CINETICLE продолжает публикацию записей из французского дневника Райа Мартина, который он вел во время участия в программе Cin?fondation Каннского кинофестиваля. Во второй части – правила резиденции, первые дни в Париже, знакомство с другими участниками, дружба и немного грусти.
Запись №1 | Запись №2 | Запись №3
Эммануэль Тэйлор – лучший товарищ Cin?fondation. Она поспевает за всем: и банковские переводы, и проблемы с визой, и брошюры, и интернет-поддержка, и проблемы с визой. Теперь, когда мне самому приходится иметь дело с такими структурами, как французское посольство, я и сам начинаю думать, что жить в стране Третьего мира тяжело. Конечно, я не вправе винить их за параноидальный страх перед иностранцами, желающими укрыться в их стране, но и их отношение ко всем приезжим словно к братьям меньшим выглядит слишком надменно. В нашу страну чужестранцы приезжают и уезжают по своему желанию, и наносят ей больший вред, чем мы у них. Этот мерзкий бюрократический (нецензурно), который нам, филиппинцам скармливают на завтрак, обед и ужин. Что ж, чтобы не скатиться к негодованию от лица Третьего мира, лучше я вернусь к Эммануэль. Она позаботилась о письмах, разъясняя мое необычное положение резидента, остающегося во Франции на несколько месяцев.
Смотрите, в рамках резиденции у нас нет никакого расписания. Программа обеспечивает нас жилищем, кормит, предоставляет шикарный автомат-эспрессо и уборщицу раз в неделю, безлимитный интернет и работающую плиту, большой экран в просторной гостиной, личный телевизор в каждой спальне, окна которой выходят на оживленную улицу Пигаль, знаменитую своим красным сиянием и кинематографической ассоциацией (с очень подходящим названием): «400 ударов». Прямо напротив – Монмартр с базиликой Сакре-Кёр и восхитительным видом на Париж. Окрестности можно также узнать и по знаменитому влиятельному французскому фильму «Амели». Несмотря на все это программа не предусматривает никакого жесткого графика. Вероятно, по этой причине у посольства были опасения, что свободное время уйдет на расчет пути к меньшим городкам, укрытие в темной захудалой комнатке и обрывание всех местных контактов. (Точно также они могли опасаться того, что в наших неопытных руках окажется слишком много свободного времени и мы будем часами сидеть на Википедии).
В первый день (им была суббота) Эммануэль встретила меня в нашем жилище, занимавшем весь второй этаж. На тот день не предполагалось никакой работы, но она просто пришла повидаться перед тем как уехать в город на выходные. Она предложила эспрессо, и я почти всерьез рассчитывал заплатить за него, из головы все не шли мысли о переводе долларов в евро. Но боюсь, в нашем распоряжении оказалась собственная кофемашина с буфетом, заставленным кофейными пачками. И это далеко не все: паста, соусы, пирожные, ингредиенты для жарки. Дело было перед Nuit Blanche, той ночью, когда инсталляции и представления, – не говоря уж о фильмах, – заполняют все улицы, галереи и музеи Парижа. Эммануэль проводила меня в другое крыло дома, где располагались комнаты. Я надеялся получить дальнюю, самую большую из всех. До этого она показала мне другую, самую маленькую (с чем теперь уже все согласны), куда, как я опасался, меня и заселят. «Не так уж и плохо», – раз за разом повторял я себе, пока Эммануэль показывала мне все и объясняла, кто где будет жить. Я поинтересовался у нее о той комнате, которую хотел бы получить. Раньше в ней жил Ван Бин. «Вот значит оно как?», – спросила она, посмеиваясь над моим глупым намеком на азиатское единство.
Райа Мартин, Сантьяго Палавечино, Ким Хи-Юн, Марк Уолкер, Бен Хакворк, Самех Зоаби
Среди предыдущих обитателей моей комнаты были Хосе Мендес (его фильм выдвигали на Оскар от Перу в том году), который присоединился к нам к концу первой недели; и запальчивый Вимукти Джаясундра (получивший Золотую камеру каннского фестиваля за фильм Sulanga Enu Pinisa вместе с Мирандой Джулай, снявшей «Ты, я, и все кого мы знаем»), он к тому моменту тоже был в резиденции на Мулен д’Анде. Теперь я думаю, что может все не так уж и плохо, и их слава коснется и меня. Всякий раз когда у меня нет настроения я просто прохожу через маленький коридор и смотрю на их имена. И это бодрит: судя по связям, я крут.
