнера Fairchild FH-227D и последовавшие за ней события, получившие название «Чудо в Андах» (El Milagro de los Andes). Члены студенческой регбийной команды «Old Christians» (название как предвкушение шутки) из Уругвая, их родственники и знакомые (все они были католиками) попадают в страшную ситуацию, которая, как и нагромождение мерзостей во фрагменте книги Ролана Барта о маркизе де Саде, не может не показаться выдуманной и срежиссированной. Авиакатастрофа, снежный плен, холод, необычные методики борьбы с обморожением, потом снежная лавина, долгий поход в неизвестность и – спасение. Внутри тире скрывается поедание погибших, лежащих на снегу Анд, запрет был наложен лишь на тела родственников. Некоторые фрагменты в фильме Маршалла написаны слишком густыми мазками: после короткого религиозного диспута выживающие решают, что душа вознеслась, а тело, оставшееся лежать на снегу – всего лишь мясо, еда; Нандо Паррадо, персонаж Итана Хоука, спрашивает друга: «Надеюсь, вы съели не мою сестру?». Впрочем, Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним, ел хлебы предложения; значит, существуют случаи, когда «инверсированное» причастие также дозволено – и оно заставляет вспомнить о старых христианах.
Кадр из фильма «Выжить» Фрэнка Маршалла
Задачей этого текста не является анализ случаев показа каннибализма в кинематографе как «инверсированной» евхаристии и, тем более, создание некоего перечня особо выразительных случаев, показанных в кинофильмах. Однако трудно не упомянуть некоторые неординарные ситуации, которые конкретным образом определяют пусть не отношение к евхаристии, но к человеческой плоти, воспринимаемой не просто как белковая субстанция (здесь снова следует вспомнить первые строки упомянутого выше фрагмента «Язык и преступление» Ролана Барта). Подверстать под буквально понятую суть причастия такие «трансгрессивные» фильмы, как «В моей коже» (Dans ma peau, 2002) Марины де Ван или «Сырое» (Grave, 2016) Жюлии Дюкурно, означает расширить тему, но это чревато расфокусированием взгляда на неё. Несомненно, в случае первого фильма можно утверждать о психотическом заострении внимания героини к собственной коже и понять его как некий случай «самопричащения» (к слову, на Тайной Вечере Христос пил Свою Кровь); героиня «Сырого», Жюстин, пройдя обряд посвящения в студенты, который можно трактовать как секулярное причастие, съедает палец сестры, но именно эта ситуация и все последующие, произошедшие в фильме, уводят тему из частной фантазмической в общую, почти клиническую.
Кадр из фильма «Уикенд» Жан-Люка Годара
Предложение плоти как залог профанации таинства
Евхаристия предполагает предложение («приимите, ядите: сие есть Тело Мое»). Именно это является чётким параметром различения просто фильмов о каннибалах самого широкого спектра – от жанровых картин Руджеро Деодато и Умберто Ленци, киноработ, каннибализм в которых был дополнительной, но выразительной темой («Уикенд» (Week End, 1967) Жан-Люка Годара, «Свинарник» (Porcile, 1969) Пьера Паоло Пазолини, «Темрок» (Themroc, 1973) Клода Фаральдо), до фильмов, в которых она стала просто подкладкой-основой («Что ни день, то неприятности» (Trouble Every Day, 2001) Клер Дени, «Вместе с костями» (Bones and All, 2022) Луки Гуаданьино) – и тех немногих киноработ, которые эту тему разработали несколько тоньше и интересней. Если вооружиться этим различием, то можно отыскать фильмы, которые, пусть и не разрабатывают тему буквального прочтения причастия, всё же отражают некоторые ситуации, схожие с ней.
В фильме Мэттью Вона «Kingsman: Золотое кольцо» (Kingsman: The Golden Circle, 2017) Поппи Адамс, героиня Джулианы Мур, «причащает» одного из претендентов банды «Золотое кольцо» гамбургером, который она только что приготовила из другого претендента. Из-за того, что сцена, как и весь фильм-пастиш, снята в острохарáктерном стиле, её суть скрывается за ослеплением сюжетного напора, декораций, выкрашенных в кричащие цвета, и общим ироническим посылом, который логичным образом принадлежит пародийной сущности фильма. Но суть, несомненно, от этого не меняется – поедание человеческой плоти как испытание; в фильме Питера Гринуэя «Повар, вор, его жена и её любовник» (The Cook, The Thief, His Wife & Her Lover, 1989) Джорджина заставляет Альберта съесть кусочек новоиспеченного библиотекаря, – причастие под дулом пистолета! – обставляя это как испытание. Различие этих двух случаев «чёрного причастия» в том, что плоть для гринуэевской Джорджины максимально нагружена многочисленными – от культурного до мифологического – смыслами, а для воэновской Поппи предельно обессмыслена: человеческая плоть для неё – просто белок, фарш для Krabby Patty [31], зелёный сойлент [32]. Так, пастиш на тему суперагентов, позволяющий заново переосмыслить определение, данное Фридрихом Энгельсом жизни как существованию белковых тел (оно является как оправданием буквалистского прочтения таинства евхаристии, так и основанием для начала Холокоста), можно рассматривать как фундамент изысканно-искусственной истории, сыплющей во все стороны культурные отсылки.
