Станислав Битюцкий: Это наш первый круглый стол. Новое, но, как мне кажется, очень важное начинание. Мы собрались сегодня, чтобы поговорить о современном французском авторском кино. О его тенденциях, новых именах, открытиях, о фильмах, особенно взволновавших нас, и режиссерах, являющихся главными действующими лицами нового французского кино. Важность нашего разговора видится мне еще и в том, что именно путем диалога можно если не прийти к истине, то хотя попытаться к ней приблизиться. И это, в связи с тематикой нашего номера, кажется мне особенно ценным. Ведь сегодня, после затишья 90-х, французское авторское кино переживает настоящий подъем, который я бы даже рискнул сравнить с тем, что было во Франции в начале 60-х, то есть во времена «новой волны».
Олександр Телюк: Я разделяю твое мнение о некоем буме французского авторского кино, отдавая при этом отчет, что количество сколько-нибудь интересных фамилий составит не один десяток. Но с другой стороны, насколько эфемерным будет значение каждого из этих режиссеров, и кого мы вспомним через 5-10 лет?
Сергей Дёшин: В этом смысле мне кажется, что пока это все-таки бум сугубо местного масштаба. Та же барочная волна 80-х (Каракс, Бенекс, Бессон) прогремела куда более громко.
Олег Горяинов: Да, согласен. Если современное французское кино и представляет еще одну «новую» волну, то все же не равную первой по значимости. Для меня новые режиссеры определяют скорее скрытые, еще не до конца проявленные тенденции мирового кинематографа, которые на фестивальной арене скорее проигнорированы (Клотц, Грин, Бурдье).
Станислав Битюцкий: В этом мне как раз и видится сходство с 60-ми. Появление большого количества интересных молодых режиссеров, со своим собственным стилем, видением. Как и тогда, многие отсеются со временем. Но многие и останутся. Также, как и тогда, сегодня есть уже и живые классики (выражение еще, безусловно, крайне спорно): например, Ассаяс, Деплешен и Дени. И в отличие от 60-х, между ними и молодыми режиссерами теперь нет конфронтации. Если перефразировать слова Годара, последним больше нет необходимости убивать своих «отцов».
Сергей Дёшин: Они и не убивают, а скорее продолжают традиции отцов. Грин продолжает дело Брессона. Фитусси – Рене и Риветта. Бозон и вовсе вдохновляется советской классикой, и так далее.
Станислав Лукьянов: Плюс, надо учитывать, что «новая волна» все-таки никого не убивала, а шла против кино французского качества. А продолжение традиций в данном случае видится неким их тиражированием и размыванием.
Оляг Горяинов: При этом я бы сказал, что не только наследие 60-70-х подвергается тиражированию современными авторами, но даже режиссерские находки 90-х банализируются. К примеру, фильмы середины 90-х Ассаяса («Холодная вода») и Деплешена («Моя сексуальная жизнь»), продолжая славную традицию кино потока событий (у истоков которого и Ромер 80-х, и Малль в отдельных картинах), являются точкой отсчета для таких авторов, как, скажем, Оноре. Его последний опус с Кьярой Мастрояни – пример того, как изобретенная некогда формула работает на холостом ходу. Фильм, снятый по инерции, на впечатлении от Патриса Шеро («Те, кто меня любят…») или уже названных Ассаяса и Деплешена 90-х.
Станислав Битюцкий: Я здесь с тобой полностью согласен. Кроме того, сегодня французское кино мне кажется еще и совершенно не заангажированным. Уже нет влияния отдельных кинемотраграфий, определенных имен. Сейчас, как замечательно когда-то написал Джармуш, позволено использовать все.
Станислав Лукьянов: Мне представляется, что у французского кино настолько богатые традиции авторского кино, что бесполезно выискивать, кто какую линию представляет. Тот же Грин видится мне продолжателем Брессона и Кокто, но в то же время это и натуральный Хэл Хартли. Так что больше, чем у французских режиссеров друг на друга и на всех вокруг, влияния нет ни у кого.
Станислав Битюцкий: Безусловно, говорить, что французское кино питается только своей историей, было бы все же преувеличением. Корни Деплешена, помимо французских (Трюффо и Рене) можно найти в Америке – в творчестве Вуди Аллена, в первую очередь. Ассаяс – там же (Кроненберг), плюс в Азии (Сяосянь, Янг). Однако это уже среднее поколение режиссеров. Для молодых же главным ориентиром сегодня является Брессон. С чем это может быть связано, на ваш взгляд?
