1.
«Жебо и тень» – прекрасный пример того, как с помощью минимальных ресурсов можно добиться максимального кинематографического эффекта. Впрочем, большинство предыдущих фильмов великого португальского классика основывается на подобном принципе. Однако в поздний период творчества все это еще больше обостряется, приближаясь к театральной эстетике таких признанных мастеров, как Жан-Мари Штрауб и Даниэль Юйе. История о зрелом Жебо и его семье превращается у Оливейры в притчу о возрасте, судьбе, семье и времени. Поразительно, что все эти глобальные темы он препарирует негромко, почти шепотом, словно намекая на осторожность выбранного рассказа. Как всегда, здесь много смысловых пластов. Один из главных – притча о блудном сыне Жуане. Но она подана не в традиционном ракурсе, где возвращение предстает как экзистенциальная трагедия, а скорее как ее вывернутая версия. Ведь Жебо, осознавая ложный путь своего сына, пытается всеми средствами его оправдать, чувствуя свою вину и за то, что его Жуан стал вором.
Если первая линия интерпретации связана с личностью Жебо (сложно не увидеть в нем альтер-эго самого Оливейры), то вторая, безусловно, перекликается с понятием тени. Оливейра очень мудр в этом вопросе и не следует здесь известному методу повторения идеи пещеры и теней Платона. Как постмодернист, он говорит: да, все вы знаете эту историю, поэтому идем дальше. Здесь тень и неподлинный мир (не случайно так много темных ракурсов, игры тени и света, напоминающей манеру Караваджо), и вечное подозрение («Лги, Жебо, лги. Проведи остаток жизни во лжи. Не дай ей и тени подозрения»), и скрытая жизнь. Все эти уровни можно связать с трема актами фильма, а можно рассматривать сами по себе. Что касается жизни – наиболее важной темы для режиссера – Доротея, жена Жебо, смотря прямо в глаза зрителю, жалуется на свою судьбу: «Есть только один такой тип жизни? Только один?». Вся жизнь Доротеи прошла в тени и там же останется, напоминая монотонность дождя за окном. Но Оливейра делает утешительный итог с помощью смирения Жебо: нужно принимать жизнь такой, какой она есть. Более того, монотонность жизни и отсутствие событий – вот истинная радость. И прав Джонатан Розенбаум, когда пишет о выборе Мануэлам де Оливейра бедных людей, вместо богатых, которым и посвящен по большому счету «Жебо и тень». Ведь именно в тени жизни происходит что-то очень важное, неосознанное и неосвещенное – то, что в большинстве случаев называется судьбой. (Максим Карповец)
2.
Мануэл де Оливейра не перестаёт восхищать своим умением вкладывать в фильм мысли, которые растут, исполняются силой и тревожат, требуя не забыть их, продумать до конца. «Жебо и тень» – это бедный, строгий и скудный фильм: обыденные диалоги, стёртые слова, неподвижная камера, полторы локации, размеренный ритм, чёткие театральные мизансцены. И именно из-за этой скудности и строгости, вложенная в фильм мысль звучит ярче и чётче, вызывая почти физическую боль. В некоем аффективном порыве даже представляется, что комплименты актёрской игре или операторской работе будут не только излишни, но и оскорбительны. Всё сыграно и снято именно так, чтобы зритель увидел за этим удушающим ходом жизни драму человека, его пронзительную боль и поразительную смелость.
«Жебо и тень» – это фильм о выборе жизненного пути, а в пределе – о выборе между добром и злом. И в этой киноработе Оливейра поступает мудро, не подчёркивая свою личную позицию и давая зрителю выбирать самому. Каждая жизнь оканчивается смертью и, может быть, именно это событие определяет выбор жизненного пути. Жить ли в маленькой квартире и всю жизнь складывать цифры, считая чужие деньги, или же быть вором, находя вкус жизни в постоянной близости к смерти? Ответ на этот вопрос каждый находит сам. Оливейра только показывает, что в мрачных закоулках нашего мира живут не тени, а люди. Они страдают, пьют кофе, играют на воображаемой флейте. Их жизнь не требует сравнений с жизнью других, не нуждается в унизительных эпитетах или насмешках, ведь в этой монотонности тоже случается счастье; пусть она и горька, но это – жизнь.
Оливейра не призывает сравнивать – он предлагает выбирать. И этот выбор непрост. И точнее всего, выбрать жизнь в бедности, иллюзиях и почитании долга труднее, и именно поэтому такое решение – почти подвиг – столь дорого. (Алексей Тютькин)
3.
«Жебо и тень» – это еще один пример маленького фильма, который стоит миллиона больших. Это также еще один подвиг Оливейры и настоящий шедевр. Это живопись Сезанна, которая неожиданно находит воплощение в отсылках к Достоевскому. Это еще один довод в пользу кино, тяготеющего к театру. Ода слову, как движущей силе кино. И самый действенный ответ всем представителем современного кино, разучившимся с этим словом работать.
Оливейра в очередной раз опирается на литературный источник (в данном случае пьеса Рауля Брандау). И снова очень аккуратно следует оригиналу. Говорят, что произведение Брандау было написано в темных тонах и полно страшных и пугающих символов. Фильм Оливейры полностью передает эти ощущения. «Жебо и тень» – самый пессимистичный, радикальный и даже анархистский фильм Оливейры. Причина подобного очевидна – перед нами история о смерти, которая еще не наступила, и о героях, которой уже мертвы. Здесь есть старик Жебо и его тень, вернувшаяся в дом. Есть крошечный мир, населенный призраками. Есть ощущение клаустрофобии и безысходности.
Формально «Жебо и тень» – это рассказ о жизни в эпоху современного кризиса. В таком случае – перед нами одно из наиболее действенных высказываний о нашем времени. Как оказалось, чтобы сказать о подобном, нет необходимости прибегать к натурализму, ко всем современным методам кино, стремящимся уподобиться окружающему упадку ценностей. Для подобного необходимы лишь шесть актеров, помещенных в одну декорацию, и режиссер, обладающий великой мудростью и талантом.
Фильм Оливейры – это действительно настоящий режиссерский мастер-класс: по работе с актерами, скрытыми символами и мизансценой. Некоторые кадры здесь длятся по пять минут. Все пространство разбивается на серию символических зон: два мужчины – две женщины – муж и жена и т.д. Все они то и дело выбираются из одного кадра в другой только для того, чтобы продолжить существовать в заданной кем-то фантазии (режиссера или Жебо, не важно). И несмотря на всю камерность и печаль, Оливейре в каждом подобном эпизоде удается оставить часть некой иллюзии и волшебства, часть того, что и представляет собой кино. (Станислав Битюцкий)