Кадр из фильма «Kingsman: Золотое кольцо» Мэттью Вона
Наиболее выразительно тема «чёрного причастия» звучит в концовке фильма Ридли Скотта «Ганнибал» (Hannibal, 2001), при том, что в «Молчании ягнят» (The Silence of the Lambs, 1989) Джонатана Демме она не была даже намечена. Следует отметить, что в романе Томаса Харриса «Ганнибал» сцена «причастия» в самолёте решена категорически противоположным образом, – уморительно комически – и нет никакого намёка на приготовленные в масле человеческие мозги, предлагаемые ребёнку [33]. Если быть окончательно точным: в романе никакой сцены «чёрного причастия» в самолёте нет. Несомненно то, что сценаристы «Ганнибала» Дэвид Мэмет и Стивен Заиллян, отказавшись от намерения подпортить зловещий образ доктора сценой, больше подходящей какой-нибудь из частей «Голого пистолета», переписали её в крайне мрачном ключе: мальчик, сам того не зная, становится каннибалом, перенимая это свойство у Лектера [34]. Харрису же было достаточно сцены ужина с Крендлером, в котором он выступал основным блюдом: доктор «причастил» Клариссу Старлинг и она осталась с ним («Доктор Лектер обратил внимание на то, как интенсивно движутся её блестящие от масляного соуса губы»). В фильме же Скотта, в той же, но категорически иначе срежиссированной сцене Старлинг, сыгранная Джулианой Мур, отвергает «чёрное причастие», и доктор «причащает» Крендлера ломтиком его же мозга. Этого достаточно, чтобы понять предельно извращённую сущность Лектера [35], поэтому сцена «чёрного причастия» в самолёте совершенно излишня, да и вызывает множество вопросов, главным из которых является: когда это доктору удалось предаться готовке в собственном стиле – неспешно, слушая Баха, отвлекаясь на историю Италии и прерываясь на глоток белого вина? Сложно себе представить, как Лектер, переодеваясь в синий спортивный костюм, спешно обжаривает мозги с пряными травами и укладывает их в пластиковый ланч-бокс. Времени на кулинарное представление не было: Лектера почти настигли полисмены, Старлинг отгоняла его от плиты канделябром, а затем, после фокуса с наручниками и нехирургической работы тесаком, думать пришлось о постановке турникета, а не о правильной температуре нагревающегося оливкового масла. И всё же, нельзя не признать, что заключительная сцена «Ганнибала» эффектна из-за своего прямо-таки сатанинского цинизма, хотя зрителю всё ясно и без ударной концовки – тьма есть тьма.
Кадр из фильма «Ганнибал» Ридли Скотта
Вонзать зубы в Плоть Христа. Профанации сакрального Таинства как производство différance
Таинство евхаристии, если попытаться означить его в манере Христа, характерно желанием стать ближе к нему, как живо и несколько излишне выразительно [36] пишет об этом святитель Иоанн Златоуст: «<…> вводя нас в бóльшее содружество с Собой и показывая Свою любовь к нам. Он представил желающим не только видеть Его, но и осязать и есть, вонзать зубы в Плоть и соединяться, и исполнять всякое желание» [37]. Проглотить мучной кружочек – этого так мало для тех, кто хочет вонзать зубы в плоть.
Но можно стать ближе к человеку, не Христу. В фильме «Антивирусный» (Antiviral, 2012) Брэндон Кроненберг в качестве арабески к орнаменту основного повествования показывает лавку «мясника», который торгует плотью знаменитостей. Главный герой фильма задаёт «мяснику» вопрос о каннибализме, на что тот отвечает, что плоть-то не настоящая, а искусственно выращенная. Какой уж тут каннибализм? Белесые ломти, нарезанные порционно, покупает ресторан, который кормит посетителей мясом селебов, предусмотрительно ставя возле тарелки со стейком фотографию «звезды», из которой он выращен. У посетителей ресторана – хорошие зубы, они, причащаясь, вонзают их в плоть знаменитостей с упоением и восхищением.
Кадр из фильма «Антивирусный» Брэндона Кроненберга
Этот удивительный сюжетный ход, хоть и является побочным, находится в центре мира, который создан и запечатлён Кроненбергом-сыном. Этот мир зиждется на полном отсутствии, вероятно, даже уничтожении сакрального при сохранении массовости поклонения профанному. Комический эпизод: мясо одного селеба подёрнулось плесенью, перестало быть пригодным к готовке, и ресторан начал продавать стейки из мяса другой знаменитости, выдавая его за мясо первого. Естественно, что никто не заметил подмены, так как выращенное мясо, следуя определению Энгельса, является всего лишь белковой субстанцией. Интересно было бы провести социологический опыт, который довольно легко реализуется с помощью Интернета: спросить поклонников Тейлор Свифт об их желании съесть мясо, выращенное из клеток её тела (и будет ли веганка Билли Айлиш против такой практики – кормить поклонников бургерами с patty из мяса, выращенного из клеток её тела?).
Почитание знаменитостей из «Антивирусного» является краеугольным камнем секулярной «Церкви», в которой есть все атрибуты почитания, но вычищено любое упоминание Божественного. Кроненберг демонстрирует поклонение без веры, которое становится чем-то вроде секулярной евхаристии: кроме уже упомянутого поедания выращенной плоти знаменитостей созданный режиссёром мир в буквальном смысле болен. Крупные корпорации продают болезни знаменитостей, специальным образом обработав вирулентные препараты, чтобы они, заразив клиента, не могли быть переданы другим. Причаститься знаменитости, переняв её болезнь – это уже нечто крайне интимное, висцеральность невиданной степени глубины.
Причаститься болезнью, при всей чистой концептуальности идеи, продемонстрировано Кроненбергом-сыном как нечто, относящееся к веку романтизма; но представляется, что внешняя сторона фильма всё же не столь важна, как идея – стать ближе к человеку, приняв его болезнь. Крайнее еретичество этой идеи так и осталось бы отмеченным особенностями нашего оголтелого постмодернового века, если бы не аналог, который продемонстрировал Ален Кавалье в его грандиозном фильме «Тереза» (Thérèse, 1986).
