«Говоря о поэзии, я не воспринимаю ее как жанр. Поэзия – это мироощущение, особый характер отношения к действительности… Вспомните Мандельштама, вспомните Пастернака, Чаплина, Довженко, Мидзогути. И вы поймете, какая огромная эмоциональная сила заложена в этих максимально приподнятых над землей или, точнее, парящих над ней образах, в которых художник предстает не только как исследователь жизни, но также как созидатель высоких духовных ценностей и той особой красоты, подвластной только поэзии.
Такой художник умеет видеть особенности поэтической организации бытия. Он способен выйти за пределы прямолинейной логики, чтобы передать особую сущность тонких связей и глубоких явлений жизни, ее глубинную сложность и правду»
Андрей Тарковский, «Запечатленное время»
«Возможно, что мы все еще находимся на доисторическом этапе развития кинематографа. Когда кинематографисты откажутся от обыденности художественного представления и превратят кино в невероятную и исключительную категорию восприятия, тогда и наступит по-настоящему великая история кино»
Александр Довженко, 1933
Украинский писатель и режиссер Александр Довженко, пожалуй, один из крупнейших режиссеров XX столетия. Однако наследие Довженко осталось незаслуженно незамеченным как в этой стране, так, где бы то ни было. Это произошло во многом из-за рьяных, фольклорных и пантеистических сюжетных линий фильмов Довженко, которые напоминают в большей степени лирические поэмы, состоящие из куплетов, нежели имеют что-то общее с традиционным нарративом, выстраивающимся из параграфов или глав. Произведения Довженко населяют лошади из повестей Гоголя, что неустанно поют или делают замечания своим хозяевам; и статные коровы, хитрые казаки, и танцующие крестьяне, персонажи, в исступлении произносящие яркие речи. Для его работ также характерны бескрайние луга, крупные планы цветов, окружающих гордых женщин с открытыми лицами, бескрайние пшеничные поля, ясное небо. Мы видим естественный порядок вещей, одновременно грубый и гармоничный. Отчасти это и есть поэтический взгляд художника. Это хвалебная песнь жизни; жизни, о которой скорее поется, нежели рассказывается. […]
В фильмах Довженко все выстраивается вокруг какого-либо происшествия. В «Арсенале» – происшествий невиданное множество, даже есть настоящие взрывы. Событийный ряд не воспринимается в том ключе, в котором традиционно считывается нарративная структура. В первом случае цель – запутать и сбить столку зрителя. События не взаимосвязаны, они приобретают определенный смысл лишь со временем и в соответствии с логическим развитием сюжета. […]
Структура и логика немого фильма с простым использованием титров прослеживается в работах Довженко вплоть до «Мичурина» (1948). Однако, звуковые фильмы Довженко не казались устаревшими для своего времени. «Иван» и «Аэроград» не просто «немые» фильмы, созданные с использованием музыки и звуковых эффектов. «Иван» напоминает симфоническую сюиту, разделенную на шесть отделений. В свою очередь «Аэроград», без всякого сомнения, напоминает оперу, в которой звуки двигателя самолета, по сути, уподобляются голосам исполнителей.
Особого внимания заслуживают такие удивительные фильмы Довженко, как «Звенигора» (1927), который режиссер описал как «каталог всех своих творческих возможностей», и «Щорс» (1939), запоминающийся своим началом. В то же самое время эти фильмы отличаются от других произведений Довженко. (Я смотрел непереведенную версию «Щорса». Мне также еще не удалось посмотреть документальных фильмов Довженко, «Битва за нашу Советскую Украину» (1943) и «Победа на Правобережной Украине» (1944). Вряд ли вы сможете понять всю силу этих работ, не посмотрев 35-мм копию на большом экране. В любом случае только несколько из них доступны в любом другом формате (имеется хорошая копия «Арсенала» с отличным музыкальным сопровождением. Также есть посредственная видео- и DVD-копия «Земли» с плохой партитурой [состоянием на 2002 год прим. ред.]).
Являются ли фильмы Довженко пропагандистскими? И да, и нет. Во многих отношениях Довженко лишает подобную категоричность всякого смысла. Большинство фильмов Довженко финансировались советской властью. Отчасти все они были созданы, чтобы служить пропагандистским целям, чего зачастую не происходило. В свою очередь это приводило некоторых бюрократов в ярость. Фильм «Земля», о начинающейся коллективизации украинской деревни, был принят в начале 1930-х без особых оваций. В результате отец Довженко был даже исключен из колхоза.