Ванную комнату мне предстояло разделить с Ким Хи-Юн (Южная Корея), единственной девочкой нашего набора. Она тоже собиралась получить самую большую комнату в конце коридора. Эммануэль объяснила, что по задумке это должны быть комнаты для девочек, чем и объяснялась общая ванная. Кажется, тут я хихикнул, не помню наверняка. Марк Уолкер (Великобритания) занял вторую маленькую комнату, но балкон ее выходил на университет напротив. По соседству со мной – Самех Зоаби (Палестина), вторая по величине комната в этом крыле. Обособленно от всех жил Сантьяго Палавечино (Аргентина), чья комната находилось за гостиной, за пределами резиденции. Однако она была такой же большой как и у Хи-Юн, да еще с дизайнерским столом, похожим на бесконечный мозаичный кроссворд. У него был свой туалет, неподалеку от копировального аппарата и принтера, рядом с кухней.
В понедельник, ко времени официального старта все начали приезжать. Пару месяцев назад мы успели перезнакомиться на небольшой вечеринке после собеседования, заливая встречу польской водкой и вином. Следующий день мы провели в резиденции на вечеринке по случаю проводов прошлого набора, где я скучал с кинематографистами старшего возраста. Понятное дело, у нас уже сложились мнения друг о друге: Хи-Юн – сурова, Марк – милый, Сантьяго – серьезный, а Самех из Нью-Йорка.
Самех Зоаби – вот наша связь с Голливудом. Его фильм «Тише», о путешествии мальчика, пересекающего границу со своим отцом, очень напоминает мне строгие киношкольные работы: очень американские, прямиком из Columbia University. Конечно, я могу судить только с позиции второсортного кинообразования, подражающего стандартам Первого мира. Самех любит своих актрис и настаивает, что там, откуда он родом, работа с мужчинами нацелена на шоу. Поэтому противоположный пол куда более заботливый, понимающий и любящий. Таков вот Самех – очень домашний, строгий у себя дома, но временами шутливый. Он жалуется, что я заставляю чувствовать его себя плохим отцом, меня же это умиляет. Но Самех любит свои развлечения, свои вечеринки, свой опрятный дом.
Кадр из фильма «Тише», реж. Самех Зоаби
Далее наш поклонник Годара, Сантьяго Палавечино, лучше всех разговаривающий по-французски, что приходится очень кстати, когда дело доходит до препирательств с этим заносчивым типом сверху. Уже выпустив свой первый фильм (Otro Vuelta), который хорошо приняли, он, естественно, самый серьезный среди нас. Первые два месяца он запирался в комнате и оттуда каждый день доносилась классическая музыка (когда приехала девушка Сантьяго со своей электроникой, Марк заметил: «Впервые слышу из его комнаты не струнную музыку»). Полагаю, за эти пару месяцев он успел набросать несколько проектов и даже провести кастинг, поддерживая связь со своими аргентинскими продюсерами и подыскивая французскую кооперацию. Конечно, Сантьяго и самый восприимчивый из всех, с близким мне вкусом, он знает нашего Лино Броку и даже слышал о «том 10-часовом фильме». После такого описания он кажется чересчур академичным? Что ж, Хи-Юн, его самая большая поклонница, считает его забавным и сексуальным парнем, и невзначай бросает замечания насчет того, кто будет спать в чьей комнате. Конечно, когда на выходные приезжает его прекрасная девушка, столы (и кровать) возвращаются на место.
Марк Уолкер влюблен в своего Бергмана, но также и в своего Линча, и в старые воспоминания о Monkey Magic. Однажды, во время одной из наших ранних спонтанных вечеринок, он исчез и вернулся со своим старым паспортом. Хи-Юн закричала: «О, это кто, твоя сестра?». Естественно, это был Марк, его прежнее готическое обличие с длинными волосами и красной помадой. Остаток ночи мы хохотали над этим. И в самом деле, он вполне мог бы сойти за красивую юную девушку. Марк никогда не кажется серьезным, может танцевать посреди ночи в комнате Хи-Юн, что впрочем не делает его несерьезным режиссером. Напившись, я приставал к нему с расспросами о Стивене Фрирзе, его учителе в государственной лондонской киношколе. Фрирз ожидал от него комедию, но Марк предпочел драму – «Морские монстры» (Sea Monsters), короткометражка, номинированная на BAFTA. Мне нравится и другая его работа, «Плывущий» (Floating). О человеке, переживающем кризис среднего возраста, сознающим, что брак его подходит к концу. Марк нисколько не похож на свои фильмы, хотя бы потому, что он первый настоящий marrionette, которого я повстречал. Но когда узнаешь его поближе, после нескольких ночей за распитием Леффе и Хугардена, все встает на свои места. Ох уж эти британцы.