Кадр из фильма «Тереза» Алена Кавалье
Этот фильм, как и некоторые работы Робера Брессона, Марселя Жуандо, Жоржа Бернаноса, Пьера Клоссовски, можно разбирать поэпизодно, отыскивая всё новые и новые грани католицизма. В рамках данного текста интересен небольшой фрагмент: Тереза из Лизье уже серьёзно больна туберкулёзом, за ней приглядывает пожилая монахиня, а её подруга пробирается к ложу больной и совершает странный, но вполне объяснимый с позиции причастия другому человеку поступок. Сцена мерзка в смысле изображения и возвышенна в смысле содержания: монахиня берёт в руки ёмкость с туберкулёзными отхаркиваниями, погружает в них свой палец и – заражённые лёгочные плёнки мерзко тянутся, не желая разделяться и отрываться – слизывает их в надежде заболеть той же болезнью, что и Тереза. Это причастие болезнью, в отличие от крайне секулярного опуса Кроненберга-сына, находится в сакральном пространстве католицизма, но, несомненно, воспринимается как предельная ересь, характеризующаяся индивидуальным пониманием Веры и Божественного.
А это означает, что невозможно остановить движение différance, порождающее различия, сплетающее из них ткань, прозрачный палимпсест следов, стирающих самих себя и порождающих отблеск прошлого и мерцание будущего. Это означает, что причастие, пусть и профанируемое фильмами – даже теми особенными фильмами, в которых «на лицах блещут капли неземные» («белое причастие» по Андрею Николеву?) – всё ещё остаётся таинством, в котором еретикующий человек со всеми его мерзкими секретами и секрецией становится ближе другому человеку, прозревая будущее и пестуя память о Христе, предложившего свою Плоть и Кровь ради борьбы с забвением.
Примечания:
[1] Барт Р. Рекишо и его тело. Цитата со С. 135. // В кн. Рекишо Б. Фаустус и другие тексты. – М.: Новое литературное обозрение, 2023. – 176 с. [Назад]
[2] Борхес Х. Л. Богословы // В кн. Борхес Х. Л. Вавилонская библиотека. – Харьков: «Фолио», Ростов-н/Д: «Феникс», 1999. – 416 с. С. 280: «<…> гистрионы считали, что миру придёт конец, когда исчерпается число его возможностей, и, поскольку повторений быть не может, праведник должен исключить (то есть совершить) наигнуснейшие дела, дабы таковые не запятнали будущего и дабы ускорить пришествие царства Иисусова». [Назад]
[3] Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324). – Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2001. – C. 544. С. 525: «Примечание 3. Следует отметить, что для катаров, веривших в переселение душ, убийство курицы – не простое дело». [Назад]
[4] Даже если Хорхе Луис Борхес в «Богословах» выдумал некоторые из колоритных еретических обычаев, что не пристало учёному ересиологу (впрочем, Борхес и не стремился им быть), смелость его мысли побеждает любые критические нападки. Однако, увлекшись борхесовской прозой, важно не упустить одно краткое замечание, данное в скобках: «(Опасаться надо тех ересей, которые можно спутать с ортодоксией.)» (Борхес Х. Л. Богословы // В кн. Борхес Х. Л. Вавилонская библиотека. – Харьков: «Фолио», Ростов-н/Д: «Феникс», 1999. – С. 175). Размышляя о непрерывной истории изменений иудаизма, католицизма и протестантизма, следует держать в голове эту просветляющую мысль, постоянно к ней возвращаясь. [Назад]
[5] В книге «Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)» катарская ересь сравнивается с болезнью не меньше дюжины раз. [Назад]
[6] Фраза слишком уж вольная, так как «канонический церковный Бог» более или менее был определён на XIX Вселенском соборе Католической церкви (Тридентский собор, 1545-1563), а до этого (см. книгу «Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии» М. Р. Майзульса, С. О. Зотова и Д. Хармана), как, впрочем, и после, Мужа скорбей писали то с нимбом, а то и с мандорлой (о Троице с тремя головами или тремя лицами после Тридентского собора пришлось забыть во избежание подозрений в кощунстве или ереси). [Назад]
[7] Степанов А. «Искусство эпохи Возрождения. Италия. XVI век». – М.: «Азбука-Классика», 2007. – 640 с. С. 80: «Он [Леонардо да Винчи] писал “Тайную вечерю” яичной темперой. Чтобы укрепить грунт и защитить картину от сырости, он сделал состав из смолы и мастики, из-за которого на стене стали проступать губившие живопись кислóты и соли. В 1500 году случилось ужасное наводнение, которое, вероятно, затопило трапезную, после чего в низине, где расположен монастырь, долго сохранялась сырость.
Первое упоминание о том, что роспись разрушается, относится с 1517 году. Во второй половине XVI века все, кто видел картину, оплакивают её как погибшую, уверяют, что лишь с трудом, да и то смутно различают, что на ней изображено. К 1612 году трещины уже сливаются друг с другом, и живопись, превратившаяся в бесчисленные мелкие струпья, грозит осыпаться. Монахи, не видя смысла в сохранении картины, проламывают дверь посредине стены, отрéзав ноги у Христа, Иоанна и Иакова Старшего. Крупные отвалившиеся куски прибивают на прежнее место гвоздями. В XVII веке картину дважды “реставрировали” шарлатаны, предварительно соскабливавшие струпья красок Леонардо. При Бонапарте в трапезной, вопреки его запрету, устраивают конюшню, и французские драгуны забавляются тем, что швыряют осколки кирпича в головы апостолов. Сырость так велика, что вода стекает вниз потоками, отмечая путь белёсыми следами. В 1800 году наводнение превратило трапезную в болото и усугубило сырость. Только в 1807 году, когда монастырь обустроили в казарму, помещение восстановили, а окна наконец застеклили. Стендаль, видевший картину Леонардо в 1811 году, возмущался: “Тогда как в одном конце трапезной ничтожная фреска Монторфано поражает глаз кричащей свежестью своих красок, в другом её конце сторож показывает вам на стене какие-то неясные очертания. Это “Тайная вечеря” Леонардо да Винчи”». [Назад]
[8] Дик Ф. Трансмиграция Тимоти Арчера. – СПб.: Амфора, 2008. – 303 с.
