«Тени» – это нью-йоркский неореализм в стиле блюз. Спонтанный образец синема-верите на Манхэттене, снятый в полулюбительских условиях на обычную 16-мм пленку одним из самых принципиальных индивидуалистов в истории кино.
C первого же кадра фильм берет зрителя в плен магии человеческих лиц. Картина так и могла бы называться – «Лица». Впрочем, так могли бы именоваться все фильмы Джона Кассаветиса, не только одноименный шедевр 68 года. Лица во всем своем спектре – это символ и метафора всего кинематографа Кассаветиса. В первой сцене «Теней» один из героев забредает на джазовую вечеринку и оказывается в гуще танцующих мужчин и женщин – мы видим только крупные планы свингующих человеческих лиц; одной только первой сценой Кассаветис смог выразить природу своего кинематографа, его символ.
Зернистая черно-белая пленка, многочисленные царапины и, скажем, несовершенная озвучка идеально сочетаются с полусырой съемкой и грубоватым монтажом. Я бы даже советовал смотреть старую, неотреставрированную нетленную версию фильма – в этом свое обаяние подпольного кино.
Кассаветис не только в дебюте, но и позже, и без всякой позы особо не обращал внимания на чисто техническую, формальную сторону дела. Главное – чувства, все остальное – ложь – единственный постулат кинематографа Кассаветиса. И надо признаться, что фильм в наше время смотрится немного устаревшим. Первые десять минут кинематографическое пижонство Кассаветиса немного смущает, но дальше тебя полностью пленяет то, чего и добивался режиссер отказом от визуальных излишеств: человеческая интонация, настоящее чувство реальных людей. «Составной частью фильма является заинтересованность не столько в фильме, сколько в людях; больший интерес к «человеческим проблемам», нежели к «проблемам постановки», ради того, чтобы люди не ускользали от камеры, а камера не проходила мимо людей» – писал про «Тени» французский философ Жиль Делёз.
Кассаветиса заслуженно называли изобретателем формы современного кино. Документальная манера фильма, тот факт, что он был снят в основном на натуре и в подлинных интерьерах, небывалая чувственность актеров, «сама жизнь в их лицах» – все это было новым словом в обращении с кинореальностью в американском кино. Для сравнения, в 59-м в Голливуде вышли: фильм-колос «Бен Гур» Уайлера и комедийный шлягер «Некоторые любят погорячее» Уайлдера. Естественно, скоромные «Тени» были свежим и свободным взглядом. Что касается Манхэттена: даже у Ширли Кларк в «Связном» – еще одном манхэттенском cinema v?rit? – присуствовала некоторая доля театральности, немыслимая для новатора Кассаветиса. Как минимум, он первым в мировом кинематографе придумал так называемые открытые финалы и открытое начало. Для своего времени предложил нетривиальный подход к «расовой проблеме»: он не разводит сентиментальной мелодрамы (фильмы Сёрка), не поднимает интимный случай до уровня трагедии («Пинки» Казана), не маргинализирует своих героев (как Пазолини своего Аккаттоне). Киновед Олег Ковалов, конечно, не первым отметил это: «В «Тенях» нет того «либерального» пафоса (чернокожие «тоже люди»), что встречал естественную неловкость у «белой» аудитории и неизменное раздражение у «цветной».мДля Кассаветиса отношение мужчины к женщине есть смысл всей жизни. Этот взгляд он и воплощал всю свою жизнь на целлулоидную пленку. «Я никогда не буду ставить фильмы о чем-либо ином, кроме как о мужчинах и женщинах».
Герои «Теней» ищут самоидентификацию, свое место в этой жизни, они дурачатся, флиртуют, бегают за шлюхами, тусуются на литературных вечеринках, обсуждают мысли Сартра, ходят по барам с вытекающими последствиями, мечтают иметь детей, пытаются добиться успеха и быть немного романтичными. Под джазовые аранжировки Чарльза Мингуса и Шафи Хади Кассаветис творит sound of youth поколения 50-х и картину битнического Манхэттена. При этом, в отличие от Роберта Фрэнка («Погадай на моей ромашке»), Кассаветис не снимает Берроуза, Гинзбера и Керуака; он не был человеком из тусовки – даже в эпоху битников он снимал обыкновенных людей, у всех героев фильма даже сохранились настоящие имена актеров.