Станислав Лукьянов: Это не такой уж плохой выбор. Брессон – французский Тарковский, с которым, в свою очередь, сравнивают всех наших режиссеров.
Сергей Дёшин: Возможно, ответ следует искать в киношколах. У нас ведь точно такое же отношение к Тарковскому (хотя в последнее время интерес к нему снижается). Наше новое поколение уже не испытывает такого трепета перед Тарковским, как французы перед Брессоном – это очевидно.
Олег Горяинов: Говоря о негативных тенденциях современного французского кино, я бы еще отметил почти полное молчание в ответ на традиции политического кинематографа. Как мы знаем, можно найти массу почитателей-продолжателей дела Брессона (наверное, самая значимая фигура для современных авторов), Малля, Риветта, Ромера, но не Годара. Единственный режиссер, который мастерски работает с политическими высказываниями – Николя Клотц, который может быть назван «современным французским режиссером» лишь условно.
Станислав Лукьянов: Отцы были очень мощными фигурами, дети, получается, не накачали такие мышцы?
Олег Горяинов: Скорее, дети предпочли одни группы мышц другим.
Сергей Дёшин: С Годаром, мне кажется, все куда сложнее. Священная корова французского кинематографа – еще жива. К примеру, «мальчишка» Оноре это прекрасно понимает и осознает. Он спокойно гуляет на территории Эсташа или Трюффо, но не Годара. Я бы еще хотел вернуться к идее Олега, насчет скрытых тенденций: Эжен Грин снял уже три полнометражных фильма, на один больше снял Вирасетакул. Но Грин, в отличие от модного тайца, пока не удостоился даже места в официальном конкурсе Канн. Хотя, казалось бы, его курируют сами братья Дарденн, любимцы Жакоба и Фремо. Но положение вещей на данный момент такое: Вирасетакул – на мировом олимпе, ниша Грина – Роттердам.
Олександр Телюк: Насчет Грина: я бы не драматизировал факт непрохождения им селекций топ-фестивалей, учитывая тот невысокий тонус, в котором пребывают сами фестивали. Ведь если кинофестивали не всегда угадывают, кто чего стоит в мире кино, то и нам, наверное, можно прекращать преданно смотреть в их сторону и болеть за чье-то попадание в их пул – пока это не стало еще одной тенденцией.
Сергей Дёшин: Кроме того, «молодые» Грин и Фитусси – слишком умозрительные и специфичные персонажи для того, чтобы даже через тридцать лет стать той фигурой, которой сегодня является, к примеру, американец Кассаветес. Боюсь, они, скорее, могут разделить участь «забытых фильмов» Алена Рене.
Олег Горяинов: В этом смысле я бы выделил Брюно Дюмона, не только в силу его фестивального признания, но и по той причине, что он – один из немногих, кто работает с новым киноязыком и делает это удачно. Не уверен, что эксперименты в «Невидимых» Тьерри Жусса или те же «новации» Бонелло («На войне») останутся в истории кино. С Дюмоном же это куда более вероятно.
Олександр Телюк: Собственно, да, давайте уравняем Дюмона с людьми, обиженными орденами, перестанем заглядывать людям в аттестат и оценивать их символический капитал в виде количества гран-при или топов; говорить о кино, а не о площадках, способных его до нас донести (а фестивали теперь уже далеко не первая из этих площадок). Как замечательно говорил Фродон о Дюмоне: «давайте не будем ждать, пока он умрет, что бы признать, что он велик».
Сергей Дёшин: Согласен насчет Дюмона. Даже Гранрийе – еще один певец телесности – более чем вероятный кандидат остаться в вечных маргиналах.
Олександр Телюк: Возвращаясь же к политическому кино Франции, я бы добавил сегодня еще и иммигрантскую линию: фильмы Кешиша или Амёр-Займеша. Все остальное, пожалуй, – высказывания кинематографические, но не политические. Даже Гироди с его шаржами на Саркози выглядит скорее забавно, нежели остро. Зато еще снимает Коста-Гаврас, предпоследний фильм которого был хоть и циничным, но не лишенным политического стержня; это все же был привет из другого поколения.