Кощунство фантазийное со с. 109-110:
«– Что за гриб?
– Энохи.
– Энохи – гриб? – недоверчиво переспросила я.
– Гриб. Тогда это был гриб. Они выращивали его в пещерах, эти саддукеи.
– Господи Иисусе!
– Они делали из него грибной хлеб. Они делали из него отвар и пили его. Ели хлеб, пили отвар. Вот откуда появились два вида гостии, тело и кровь. По-видимому, гриб энохи был ядовитым, но саддукеи нашли способ обезвреживать яд – по крайней мере, что-то делали с ним, что он не убивал их. Они галлюцинировали с него.
Я засмеялась:
– Тогда они были…
– Да, они торчали. – Теперь смеялась и Кирстен, вопреки своему желанию. – А Тиму [епископу Калифорнийской епархии Тимоти Арчеру] приходится каждое воскресенье подниматься в соборе Божественной Благодати и совершать причащение, зная обо всем этом, зная, что они просто пёрлись в психоделическом трипе, как малолетки на хипповом Хайт-Эшбери. Я думала, что это убьёт его, когда он узнал.
– Тогда, по сути, Иисус был наркодилером!
Она кивнула.
– Двенадцать апостолов – это теория – контрабандой доставляли энохи в Иерусалим, и их схватили. Это лишь подтверждает, что разгадал Джон Аллегро… Если тебе довелось ознакомиться с его книгой [Имеется в виду книга Джона Аллегро «Священный гриб и крест» (1970)]. Он один из величайших ученых по ближневосточным языкам… Он был официальным переводчиком Кумранских рукописей».
Просто кощунство со с. 161.:
«– <…> У них был энохи, там, в уэде [уэд (араб.) – высохшее русло реки.].
– Гриб.
Он пристально посмотрел на меня:
– Да, энохи – гриб.
– Хлеб и отвар.
– Да.
– Но теперь его нет.
– У нас есть причастие.
– Но и ты, и я знаем, что в нём, в причастии, нет того содержания. Это как карго-культ, когда туземцы строят имитации самолётов». [Назад]
[9] Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324). – Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2001. – C. 544. С. 528-529: «Примечание 3. Игра слов: в оригинале использовано слово truffe, которое в современном французском языке означает “трюфель” (гриб), а в старофранцузском – “обман”, “плутни”». [Назад]
[10] От Матфея святое благовествование 26:26-28 (Синодальный перевод):
26 И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. 27 И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, 28 ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов.
От Марка святое благовествование 14:22-24 (Синодальный перевод):
22 И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: приимите, ядите; сие есть Тело Мое. 23 И, взяв чашу, благодарив, подал им: и пили из нее все. 24 И сказал им: сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая.
От Луки святое благовествование 22:19-20 (Синодальный перевод):
19 И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание. 20 Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается.
От Иоанна святое благовествование 6:48-56 (Синодальный перевод):
48 Я есмь хлеб жизни. 49 Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; 50 хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет. 51 Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира. 52 Тогда Иудеи стали спорить между собою, говоря: как Он может дать нам есть Плоть Свою? 53 Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. 54 Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. 55 Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. 56 Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем.
Первое послание к коринфянам 11:23-29 (Синодальный перевод):
23 Ибо я от Самого Господа принял тó, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб 24 и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание. 25 Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание. 26 Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет. 27 Посему, кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. 28 Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. 29 Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. [Назад]
[11] Книга Левит 17:10-14 (Синодальный перевод):
10 Если кто из дома Израилева и из пришельцев, которые живут между вами, будет есть какую-нибудь кровь, то обращу лице Мое на душу того, кто будет есть кровь, и истреблю ее из народа ее, 11 потому что душа тела в крови, и Я назначил ее вам для жертвенника, чтобы очищать души ваши, ибо кровь сия душу очищает; 12 потому Я и сказал сынам Израилевым: ни одна душа из вас не должна есть крови, и пришлец, живущий между вами, не должен есть крови. 13 Если кто из сынов Израилевых и из пришельцев, живущих между вами, на ловле поймает зверя или птицу, которую можно есть, то он должен дать вытечь крови ее и покрыть ее землею, 14 ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его; потому Я сказал сынам Израилевым: не ешьте крови ни из какого тела, потому что душа всякого тела есть кровь его: всякий, кто будет есть ее, истребится. (Rotwurst, biroldo, morcilla, black pudding, boudin noir и кров’янка как шибболет для (не)идущих в Царство Божие; потерян для Него и тот, кто съел батончик «Гематогена».) [Назад]
[12] Символом Христа в Средневековье был пеликан, который клювом разрывал себе грудь и, по разным версиям, воскрешал/кормил своей кровью птенцов, а для ранних христиан Сына Божьего символизировала рыба (Ихтис – акроним греческих слов «Иисус Христос Божий Сын Спаситель»). Немного запутывает несимволическая реальность, в которой пеликан ест рыбу; а уж если вспомнить, что символом Христа был ещё и Агнец, то такой сёрф энд тёрф грозит перерасти в винегрет. [Назад]