Кадр из фильма «Плывущий», реж. Марк Уолкер
Вторую ванную комнату я делил с Ким Хи-Юн. Одна из главных гордостей резиденции. Она закончила всемирно известную польскую киношколу в Лодзе. Угадайте, кто один из ее любимых режиссеров? Кесьлевский. Понимаю, непредсказуемо. Но также Хи-Юн любит Вуди Аллена и может смотреть «Угря» (Unagi) Сёхэя Имамуры без субтитров просто потому, что помнит все фразы наизусть. Все обожают ее, но не за то, что она умеет готовить, не за то, что она практична или может сделать серьезные вещи веселыми, или смешно говорит по-английски, не потому, что она алкоголик (как и все мы), или ведет всех за собой, когда находит скука, нет, Хи-Юн совершенно безумна (ее блог так и называется – «безумный режиссер» (crazy director), она самая славная кореянка на свете. Ее первый фильм «Когда-нибудь… Однажды» (Kiedy?) о воспоминаниях девочки, похищенной в детстве – прекрасная струящаяся картина с концовкой, напоминающей по духу русский кинематограф. Хи-Юн – моя старшая сестра и мой шеф-повар; она следит, не голоден ли я, не грустно ли мне, не стоит ли меня слегка развеселить. Самое прекрасное, что я слышал от нее, это один из лучших советов в моей жизни, звучавший как-то так: «Психология, запомни раз и навсегда».
Дамы и господа, вот он 11-й набор Cin?fondation.
***
Наш Сантьяго пригласил резидента прошлого набора, аргентинца Сантьяго Лосу (Extrano). Это была очередная ночь, когда друг резидента приводит с собой своих друзей, чтобы познакомить их с нами, так что я начинаю чувствовать себя частью богемы: все приводят новых друзей, круг все расширяется и расширяется, и какой-нибудь парень, курящий косячок, с кем ты проводишь одну минуту, встретится тебе снова через несколько лет, по-прежнему все с тем же косячком… Впрочем, мы, конечно, не курили никаких косячков, так же как и не хранили надменное спокойствие.
В итоге трое резидентов уехали на Мулен д’Анде, великолепное поместье в Нормандии, известное благодаря фильму «Жюль и Джим», а также обладающее славой романтического прибежища для известных артистов и их, эмм, запретных делишек. Наш Сантьяго заранее запланировал эту поездку, в конце концов убедив, свою великую поклонницу Хи-Юн покинуть Париж, чтобы смена обстановки помогла ей прекратить пить и начать работать. Через неделю они вернулись, каждый со своими историями: Хи-Юн писала в блоге о прекрасных пейзажах, наш Сантьяго, уставший от сельских видов, хвастался своим умением играть на фортепьяно и рассказывал о запальчивом Вимукти [Джаясундре], которому угрожал шри-ланкийский генерал за его провокативный фильм. Но каждый из них упоминал Сантьяго Лосу, очаровательного парня, который, тем или иным образом, появлялся во всех историях.
«Сантьяго нравится наш набор. Он считает, что все хорошо, так?»
«Сантьяго великолепный».
«Я люблю Сантьяго Лосу. Такой сексуальный…»
Это, разумеется, слова нашей большой любительницы Аргентины, Хи-Юн, без конца признающейся в любви к испанскому языку, объясняя, как сексуально тот звучит и как всех очаровывает. Недавно, на вечеринке по случаю новоселья знакомого иранского режиссера, Хи-Юн выразила восторг по поводу великолепных танцев Сантьяго Лосы, он заводил всех на той вечеринке, включая и меня. Для Сантьяго было совершенно нормальным научить нескольким свинговым движениям какого-то мальчишку, долго и сосредоточенно дергающегося на танцполе.