«Тени» – фильм о молодых. Единственный в своем роде в биографии режиссера. Взрослели вслед за режиссером и его герои. В своем последнем шедевре «Потоки любви» режиссер вновь покажет отношения брата и сестры, давно уже оставивших позади годы свой молодости. Кассаветис признавался, что мог снять «Тени» только в молодости. Спустя годы Кассаветис без особого интереса отзывался о «Тенях» как о пройденном этапе. Больше Кассаветис не позволял себе быть таким трогательным и тёплым, лиричным и поэтичным. Только в молодости он с таким упоением любил (даже сам хотел быть чернокожим, быть на месте своих героев) и со взглядом оптимиста смотрел на своих не самых успешных героев, которые, как и он сам, еще полностью не осознали всей глубины внутренней красной пустыни. «Тени» – реалистическая драма, в которой есть надежда, это фильм о людях со дна американского общества, фильм о том, как они живут, как справляются с реальностью. О людях, которые не теряют надежду. Которые не теряют веру. Я верю в людей» – таким был молодой Кассаветис. В итоге каждый из трех героев «Теней» находит что-то свое. Одни находят веру и надежду в лучшее существование, полные оптимизма уезжают на гастроли в Чикаго. Мулатка Лейла – погружается в love streams. Младший брат как был в первом кадре фильма одиноким битником на вечеринке, так им и остался в последнем на ночной улице. Под музыкальный лейтмотив «Теней» – соло саксофониста – он бредет дальше, один.
Быть режиссером, быть Джоном Кассаветисом
«Фильм, который вы только что посмотрели – основан на импровизации». Так гласит финальный титр «Теней». На самом деле это уловка режиссера: у фильма был общий очерк, на профессионального драматурга у Кассаветиса попросту не было денег, импровизировали по большей части с диалогами – они даже не записывались на бумаге, поэтому практически на всех дублях звучал разный текст, как выяснилось позже на озвучке: в итоге пришлось нанимать сурдопереводчиков, которые читали по губам. На работу со звуком ушел год.
И это всего лишь один пример непрофессионализма съемочный группы. Съемки «Теней» – это наглядная и показательная история, своего рода притча о том, что значит быть режиссером, когда ты – ни больше, ни меньше – всего энтузиаст.
Джону Кассаветису было тогда уже 28, грек по происхождению, к этому времени он окончил Американскую драматическую академию искусств, но не был принят в актерскую студию Ли Страсберга и Казана, играл в театре и успел сняться в 29 фильмах, преимущественно телевизионных. В 56-м Кассаветис совместно с Бертом Лейном запустил на Манхэттене открытый семинар «The Cassavetes-Lane Drama Workshop», где преподавал актерское мастерство, активно пропагандируя методы импровизации. Тогда, собственно, и пришла Кассаветису идея самому снять «фильм о реальных людях». В 1957 году в связи с выходом очередного фильма («Городская окраина» Мартина Ритта) актер Джон Кассаветис в прямом эфире радиопередачи Джина Шепарда Night People обратился к слушателям с просьбой: «Зрители, которым действительно хочется увидеть фильм о настоящих людях, должны помочь этому своими деньгами». В итоге собрать удалось то ли $2, то ли все $20 тыс. И Кассаветис начинает снимать свой дебют с актерами из своей студии – Хью Хурдом, Тони Рэйем и Лейлой Гольдони.
Кассаветис, судя по всему, не был из числа ярых синефилов, никакого образования режиссера у него не было. Будучи режиссером-самоучкой, но профессиональным актером, Кассаветис явно держал в уме наставления двух великих предшественников: Орсона Уэллса, который не раз повторял, что самое главное в фильме – это актер и все, что находится «перед» аппаратом, и Робера Брессона, говорившего, что только чувства героев должны вызывать последующие события, а не наоборот. Это абсолютно золотые правила для молодого Кассаветиса: «Отличие «Теней» в том, что история рождается благодаря персонажам, в то время как обычно персонажи и их характеры зависят от сюжета. Я прежде всего придумал, «зародил» персонажи «Теней», а уж потом сам собой родился сюжет».
Начиная работу, Кассаветис думал, что справится за несколько месяцев. Она же заняла три года. Позже Кассаветис всегда с иронией вспоминал, каким он был наивным идиотом в то время. Он совершил все возможные ошибки, приступив к съемкам фильма, он понятия не имел о технике (как Шаброль или Ромер), не особо представлял, что надо делать, да и какой, собственно, хочет получить фильм. «Снимаясь в кино в качестве актера, я имел смутное представление о том, как оно делается. Единственное, что мы сделали правильно, – набрали группу молодых энтузиастов, которые хотели сделать нечто осмысленное».