«Иван» также стал причиной многих проблем и для самого режиссера. В фильме троих героев зовут Иван. Фильм освещает события строительства огромной Днепрогэса, хотя сама дамба в картине так и не показана. У одного из Иванов – грубый, невежественный и необразованный отец (в исполнении Степана Шкурата), ужасный лодырь и до смешного отвратительный притворщик. Он не утруждает себя ни чем, кроме рыбалки в тех местах, где ведется строительство. В то время как он бездельничает, остальные вкалывают без передышки. Герой Шкурата откровенно признается, что любая работа вызывает у него презрение. Вне всякого сомнения, старый малый вызывает восхищение больше, чем кто-либо еще. В фильме есть сцена, в которой показана советская марширующая армия. Небо показано таким огромным и бескрайним, что солдаты больше напоминают мелких букашек, ползущих по нижнему краю экрана. Сложно понять: а что и кто здесь на самом деле превозносится? Если это и пропагандистский фильм, следует задаться вопросом: это пропаганда чего?
***
Довженко родился в 1894 на хуторе близ реки Десны в семье неграмотного украинского казака-крестьянина, который был вынужден работать водителем, чтобы прокормить свою семью. У Александра Довженко было 13 братьев и сестер. Лишь одна из сестер осталась в живых. Впоследствии она стала доктором. «Я до сих пор не переношу похорон», писал Довженко в 1930-х. «И тем не менее, похороны – всегда часть моих сценариев и картин. Вопрос жизни и смерти оказал определенное влияние на мое воображение, когда я был совсем ребенком, что в свою очередь отразилось на всех моих работах». Посмотрев и пересмотрев полдюжины фильмов Довженко, я предполагаю, что он чего-то недоговаривает. Мне больше никто не приходит на ум из режиссеров, кто так всеобъемлюще, красиво и серьезно говорит о смерти. Или, по крайней мере, он так много говорит о том, что значит быть живым.
Я вспоминаю главного героя из «Арсенала», у которого не было половины зубов. Грязный от копоти, он вдыхает веселящий газ на поле боя, отчего начинает истерически хохотать. Рядом с ним ужасающе оскаливается мертвый. Я также вспоминаю о блаженной, умиротворенной смерти деда, находящегося в гармонии с природой в фильме «Земля». Это поэтическое изображение деда Александра Довженко. И тут же я вспоминаю героиню фильма «Земля», в истерике срывающей с себя всю одежду, не в силах смириться со смертью любимого. Я думаю о герое фильма «Иван», который умирает во время строительства дамбы из-за неправильного проектирования (столб черного дыма предвещает это событие). А вспомните сцену с гениальным монтажом, в которой протестующая мать пробегают через десяток дверей бюрократической машины. Вспомните «Аэроград» и то количестве убитых противников в сибирском лесу (некоторые из сцен убийства предваряются чем-то вроде арий). Вспомните смерть жены главного героя в «Мичурине» – сцена послужила поводом для эмоционального накала в фильме. И это далеко не полный список сцен, в которых показана смерть, но, по крайней мере, этот список демонстрирует, как часто режиссер обращается к теме.
В 20 лет он уже работал учителем физики. По его словам, когда началась революция 1917 года, он знать не знал, кто такой Карл Маркс. «Я был счастлив, как пес, которого, наконец, отпустили с цепи. Я искренне верил в то, что теперь-то все станут братьями, что все станет понятно; что у крестьян появится земля, а у рабочих – заводы… Украинцы получат Украину, а русские — Россию; что на следующий день весь мир узнает об этом; люди, ошеломленные вестью, будут действовать точно также».
Довженко был преисполнен тех же идей и надежд, когда начал снимать фильмы. С самого начала он зарекомендовал себя как способный и самобытный режиссер (посмотрите, к примеру, комедию-фарс «Ягодка любви» (1926) и фильм «Сумка дипкурьера» (1927). Фильмы Довженко – это восторженный взгляд отчасти художника, отчасти мультипликатора и даже дипломата. В то же самое время его работы отражали трагическую ситуацию, складывающуюся в стране; он показал цену, которую люди были вынуждены заплатить за революционные изменения, приведшие к беспорядкам, страданиям и боли, к террору. Несколько фильмов Довженко выражают искренние чувство восхищения и восторга по отношению к человеку. Киновед Джей Лейда, исследователь советского кинематографа, встречался с Довженко в Москве в 1934. Он вспоминал, как режиссер зачитывал ему сценарий «Аэрограда»: «Его голос такой же мощный и убедительный, как у Маяковского в моем представлении, разносился по гостиничному номеру… Потом я видел Довженко за работой на Мосфильме. Я понял, что во время работы Довженко пытается заразить актеров своим безграничным энтузиазмом с такой же силой и мощью, с которой он поразил меня тогда, когда зачитывал свой сценарий».