[13] Верховного, но не Первоначального или Изначального и не Завершающего. Если сравнить Христа с водяной лилией, то его роль Означивателя, точнее его место в процессе создания различий прекрасно описывается фразой Шарля Пегú: «Это не последняя кувшинка повторяет первую – это первая кувшинка повторяет все остальные и последнюю». Христос – не первая кувшинка, но он несёт в себе и меты прошлого, и следы будущего, если обратиться к словам Жака Деррида. [Назад]
[14] Ср. с идентичной работой метафоры, бартовская «работа именования» равна работе означивания: «<…> метафора не останавливается, непреклонно продолжается работа именования, вынужденная идти всегда, никогда не фиксироваться, беспрестанно разрушая найденные имена и не оканчиваясь ничем, кроме постоянного раз-именования: поскольку это походит не на всё, а последовательно на что-то, оно ни на что не походит. Или ещё: да, это походит, но на что именно? на “нечто не имеющее имени”». Барт Р. Рекишо и его тело. Цитата со с. 158. // В кн. Рекишо Б. Фаустус и другие тексты. – М.: Новое литературное обозрение, 2023. – 176 с. [Назад]
[15] Барт Р. Сад, Фурье, Лойола. – М.: Праксис, 2007. – 256 с. Продолжение фрагмента, с. 204-205: «Человек зовется отцом женщины, которой он обладает и о которой сказано, что она замужем; любовная практика называется постыдным именем, это содомия; а кусочек хлеба, причудливо участвующий в этом действии, становится – под именем гостии – религиозным символом, отрицание которого представляет собой святотатство. Саду удается нагромоздить языковой монтаж: фраза для него обладает самой функцией обоснования преступления, синтаксис, рафинированный за долгие столетия культуры, становится элегантным искусством (в том смысле, в каком в математике говорят об элегантном решении); синтаксис складывает преступление с точностью и проворством: “Чтобы объединить инцест, адюльтер, содомию и святотатство, он имеет свою замужнюю дочь в зад с помощью гостии”». [Назад]
[16] При всей кажущейся запутанности и небольшой стилистической взъерошенности перевода Д. Ю. Кралечкина, для дерридеанского différance (с «a») автор этого текста принимает именно его предложение – «разлúчае» (Деррида Ж. Поля философии. – М.: Академический Проект, 2012. – 376 с.), а не предложение Г. К. Косикова («различание» с курсивным «а»; см., как бы это ни странно выглядело, Барт Р. Нулевая степень письма. – М.: Академический Проект, 2008. – 431 с.) и не предложение В. В. Бибихина («разнесение»; см. Деррида Ж. Позиции. – М.: Академический Проект, 2007. – 160 с.). Объяснение авторского тяготения к предложению Кралечкина может появиться после сличения его перевода пассажа о différance (с «a») с переводом Косикова.
Ж. Деррида в переводе Д. Ю. Кралечкина (проц. изд., С. 35): «Разлúчае – это то, что обусловливает то, что движение означивания возможно только тогда, когда каждый элемент, называемый “присутствующим”, выявляющийся на сцене присутствия, соотносится с чем-то отличным от себя, сохраняя в себе мету прошлого элемента и поддаваясь опустошению со стороны меты своего отношения к будущему элементу, поскольку след не в меньшей степени соотносится с тем, что называют будущим, нежели с тем, что называют прошлым, и конституирует то, что называют настоящим в самом этом отношении к тому, что им, настоящим, не является <…>».
Ж. Деррида в переводе Г. Д. Косикова (проц. изд., С. 49): «Различание – это то, благодаря чему движение означивания оказывается возможным лишь тогда, когда каждый элемент, именуемый “наличным” и являющийся на сцене настоящего, соотносится с чем-то иным, нежели он сам, хранит в себе отголосок, порождённый звучанием прошлого элемента и в то же время разрушается вибрацией собственного отношения к элементу будущего; этот след в равной мере относится и к так называемому будущему и к так называемому прошлому; он образует так называемое настоящее в силу самого отношения к тому, чем он сам не является <…>». [Назад]
[17] Деррида Ж. Поля философии. – М.: Академический Проект, 2012. – С. 31.: «Знак, как обычно утверждается, ставится на место самой вещи, присутствующей вещи, причем “вещь” здесь отсылает и к смыслу, и к референту. Знак представляет присутствующее в его отсутствии. Он держит его место. Когда мы не можем взять или показать вещь, высказать присутствующее, сущее-присутствующее, когда присутствующее не представляется в собственном виде <quand le présent ne se présente pas>, мы означиваем, обращаемся к обходному манёвру знака. Мы берём или даём знак. Мы делаем знак. Идёт ли речь о вербальном или письменном знаке, денежном знаке, о делегировании на выборах или политическом представлении, оборот знаков откладывает момент, когда мы могли бы встретить саму вещь, захватить её, потребить её или потратить, потрогать её, увидеть, созерцать её в настоящем». [Назад]
[18] Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324). – Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2001. – C. 544. С. 188: «Если бы евхаристия и вправду была телом Христовым, – говорили, если вкратце, [каменщик по имени] Оден и все те, кто повторял афоризмы подобного рода, – то она не далась бы на съедение попам. Да будь тело Христово таким же большим, как гора Маргай, что возле Далу, попы давно съели бы его в виде паштета. Это всего лишь маленький пример фольклора, высмеивающего евхаристию, гулявшего по Пиренеям: тамошние крестьяне совершали возношение кусочков репы, демонстрируя толпе глумление над святым таинством; умирающие осыпали бранью священника, подносившего облатку, делали вид, что облатка жёсткая, зловонная; знахарки наводили порчу на “тело Христово”». [Назад]
