В «Киногиде извращенца» Славой Жижек предположил, что кино учит нас, как желать. Однако некоторые фильмы уклоняются от подобной воспитательной роли. Вместо этого они берут зрителя «на слабо» — по силам ли аудитории подключиться к гипнотическому кошмару бессознательного? Британский режиссёр Питер Стрикленд уже и раньше пытался попасть на эту запретную территорию, где слова об образах вязнут в их излишестве.
Олег ГОРЯИНОВ предлагает пунктирный портрет-схему аффектов, которые оседают в памяти после просмотра «Маленького красного платья», — одного из главных фильмов года.
К фильму Питера Стрикленда «Из ткани», которому в российском прокате не повезло превратиться в «Маленькое красное платье», можно подбирать самые разные ключи. Синефильски-эстетствующий: и пуститься в детальный разбор, насколько адекватно британский режиссёр понял визуальные излишества giallo и (не) превратил их в аляповатые декорации. Синефильски-киноведческий: и погрузиться в построение генеалогии метода Стрикленда, дойдя до его истоков у ворот венгерского кинематографа и непосредственно у подножия шедевров Золтана Хусарика, о котором британец восхищенно говорил по случаю издания «Синдбада» на DVD и чьи коллажные крупные планы еды, вещей и человеческих лакун перекочевали почти во все картины, включая «Из ткани». Ангажированно-критический: и увидеть в игре на территории жанрового кино скрытое анти-капиталистическое послание, завёрнутое в конверт, на запачканной и измятой поверхности которого красуются цитаты из теоретических текстов об обществе потребления тем же шрифтом, что в газетах набирают сводку самых кровавых происшествий. Фестивально-богемный: и презрительно списать новый опус Стрикленда в разряд старомодных упражнений в стиле, профессионально исполненных, но не услаждающих глаз касты кинокритиков, предпочитающих излишества другого рода. Имеются и иные варианты успокоения тревоги от увиденного, так как уж больно неровно смотрится красное платьице на пресыщенном и утомленном теле нервно бредущего по коридорам кинозалов современного зрителя. Можно легко подогнать аргументы под любую из указанных оптик всякой более или менее начитанной аудитории. Тем же, кто умничать не любит или не может, предлагается присоединиться к негласному консенсусу и заклеймить режиссёра как интеллектуала-перверта и(ли) ностальгирующего фетишиста, которому вдруг оказалось тесно в пространстве лесбийского садо-мазо «Герцога Бургундии» и акустических издевательств над фруктами и овощами в «Студии звукозаписи “Берберян”». А все подобные хитрости приходится выдумывать лишь потому, что палитра аффектов «Из ткани» заиграла теми красками и мазками, которые и жанр размазывают, и послание затемняют.
Если фильм Стрикленда имеет адресата — то он располагается где-то за зрительским взглядом, поблизости от телесного низа, в эпицентре ничейного желания. Здесь не получится впасть в дуализм полов или антагонизм классов — так как фильм смело движется за тенью фантазма, спрятать который не под силу ни идентичности, ни плётке, верёвке или зеркалу над вашей кроватью (о котором вы грезите, но не знаете, что оно там уже есть). «Из ткани» желающего производства не выделать ни зрительской радости, ни отчаяния. Сии сентиментальности остаются за дверью, тогда как волнения складок красного платья раздаются там, где неуместно всякое «я», лишь щемит под ложечкой, да в паховой области. Снующие по экрану в поисках любви и страсти фигурки напоминают не столько «нас», сколько то, о чём «мы» предпочитаем молчать даже на сеансе у психоаналитика. Желание разрушения, анархистский импульс которого смеётся в такт сошедшей с ума стиральной машины — разве не об этом каждый хотел бы держать слово, если бы его руки всегда-уже не были заняты чем-то иным? И есть ли рецепт починки? Можно ли смазать детали? Наконец, стоит ли заглянуть в справочник, толкующий сношения видений? Всё это неуместные вопросы перед инстанцией неприрученного желания, которое товарная форма силится смять, чтобы уместить в пакет потребителя. А «мы» берём этот сверток и несём из магазина домой, словно прах самого любимого человека на свете — то есть самого себя. Боитесь, что вещи выйдут из под контроля и восстанут во всей своей фетишистской демоничности? Не стоит, ведь вы и есть та самая вещь, чья мана манит, но держит дистанцию. Разрядки здесь не дождаться.
Когда один славный последователь венского ценителя собак подсказал — просыпаются люди от кошмара не потому, что им страшно, а потому что одно «страшно» всегда сильнее другого, то Стрикленд, словно уличный бродяга-музыкант, решил ему подыграть. Но вместо скрипки или иных струнных, он стронул с места затвор камеры, скрытой за сетчаткой секрета каждого. Ведь скопическое влечение — идеальная среда, на которой прорастают семена слепоты далеко не только зрительской паствы. Больше видеть, чтобы никогда не увидеть, ведь глаз всё равно уцепится за ценник и обольстительно влекущую скидку, которые полностью накроют сам товар, а вместе с ним и «ваше» желание. Хотели признания? Но стоило бы уточнить, что без последующего опознания — ведь лишь надгробные плиты дарят успокоение, что отныне «вы» не участвуете в либидинальном марафоне.
Для провокации фантазии требуется малейший повод да группа ангелов розничной торговли. Фрагмент женского чулка, вопрос об устройстве стиральной машины, греческое название блюда — этот нестройный ряд рано или поздно сдадут в уценку, в second hand, где они и дальше продолжат распространять инфекцию желания желания. И одинокие женщины, и опустошённые пары, и любые их попутчики на пути удовлетворения обнаружат следы на своём теле — не то после оргии, не то посреди органа, в форме узоров болезненного сияния, которое тем ярче, чем сильнее натянута нить потребления. «Это пожирается другими», говорил господин Тэст и был совершенно прав.
Когда один гнущий из себя радикала француз навоображал в своей порнофантазии, что «We fuck alone», то он скрыл от себя и своих зрителей, что «мы» никогда не одни. Рядом всегда будет кровоточащий манекен, который не оживет как у Александра Грина и Олега Тепцова, но, напротив, повергнет в оцепенение «вас» самих. И не герою бегать от преследующего его призрака безжизненных фигур, а тем самым фигурам, которым, словно Атлантам, держащим на своих плечах «наши» платья, грозит смертельная угроза сезона скидок. И тогда мертвые содрогнутся от желания живых.
Олег Горяинов
14 августа 2019 года