***
Кажется, неизбежным последствием холодной войны стало то, что многие так и не увидели и не поняли советский кинематограф, впрочем, как и большинство советских режиссеров, включая Довженко, не поняли сути западного кино. Незаконченный цветной фильм Довженко 1950 года «Прощай, Америка!» оказался откровенно китчевой антиамериканской пропагандой. Идея фильма была инициирована Сталиным, который потом сам же и остановил работу над картиной. Семь лет назад этот незаконченный фильм был дополнен документальными материалами, рассказывающими о съемках и о прекращении работы над ним.
Если бы фильм был более зрелищным и не был таким откровенно кэмповым, то он стал бы антиподом фильму «Ниночка» Эрнста Любича, снявшему антикоммунистическую комедию с Гретой Гарбо в главной роли. Вместо этого, Довженко откровенно демонстрирует гротескное неприятие и непонимание американской культуры. Впрочем, все то же самое происходило и с американцами в тот период. Паранойя, которая царила тогда, прочитывается в самом сюжете. Иного и не могло быть. Самым ужасным оказывается то, что даже рассказчик, повествующий о работе Довженко (который частично снимал и монтировал фильм: восемь сценарных вариантов, вполовину больше вариантов последовательного монтажа), едва ли понимает, был ли Довженко искренен или он все-таки лицемерил? К сожалению, со временем мы начинаем понимать, что, в общем-то, это и не имеет никакого значения.
В еще меньшей степени понятно, какого же было отношение у Довженко к материалу фильма «Мичурин». В фильме появляется недостающее звено между четкой оперной высокопарностью, представленной в «Аэрограде» и безличным стилем оперы-буфф фильма «Прощай, Америка!». Цветной фильм воспевает садоводческую науку и знаменитого ученого-биолога. «Мичурин» заканчивается кадром с показом электрической вышки. Что это? Искренность или сарказм? На первый взгляд, подобная банальщина делает плохое произведение сталинского периода еще хуже, чем самое плохое голливудское кино того же времени, и то, только потому, что мы лучше можем понять, что такое голливудское третьесортное кино. (Мы точно знаем, что режиссеры, работавшие под контролем будь то Хьюза или Сталина, терпели постоянное вмешательство в работу, когда дело доходило до личной заинтересованности. Именно так Сталин поступил с фильмами «Щорс», «Мичурин» и «Прощай, Америка!», а Говард Хьюз – с не менее пропагандистским фильмом «Летчик»).
На английский так и не были дублированы пять художественных фильмов («Повесть пламенных лет» (1961), «Поэма о море» (1958), «Зачарованная Десна» (1965), «Золотые ворота» (1969), «Битва за нашу Советскую Украину» (1968), снятых вдовой Довженко Юлией Сонцевой по его собственным нереализованным сценариям. Я посмотрел «Повесть пламенных лет» на французском и в оригинале «Поэму о море», «Зачарованную Десну», «Золотые ворота». Насколько мне известно, в последние годы все эти фильмы показывались лишь в Париже. Я, правда, еще не видел «Битву за нашу Советскую Украину». Эти фильмы не входили в ретроспективу Довженко из-за последствий холодной войны.
Довженко был готов взяться за съемки «Поэмы о море», но в 1956 он ушел из жизни. Мне думается, что в титрах этих пяти фильмах отмечено, что режиссер – Александр Довженко, согласно давней традиции русских воздавать должное своим мастерам. (Мне даже рассказывали, что долгое время многие театральные постановки приписывались Константину Станиславскому уже после его смерти в 1938). Любопытно, что «Мичурин» был срежиссирован Довженко, однако в титрах написано: сценарист и продюсер – Александр Довженко, режиссер – Юлия Солнцева. Возможно, таким образом Довженко протестовал против бесчисленных сталинских проверок фильма и пьесы, которая легла в основу картины (Жизнь в цвету, также написанная Довженко). Также возможно, что супруга Довженко пыталась таким способом помочь ему. (Солнцева начала свою карьеру еще в период немого кинематографа, снявшись в картине «Аэлита» (1924) за шесть лет до встречи с Довженко. Впоследствии Солнцева работала его ассистентом, начиная с фильма «Земля», в котором она также снялась).