[19] Op. cit., С. 317-318: «В Ла-Бастид-де-Серу, в Жюнаке дети пасут быков и свиней; играют между собой, поедая репу и брюкву; режут репу ломтиками, потом один из участников игры поднимает её характерным жестом священника с облаткой (возношение репы-облатки позднее встретится в пиренейском колдовстве XVI века). В другой раз молодые подсобники на уборке проса пускаются на всякого рода шутки (озорство) в амбаре, который служит им спальней. Хозяин набил их туда вповалку. Весёленький вечерок быстро минует ту стадию, которая в наше время была бы простым боем подушками. Один из юных работников, Пьер Асес, совершает в этом импровизированном дортуаре глумливое возношение репы-облатки. Вместо дароносицы он использует стеклянную чашу. Для других пареньков это уже слишком. Они вдруг пугаются». [Назад]
[20] А у некоторых смелых историков связанные с этим вопросом предположения встречались: «Хорошо известна связь между евхаристическими чудесами и преследованиями евреев. Было высказано предположение, что обвинения в ритуальных жертвоприношениях, выдвигавшиеся против евреев с середины XII века, проецировали вовне глубокую внутреннюю тревогу, вызванную идеей реального присутствия в связи с Евхаристией. <…> Догма о пресуществлении, отрицая чувственные данные в пользу потаенной и незримой реальности, может быть интерпретирована (по крайней мере, внешним наблюдателем) как мощная победа абстракции» (с. 172-173) // В кн. Гинзбург К. Деревянные глаза: Десять статей о дистанции. – М.: Новое издательство, 2021. – 448 с. [Назад]
[21] Op. cit., с. 386-387 (курсив – Э. Ле Руа Ладюри): «Одна женщина <…> испекла лепёшку, которую кюре потом освятил на алтаре. Увидав это, женщина принялась хохотать:
– Как видно, лепёшка, что я испекла, стала телом Христовым. Смех, да и только!
И, однако, пожелала причаститься. Тут кюре попросил Бога сделать по такому случаю чудо. И вправду, когда кюре дал женщине причастие, лепешка-гостия казалась пальцем ребёнка, а освящённое вино в чаше выглядело как сгустившаяся кровь. То-то страху натерпелась!.. От того только и причастилась более благоговейно». (Эта история, в которой кюре и женщина изначально были Папой и римлянкой, – exemplum, который исправно попадал в собрания exempla как «пример» маловерам, а в рамках этого текста интересен как пример «обратного» пресуществления.) [Назад]
[22] Op. cit., с. 114: «По случаю одного из визитов к [еретику-катару] Гийому Белибасту, видимо где-то под Пасху 1319 года, [пастух] Пьер Мори всерьёз оказывается перед перспективой женитьбы <…>. После некоторых высказываний по поводу долгого отсутствия Пьера и моральной невозможности помыслить, что Христос, если он действительно присутствует в евхаристии, проходит через постыдные части человеческого тела, Белибаст приступает к основному вопросу: женитьбе Пьера Мори». [Назад]
[23] Op. cit., с. 358: «Всё вокруг полно душ, – говорит изгнанник [еретик-катар Гийом Белибаст], осевший в Морелье, лихо развивая свою мысль. – Воздух, что колышется вокруг, наполнен добрыми и злыми духами. Кроме редких случаев, когда дух пребывал в теле покойного, что был при жизни праведным и добрым (в таком случае этот дух вернётся на небо), изошедший из мёртвого тела дух всегда стремится вновь воплотиться. Ибо дурные духи, что пребывают в воздухе, поджаривают этот дух, когда он находится среди них; они его понуждают, стало быть, скрыться в каком-нибудь плотском теле, будь оно человеческое или звериное, ибо всё время, что человечий дух отдыхает в какой-либо плоти, дурные духи, что роятся в воздухе, не могут его поджаривать и мучить». Идея, высказанная еретиком в XIII веке, идентична центральной идее романа «Бафомет» Пьера Клоссовски. [Назад]
[24] Кундера М. Невыносимая лёгкость бытия // «Иностранная литература», 1992, № 5-6. – С. 108: «Когда я был маленький и рассматривал Ветхий Завет, изданный для детей с гравюрами Гюстава Доре, я видел там Господа Бога на облаке. Это был старый человек с глазами, носом, с длинной бородой, и я говорил себе: если у него имеется рот, то он должен есть. А если он ест, то у него должны быть кишки. Но эта мысль тотчас пугала меня, ибо я, хоть и был ребёнком из семьи скорее неверующей, всё же чувствовал, что представление Божьих кишок – святотатство.
Непроизвольно, без всякой теологической подготовки, я, стало быть, уже ребёнком понимал несовместимость испражнений и Бога, а отсюда и сомнительность основного тезиса христианской антропологии, согласно которой человек был сотворён по образу и подобию Божьему. Либо одно, либо другое: либо человек сотворён по образу Божьему, и тогда у Бога есть кишки, либо у Бога нет кишок, и человек не подобен ему». [Назад]
[25] Николeв А. (Андрей Н. Егунов) Собрание произведений. Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband, 35, 1993. – 372 с. С. 280:
О жизнь богатая: есть даже молоко.
На цыпочках стоит недалеко
видение двусмысленных полей –
творимый, но не нами, клей,
скрепляющий взаимно лоскутки.
Друг другу мы становимся легки,
уже не мы, а близнецы иные.
Элизиум сочится, дождик лунный,
на лицах блещут капли неземные,
рабочий пот, иль слезы, или слюни –
не разобрать загробнейший удой,
но он становится насущнейшей едой,
и млеком ангельским, и молоком коровьим,
и дружественным сном, и неземным здоровьем.