Станислав Битюцкий: Но Амёр-Займеш все же представляет совершенно иной кинематограф. Кинематограф, лишь пытающийся интегрироваться в современную Францию, но еще до конца так и не являющийся ею. В этом смысле куда более характерен Кешиш, с шести лет живущий во Франции и снявший там все свои фильмы. В нем уже нет радикализма Рабаха. У него из фильма в фильм переходит все больше классических традиций французского кино. Со своими плюсами и минусами. И с попыткой, в первую очередь, найти своего зрителя.
Олександр Телюк: Как бы это предсказуемо ни звучало, но и Лоран Канте со своим «Классом», со своей моделью, также сделал попытку вырваться из герметичного олдскульного кинематографа белых довольных людей, причем он сделал этот ход навстречу миру как раз с территории Франции. В этой диалектике, в этом кровосмешении тоже ведь возникает важный вопрос: возможно ли сегодня не интегрированное кино, кино национальное?
Станислав Лукьянов: Однако и все белые люди из фильмов современного французского кинематографа имеют массу проблем: они нервозны, раздражены и меньше всего походят на довольных.
Сергей Дёшин: В то время как эмигранты из «35 стопок рома» Клер Дени – вполне себе освоившиеся субъекты: со своими, конечно, проблемами, но выглядящими мелочами на фоне общей картины.
Олександр Телюк: Это выглядит как проблемы второго (экзистенциального) уровня, и они, конечно, тоже имеют право быть поднятыми.
Олег Горяинов: Мне в этом смысле очень импонирует мысль о «тихой волне». За обращением к малым темам, немногочисленным персонажам очень многие фильмы имеют выход на какие-то фундаментальные вопросы. Столь разных авторов, как Грин, Дюмон, Гранрийе, отчасти Деплешен, Бурдье, объединяет именно эта камерность – массовость (которая была иногда у Малля) напрочь отсутствует в творчестве тех режиссеров, о которых мы говорим. Кроме того, все эти режиссеры работают, скорее, с пространством, чем со временем (лично мне не бросается в глаза разница между быстрым и динамичным Деплешеном или Ассаясом, с одной стороны, и медленным Дюмоном или Фитусси – с другой). В рамках этого пространства многие создают свой чувственный мир – жесты и слова у Грина, запахи у Дюмона, фетиши и статусы (литератор, философ) у Деплешена и Бурдье. Традиционый для Франции кинематограф о любвных связях (в смысле Трюффо, Ромера, Гарреля) преображается либо в откровенную поэзию чувств (Грин, Бозон, очасти Шеро и Оноре), либо любовная тема искажается метафизически или социально-политически (Бонелло, Ассаяс).
Станислав Лукьянов: Безусловно, «новая волна» в какой-то мере продолжилась в «тихой волне» – прежде всего в героях и ситуациях. Это всегда горожане, средний класс, часто интеллигенция. Красивые женщины, бокалы с вином, нередко стареющие актеры из фильмов предшественников. Внимание к социальному уровню жизни героев, окружающей их предметной среде. Невроз, психологический тупик как основная тема. Но без шика Озона и надрыва Каракса. «Тихая волна» – это меньше всего кинематографические ухищрения, а больше всего – работа миниатюриста.
Станислав Битюцкий: Однако, упоминаемый нами Гранрийе так же, как и в какой-то степени Дюмон, – находится вне этих тенденций.
Олег Горяинов: Да, Гранрийе – это особый случай. Не думаю, что мы найдем ему аналог из «новой волны». Однако, при всем моем интересе к нему, я бы все же не рискнул называть его в одном ряду с другими упомянутыми нами режиссерами.
Сергей Дёшин: Да и сам Гранрийе открещивается как может от «новой волны», называя среди своих вдохновителей прежде всего визионера великого немого – Жана Эпштейна.
Олександр Телюк: В этой связи мне хотелось бы затронуть еще один вопрос: не кажется ли вам, что в современном кино усилился акцент на музыкальной составляющей кинофильмов? Сегодня мы имеем нео-мюзиклы Бозона и Бонелло, того же Оноре, песни или даже интермедии у Гироди или Озона начала нулевых, а также сложнейшие саундтреки Деплешана. Это тенденция новаторства или просто соответствие культурной традиции?
Станислав Битюцкий: Мне кажется, это скорее отображение нашего времени. Обилие музыкальных стилей, их смешения, появления новых исполнителей и направлений. Деплешен, к примеру, часто использует хип-хоп наряду с классической музыкой, признаваясь, что именно этому стилю он отдает предпочтение, как наиболее точно характеризующему французскую повседневность. При этом он всячески выступает против французского рока, называя его попросту «никудышным».