Первая (60 мин) версия фильма была готова в ноябре 58 года, и была тут же признана событием в андеграундных кругах Нью-Йорка. Сам Йонас Мекас, идеолог независимой нью-йоркской школы, восхвалял молодого гения. Но Кассаветис был беспощаден к фильму и самому себе. Он был разбит, он был в ужасе. Когда фильм был целиком смонтирован, Кассаветису была ясна только одна вещь: он не смог воплотить в жизнь свою идею-фикс – сделать фильм о реальных людях, живых людях. Для него это было катастрофой: «У нас получилось интеллектуальное и абсолютно «нечеловеческое» кино. Я возлюбил камеру, технику, красивые кадры и эксперименты ради них самих. Ритм получился красивый, но к людям он отношения не имел. И лишь одно могло меня порадовать: все мои трюки не сумели убить актерскую игру». Это было чучело фильма – именно так режиссер подвел итог своей работы продюсеру Морису Макэндри.
В таком волнении Кассаветис снова собирает волю в кулак и решается на пересъёмку фильма. Рабочая группа и, в частности, Сеймур Кассель (еще один актер из так называемой семьи Кассаветиса) его поддержала. Кассаветис собирает с мира по нитке: занимает у друзей, своих родителей, родителей своей жены, актрисы Джины Роулендс (в «Тенях» у нее всего лишь камео, придет время, и она станет актрисой-фетишем для мужа), в то время она была на 7 месяце беременности. Ему удается собрать сумму в 10 тысяч (весь бюджет в итоге составил 40). Кассаветис день и ночь переснимал, приходил домой только к утру, принимал душ и снова отправлялся на площадку. В таком бешеном темпе всего за пятнадцать дней пересняли почти три четверти фильма. «На этот раз я пытался снимать с точки зрения актеров, потому что это было самое лучшее в фильме, гораздо лучше деревьев и оконных стекол… Вторая версия отличается от первой, как небо от земли. Ушло много музыки и «поэзии», зато остались человеческие отношения, индивидуальные эмоции».
Летом 59-го новая версия «Теней» готова. Возникают проблемы с прокатом. Летом 60-го Кассаветис увозит фильм на фестиваль в Венецию, где картина получает одну из премий. После чего следует прокат в Великобритании, Скандинавии и на родине в США. В итоге Кассаветис даже заработал на фильме около $40 тыс. В Америке пишут о триумфе молодого режиссера: «Мы стали свидетелями рождения американского независимого кино». Актер и режиссер Кассаветис стал в одном ряду с фигурами Чаплина и Де Сики.
Хотя после того как Кассаветис перемонтировал «Тени», нью-йоркские независимые в лице того же Мекаса отвернулись от картины, которую на этот раз окрестили как «еще один голливудский фильм». (Подробней узнать о различиях двух версий можно по этой ссылке). В манифесте «Первое постановление Нового американского кино» 61-го года среди подписавшихся (Ширли Кларка, Лайонела Рогозина, Роберта Фрэнка, Альфреда Лесли, Йонаса и Адольфаса Мекаса, Эмиля де Антонио и др.) фамилии Кассаветиса не было. Он никогда не примыкал ни к одному из течений. После успеха «Теней» Кассаветис уехал в Голливуд, где сделал два фильма («Запоздалый блюз» и «Ребенок ждет»), но это уже другая история.
Позднее Питер Богданович напишет, что именно «Тени» стояли у истоков «нового» Голливуда». При этом, как справедливо заметил критик Джим Хилл, Кассаветис не был первым и единственным с окраины Голливуда, кто снимал «глубоко личные фильмы и финансировал их из независимых источников». До Кассаветиса это были и Кубрик («Страх и желание»), и Морис Энгел («Маленький беглец»), и Лайонел Рогозин («На Бауэри»). Естественна и уместна параллель с французской «новой волной» – Шаброль, Маль и Варда свои первые фильмы сняли до эпохального дебюта Годара, но именно его имя осталось в истории синонимом всей nouvelle vague. Аналогичный случай и с Кассаветисом. Очень удачно заметил один из простых зрителей: «Shadows is to cinema what On the road is to literature».