В тот день, когда меня не станет,
ты утром встанешь и умоешься,
в прозрачной комнате удвоишься
среди пейзажа воздуха и стен:
моей души здесь завалилось зданье,
есть лень и свежесть, нет воспоминанья. [Назад]
[26] «Алфавит Жиля Делёза с Клер Парне», «М как в Maladie (Болезнь)»: «Если попытаться соотнести это с тем, что мы уже обсуждали, это своего рода троица, можно сказать, хотя это всё, пожалуй, слишком анекдотично, можно сказать, что мозги – это Бог, что это Отец; Сын – это костный мозг, ведь он связан с позвоночником, мелкими позвонками. Итак, Бог – это череп; позвоночник – это Сын, значит, костный мозг – это сын, Иисус, а язык – это Святой Дух, который представляет собой саму силу языка». [Назад]
[27] Субтитры к фильму «Рай» (Le paradis, 2014) (перевод – Анна Суровегина): «Когда мне было семь лет, священник положил этот кусочек хлеба [гостию] мне на язык. Я проглотил. Это было Его тело. И внутри меня был… Свет… Я стал невесомым. Бесплотным. Это было потрясающее чувство. Я парил. Но на следующем причастии такого не было. <…> Много лет спустя я вновь испытал это абсолютное счастье. Я зашёл в магазин “Монопри” на Сент-Огюстен, в Париже. Я пошёл прямо к рыбному прилавку. Я купил рулетик из селедки. Я не ел целые сутки. Я голодал. У меня не было денег. Я взял его в руку и почувствовал свет внутри, бесконечная благодать наполнила меня секунд на двадцать. Я попал в мир, где всё было совершенно, включая меня самого. Это была моя вторая встреча со счастьем». [Назад]
[28] Исходя из слов Сальвадора Дали, любовь к сыру – это любовь к Христу, см. С. 209: «Мистика — это сыр; Христос тоже из сыра, даже более того, это целые горы сыра! Не упоминал ли святой Августин, что в Библии Христу говорили “montus coagulatus, montus fermentatus”, а это следует понимать как настоящую гору сыра! И это сказал не Дали, а святой Августин – Дали лишь повторил сказанное». // Дневник одного гения. – М.: Искусство, 1991. – 271 с. [Назад]
[29] Дик Ф. Валис. – М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «ЛЮКС», 2004. – 317 с.: «Я очень дорожу тем опытом. Всё произошло тайно, даже мать Кристофера ни о чём не догадывается.
Сначала я приготовил чашку горячего шоколада. Потом хот-дог на сдобной булочке с обычным гарниром. Кристофер, тогда совсем малыш, любил хот-доги и тёплый шоколад.
Мы с Кристофером сели на полу в его комнате, и я – или скорее ВАЛИС во мне, в качестве меня – начал игру. Сначала я, словно дурачась, поднял чашку с шоколадом над головой сына, а потом, как будто случайно, плеснул немного тёплого шоколада на голову Кристофера, на его волосы. Кристофер, хихикая, попытался стереть шоколад. Я, конечно же, помог ему. И, наклонившись к сыну, прошептал:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Никто, кроме Кристофера, не слышал меня. Вытерев тёплый шоколад с волос сына, я начертал на его лбу знак креста. Я окрестил его и конфирмовал. Я сделал это не властью церкви, но властью живого плазмата во мне – самого ВАЛИСа.
Потом я сказал сыну:
– Твое тайное имя, христианское имя, теперь…
И назвал ему имя. Только он и я знаем его. Он, я и ВАЛИС.
Затем я отломил кусочек булочки от хот-дога и протянул сыну. Кристофер – совсем малыш – открыл рот, словно маленькая птичка, и я положил туда кусочек булки. Словно мы с ним разделяем трапезу – обычную трапезу.
По какой-то причине было очень важно – критически важно, – чтобы Кристофер съел только хлеб, но не мясо. При таких обстоятельствах нельзя есть свинину. Меня предупредил ВАЛИС.
Едва Кристофер начал закрывать рот, чтобы прожевать булку, я вручил ему чашку с тёплым шоколадом. К моему удивлению – он был ещё такой маленький, что пил из бутылочки, никогда из чашки, – Кристофер жадно схватил чашку, поднёс к губам и начал пить.
Я произнёс:
– Это кровь моя и тело моё.
Мой маленький сын выпил шоколад, и я забрал у него чашку. Великое таинство было завершено. Крещение, конфирмация, а затем самое святое таинство из всех – причастие: таинство Господней Вечери.
– Кровь Господа нашего Иисуса Христа, пролитая за тебя, сохранит тело твоё и душу для жизни вечной. Пей и помни, что кровь Христова пролита за тебя, и будь благодарен.
Самый священный момент. Священник становится Христом; сам Христос посредством божественного чуда предлагает верующим тело и кровь свою.
Большинство людей понимают, что путём чудесного превращения вино (или тёплый шоколад) становится Божественной Кровью, а облатка (или кусочек булочки от хот-дога) – Божественным Телом, но очень немногие – даже из священников – осознают, что фигура, стоящая перед ними с чашей, – живой Бог». [Назад]
[30] Борхес Х. Л. Евангелие от Марка // В кн. Борхес Х. Л. Вавилонская библиотека. – Харьков: «Фолио», Ростов-н/Д: «Феникс», 1999. – 416 с. С. 371: «Все трое шли за ним. Преклонив колена на каменном полу, они попросили благословения. Потом стали осыпать его бранью, плевать в лицо и выталкивать на задний двор. Девушка плакала. Эспиноса понял, что его ждёт за дверью. Открыли, он увидел небо. Свистнула птица. “Щегол”, – мелькнуло у него. Сарай стоял без крыши. Из сорванных стропил было сколочено распятие». [Назад]
[31] Хоть шоураннер мультсериал «Губка Боб Квадратные Штаны» (SpongeBob SquarePants, 1999 – по сей день) Винсент Уоллер утверждает: «The one thing I can tell you that [создатель мультсериала] Steve Hillenburg has let slip is there is absolutely no meat in the Krabby Patty. There is no animal product in there», но некоторые зрители до сих пор думают, что секретная формула мистера Крабса включает в себя крабовое мясо. [Назад]
[32] «Зелёный сойлент» (Soylent Green, 1973) – фильм-антиутопия Ричарда Флейшера, в котором высокопротеиновый продукт, давший название киноработе, производился из … [Назад]
[33] Харрис Т. Ганнибал. – М.: АСТ, 2005. – 463 с. С. 305: «– Что вы хотите ему дать, сэр?