Сегодня мы пропустили показ «Потоков любви» Кассаветеса, чтобы встретиться с доброжелательным директором Sundance Lab, рассказавшей нам о своей программе. Несколько раз она повторила, что завидует нам и что резиденция – идеальный опыт для кинематографиста. А Хи-Юн объявила, что это «рай». Точнее и не скажешь.
Ким Хи-Юн, Самех Зоаби, Райа Мартин, Бен Хакворк, Марк Уолкер
Сегодняшний вечер предполагалось посвятить Сантьяго Лосе, который уже закончил свою короткую программу в Мулен д’Анде. Мы несколько раз выпивали с ним, после чего он оставался в резиденции на пару ночей. И это были насыщенные впечатления, не только из-за более длительного времени вместе с ним, но и в связи с присутствием человека, при котором ощущаешь сильные искренность и честность.
Мы с Хи-Юн пошли на оперное авеню, чтобы отыскать корейскую еду. Увы, по понедельникам большинство лавок закрыто и нам пришлось смириться с посредственным дорогим супермаркетом на углу бульвара де Клиши, где мы купили банальные русские блины, заправленные копченой курицей, и рис с нори. Каждый захватил по бутылке вина. Для себя я взял целый ящик пива.
Приехали все, даже Брахим Фитах с прошлого набора и Фабиен Агуадо, кинодиректор из Мулен д’Анде. Веселье продолжалось всю ночь, даже несмотря на сварливого старика с третьего этажа, требующего от нас тишины. Получилась теплая славная вечеринка, проводы Сантьяго Лосы (а заодно встреча нашего Сантьяго, который вернулся из Марракеша с обучения в мастерской, совмещенной с местным кинофестивалем).
Честно говоря, так странно, что человек, с которым я встречался всего несколько раз за прошедшие недели, оказывает на меня столь сильное влияние. Да, отчасти дело в пиве, которое я пил (все остальные предпочитали вино, и я оказался единственным любителем пива на вечеринке). Было особенно больно расставаться с таким замечательным человеком, у которого за прошедшие несколько недель находилось понимание для каждого из нас, человеком, радовавшимся, любовавшимся и уважавшим все наши столь непохожие личности.
На вечеринке иранского друга прошлой ночью, в перерыве между танцами, Сантьяго сел передо мной. В тот момент мне было плохо и я пытался уйти от шума и танцпола, в то время как все вокруг норовили подтолкнуть меня в его центр. Сантьяго спросил о моих родителях, о том, чем они занимаются в Маниле, как относятся к тому, что я делаю, и объяснил, как же мне повезло иметь таких понимающих родственников, способных оценить мою работу.
Кадр из фильма «Спокойной ночи, Испания», реж. Райа Мартин
«Знаешь, мне непросто, я ведь не похож на тебя, я старше, видишь. Не знаю, что буду делать, когда вернусь домой, не знаю, каким будет мое будущее. Вот так», – признался он.
Я положил голову ему на плечо. В тот же вечер я осознал, что повторяю одно и то же, запросто отвлекаюсь на разговоры, которые бывают столь насыщенными, а я столь равнодушным. Так что я положил голову ему на плечо, а он приобнял меня, чтобы успокоить и похлопал по голове, как добрый старший брат.
Пришло время прощаться. «Надеюсь, вскоре увидимся. Может быть, Берлин?». Мы тепло обнялись, и я прошептал: «Увидимся, естественно, мы еще увидимся».
Ненавижу прощания. Ненавижу сентиментальность. Прощальные улыбки – враг воображения. И все же они искренни. Это мгновения перемен, мгновения познания, и вот мы обнаруживаем себя в подобной ситуации, сердца смягчаются, а память становится чуть более обнадеживающей. «Единственное, что я терпеть не могу в таком образе жизни», – сказал я Марку на одной из пьянок, – что мы вечно куда-то движемся и все вокруг мимолетно». И все же эти события полезны и правдивы, а мы остаемся тронутыми до глубины души за очень короткое время. Самая душераздирающая ситуация, но такова уж суть нашего существования. Лучшие вещи в жизни коротки и просты, как встреча с Сантьяго Лосой.
***
Как видите, мой дом — это не место, а люди.*
Заглавие отсылает к строчке Аристофана «Дом человека везде, где он процветает».
*Строчка из романа «Барраяр» (1991) Лоис Макмастер Буджолд.
Треть этой статьи написана в нетрезвом состоянии.