Олександр Телюк: А Бозон и Ассаяс – наоборот, играют в музыкальных эрудитов, обращаясь к порой забытому року 50-х, 60-х годов, причем довольно часто – французского происхождения.
Станислав Битюцкий: С Ассаясом там вообще интересная история. Двумя главными составляющими, повлиявшими на его формирование, в том числе и как режиссера, он называет Ги Дебора и британский панк-рок 70-х, с их главным девизом «нет будущего лучше, чем то, что нам предначертано».
Олег Горяинов: Однако, если все суммировать, то мне все же не кажется, что с точки зрения музыкальной составляющей современные режиссеры сказали что-то оригинальное. Они повторяют ходы не только «новой волны», но и режиссеров 70-80-х годов («классицизм», «эклектизм», «рок, джаз составляющие» и т.п.). Грубо говоря, Бенекс сделал все до них (по части музыки, разумеется). Но вот редкие эксперименты с тишиной представляются мне интересными. Между (в)немузыкальными шумами у Брессона и гнетущим звуковым вакуумом у Дюмона пролегает настолько внушительная дистанция, что это вполне могло бы стать темой любопытного исследования.
Станислав Битюцкий: И напоследок, мне хотелось бы, чтобы каждый из нас, раскрыв карты, не прикрываясь более общими словами, признался, чего лично он ждет от французского кино? Говоря о себе, к примеру, могу сказать, что для меня французское кино всегда было неким переосмыслением обыденности. Возможностью взглянуть на повседневность под другим углом, задавая при этом множество вопросов, выискивая ответы на них. Именно этим меня всегда восхищал чувственный кинематограф Трюффо, своей магией обыденности меня восхищает Риветт. Это же я ищу и в современном французском кино. Где в центр ставится что-то незначительное, как предлог к поиску чего-то существенно большего. Что лишь через объектив видеокамеры приобретает красоту. Поэтому мои симпатии на стороне Ассаяса и Дени, но не на стороне Дюмона. И в выборе между Кешишом и Амёр-Займешем, я все же предпочту первого. Притом, что силу и важность последних я полностью осознаю.
Станислав Лукьянов: Мне очень понравились фильмы Грина «Ночь за ночью» и «Мост искусств». Там есть всё, чего я жду от французского кино – философия, возвышенные беседы, великолепная музыка, красивейшие женщины, бокалы с вином, стильно одетые интеллигенты, жизненные драмы, чувства. Его фильмы определённо заставляют чаще смотреть в небо.
Олександр Телюк: От французского кино, как и от любого другого, всегда ждешь откровений и расширения сознания. Особенностью французов при этом было умение создавать идеальные ролевые модели – годаровский волюнтаризм или винные ритуалы у Ромера, интеллектуализм Рене. В этом смысле самые французские режиссеры сегодня – Грин, Бурдье и Деплешен, а Дюмон – не француз вовсе, а гражданин мира, возможно, даже какого-то другого мира.
Сергей Дёшин: Что касается меня, то топос Мужчины и Женщины для меня всегда был главным и любимым лейтмотивом во французском кино. Мой любимый француз Филипп Гаррель страдал от любви прямо по Аполлинеру – и в 20 лет, и в 30, и в 50. И даже Гранрийе в своих авангардных изысканиях заставляет страдать своего героя, будь то маньяк-убийца или американский подросток, перед фигурой Женщины (девственницы или проститутки). В страданиях, в «крике» – новая жизнь.
Олег Горяинов: Я же продолжаю надеяться на встречу с новыми киноязыками. При всей своей любви к чувственной линии французского кинематографа (условно: от Трюффо и до Деплешена), мне, в целом, в современном (мировом) кино не хватает радикальных жестов – убедительных и эстетически ценных (не эксперимент ради эксперимента). За последние годы именно французская сцена подарила мне незабываемые «встречи» с Гранрийе, Дюмоном, Фитусси, Клотцем, отдельными фильмами Клер Дени. Традиция разрушения традиции, отказ от общепринятых приемов как их переосмысление, рефлексивно либо интуитивно обретенная особенность киновысказывания – вот, пожалуй, что для меня особенно ценно во французском кинематографе.