– Это печень, мадам, – отвечает доктор Лектер, как можно спокойнее. – Но я не хотел…
– Моя любимая ливерка. Хочу ливерку! Он говорит, что даст мне…
На последних словах мальчишка уже визжит.
– Сэр, не могу ли взглянуть на то, чем вы угощаете моего ребёнка?» [Назад]
[34] Когда «чёрное причастие» становится массовым (это можно назвать «чёрной тайной вечерей»), оно вскрывает отношение к убитому человеку как к плоти, от которой отодрали душу, и поэтому остался только набор белков, который у человека и животных, например, свиньи, почти одинаков. Для иллюстрации этого тезиса достаточно трёх кинематографических примеров: 1) «Роттенбург» (Rottenburg, 2006) – экранизированный Мартином Вайсом реальный случай предложения быть съеденным, в котором каннибал кормит ни о чём не подозревающих сослуживцев человечиной; 2) в десятой серии сериала «Дом с прислугой» (Servant, 2021) Тони Басгэллопа и М. Найта Шьямалана крайне циничный главный персонаж, не выдавая рецепта, угощает приглашённых на приём, посвящённый крещению его сына, профитролями с паштетом из плаценты; 3) Ганнибал в седьмой серии первого сезона сериала «Ганнибал» (Hannibal, 2013-2015) устраивает званый ужин, чтобы накормить гостей изысканными блюдами: конечно же, гости не знают, что внутренние органы, искусно приготовленные доктором, извлечены из нескольких его жертв («Они для него как свиньи», утверждает протагонист сериала Уилл Грэм). [Назад]
[35] В уже упомянутом сериале «Ганнибал», в шестой серии второго сезона и первой серии третьего сезона доктор Лектер потчует доктора Гидеона яствами, приготовленными из его плоти. При этом, в отличие от наркотизированного Крендлера, Гидеон находится в ясном уме; Ганнибал Лектер перебарывает его нежелание есть свою же плоть, и доктору Абелю Гидеону не остаётся ничего, кроме похвалы шеф-повару. Увы, сущность сериала противоположна принципу экономии: приходится накачивать и накачивать чувство бездны, вероятно, отдавая себе отчёт, что зритель, увидев край беззвёздной тьмы, уже всё понял и теперь лишь, после окончания очередной серии, пресыщенно ожидает, каким же новым извращённым способом доктор-каннибал приготовит ещё одну жертву. [Назад]
[36] Но не более выразительно и экспрессивно, чем Екатерина Сиенская: «Екатерина пьёт кровь из раны Христа. Христос изображён в позе Мужа скорбей (Ис. 53: 3), как Его в те времена иногда рисовали. Растительный орнамент, служащий фоном миниатюре, символически показывает кровь Христа как питающий источник новой жизни» (Екатерина Сиенская. Письма).
Лист 43 v° (гл. 36). «Духовный розарий»: иллюстрированное житие святой Екатерины Сиенской
Пассаж об обручении «особенным» кольцом из письма 21 (143) Королеве Неаполитанской – верх экспрессии и фантазии, который странным образом маркируется не как высший пример кощунства, а удивительный образчик выражения своего чувства (Осторожно! Присутствуют кощунственные кулинарные метафоры!): «О сладостная любовь Иисус! В знак того, что Ты взял её в невесты, по прошествии восьми дней, во время святого Обрезания, Ты дал ей кольцо со сладостной и святейшей руки Твоей. Вы ведь знаете, моя досточтимая мать, что по прошествии восьми дней была взята плоть Его размером с ободок кольца; Бог начал с того, что выплатил нам залог, дабы мы имели твёрдую надежду на выплату сполна того, что получили на древе святейшего Креста, когда Супруг, непорочный Агнец, был принесен в жертву и обильно пролил кровь из всех членов тела Своего, коей смыл нечистоту и грехи невесты Своей, то есть рода человеческого. И заметьте: огонь божественной Любви дал нам не золотое кольцо, а кольцо Своей чистейшей плоти, и сладостнейший Отец дал для брачного пира не мясо животного, а Свое драгоценное тело; и эта пища – Агнец, зажаренный в огне Любви на древе святейшего Креста». [Назад]
[37] Цитата святителя Иоанна Златоуста из гомилии XLVI на Евангелие Иоанна приведена по источнику Успенский Н. Д. Анафора: опыт историко-литургического анализа. В источнике «Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского, в русском переводе». Издание СПб. Духовной Академии, 1902. Том 8, Книга 1-2, «Беседы на Евангелие святого Апостола Иоанна Богослова» она звучит иначе: «чтобы ввести нас в большее содружество с Собою и показать Свою любовь к нам, Он дал желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, и касаться зубами плоти Его, и соединяться с Ним, и насыщать Им всякое желание». [Назад]
Заглавная иллюстрация – кадр из фильма Мэттью Вона «Kingsman: Золотое кольцо» (Kingsman: The Golden Circle, 2017)
Жозе Куштодиу Фариа