Вне всяких сомнений, лучший фильм Солнцевой – «Десна» (широкоформатный фильм со стереофоническим звуком), восторженно повествующий о молодости и деревенской жизни. К слову сказать, именно этот фильм получил первое место в десятке лучших фильмов 1966 года, составленной Жаном-Люком Годаром. Друг, с которым я смотрел фильм и который понимает русский, объяснил мне, что картина полна сталинской чепухи. А еще сложно понять желание Солнцевой с одной стороны отметить заслуги и почтить память Довженко в фильме «Золотые ворота», а с другой – ее метод грубого подгона композиции, характерной для Довженко, к стандартам киноформата. Эстетика «Зачарованной Десны» во многом тяготеет к категориям киноблокбастера. Поэтому просмотр фильма был не из самых лучших за всю мою синефильскую биографию.
***
Видение мира через категории холодной войны – последствия которой до сих пор ощутимы – разделяет мир исключительно на хороших и плохих. Однако, даже плохие отличались друг от друга. Хотя до сих пор существует заблуждение, что все-таки они были все одинаковы (сравните с термином «ось зла»). Все разговоры о творчестве и жизни Довженко, так или иначе, возникают при обсуждении российского кинематографа. Но ведь он не был русским. Он был украинцем. Довженко боролся с русскими во время революции. Именно поэтому всю оставшуюся жизнь он жил под надзором и контролем советской власти.
У людей также есть дурацкая привычка ассоциировать авангардное искусство с какими-то местами, не обращая на то, откуда они сами. Насколько я знаю, ретроспективы фильмов Довженко особо нигде и не показываются. Хотя нет, французское телевидение как-то предлагало провести ретроспективу несколько лет назад.
В Америке «Аэроград» был показан на экранах в 1936 году под названием «Граница». Фильм имел тогда невероятное влияние на всех, от Джеймса Эйджи до Элиа Казана. То было время, когда коммунистическое искусство все еще считалось крайне важным. Фильм рассказывает о строительстве города на Дальнем Востоке, на побережье Тихого океана. Это фильм о городе, который нам так и не покажут, как нам не показывают дамбу в «Иване». В картине даже не показано начало строительства, в отличие от «Ивана». Одновременно удивительная и вызывающая глубокую печаль черта всех самых лучших фильмов Довженко (и даже самых худших, как «Мичурин») – безграничная вера человека в будущее. Эта черта, которая делает работы Довженко такими особенными.
***
В последние годы стало практически невозможным посмотреть фильмы Жана-Мари Штрауба и Даниель Юйе в крупных мегаполисах, потому что эти фильмы считаются слишком сложными. Не так давно мне все-таки удалось посмотреть их фильм «Operai, contadini» («Рабочие, крестьяне») в рамках международного фестиваля независимого кино в Буэнос-Айресе. Тогда я и узнал, что такого «сложного» в этих фильмах. Штрауб и Юйе создают работы, избегая традиционной подачи материала. Фильм «Operai, contadini» показывает группу итальянцев, находящихся лесу. Они то цитируют, то зачитывают отрывки из новеллы Элио Витторини. Я был очарован таким неординарным подходом, тем как все было снято и срежиссировано. Композиция кадра невероятная. Актеры сняты под небольшим углом, а их голоса записаны в соответствии со звуками окружающей среды. В их словах нет ничего заумного. Так, например, одной из тем их разговора – приготовление ризотто. Фильм затрагивает героическое портретирование. Этот фильм не о воплощении каких-то конкретных ролей и характеров.
Все то же самое касается и фильмов Довженко. За счет еще более низкого горизонта фигуры людей становятся монументальней. В таких фильмах, как «Арсенал» и «Иван» не совсем понятно, когда происходит действие. Само человеческое существование намного важнее, чем история, частью которой они могут стать. В «Иване» есть один удивительнейший момент, сцена, в которой ничего не происходит. Зритель видит разнорабочих, их имена и профессии отдельно вынесены в титрах. И это очень типично для гения Довженко – показывать непрерывные ряды лиц и физиономий так полно и глубоко. У вас даже не возникнет мысли назвать эту сцену минималистической. Полнота и цельность кадра уничтожают нарратив и идеологию, оставляя лишь поэзию.
Оригинал: Jonathan Rosenbaum. Landscapes of the Soul: The Cinema of Alexander Dovzhenko
Перевод: Аделя Мухамедьжанова