Jaime, нежданный в португальском кино

 

В декабре 1973 года Жуан Сезар Монтейру познакомился с Антониу Рейшем на предпоказе его фильма Jaime. События фильма происходят в психиатрической лечебнице Лиссабона, в больнице Мигеля Бомбарда, в которую однажды попал сам Монтейру и которая впоследствии стала съемочной площадкой для одной из сцен «Воспоминаний желтого дома». Следующая ниже хвалебная заметка Монтейру послужила введением в длинное интервью, взятое им у Рейша и опубликованное в журнале Cinefilo всего за несколько дней до падения диктатуры.

 

Все началось незадолго до Рождества. Фернанду Лопеш [1] заказал мне очерк о режиссере, чей фильм под названием Jaime только что был закончен, и совершенно естественным образом – это факт, как подумал бы всякий уважающий себя португалец, – я подумал и сказал себе: этот наряд вне очереди, маленький и злобный Тартюф, заставит тебя испытать меру твоей любезности.

Знаком ли вам дар прорицателей? Не тех, что живут за счет собственной и чужой слепоты, но дар случая и стечения обстоятельств. Итак, бедняга попадает в психиатрическую больницу, где ему выдают кисточки и краски (трудовая терапия, как говорится). Каждый год его работы выставляются под маркой «искусства безумцев» и уходят с аукциона, что не только делает честь заведению и свидетельствует о современных (ударных) методах лечения, но и самим заключенным перепадает копеечка: сигареты, одежда, комнатные туфли – сладкая разменная мелочь милосердия.

О фильме Jaime я знал все, что уже было известно, и тем не менее мое удивление было чудеснейшим и полнейшим, словно в сказке – фильм о «живописи» душевнобольного, проведшего долгое время в психбольнице и там же скончавшегося.

 

 

Очевидно, что такой сюжет можно приспособить к чему угодно, и особенно к ярмарочным спекуляциям, сложнее, однако, снять об этом хоть немного стоящий фильм, еще сложнее, в этой очередности рассеиваний, снять хороший фильм. То есть фильм, в котором несгибаемая бдительность этики никогда не расстается с непрерывной эстетической изобретательностью, так что вследствие отчаянного поддержания этого равновесия – равновесия не столько обязанного упрямству, сколько свидетельствующего о свободном полете рассудка, проходящего, как известно, по цеху поэтической склонности – в пространство (в пространство самой истории) выбрасывается тело его собственной проницательности, созданной из новой ярости и тайны.

Что я знал об Антониу Рейше? Что он – автор диалогов в фильме «Перемена жизни» Паулу Роши, что само по себе уже важно? Что он – автор двух (или более?) не прочитанных мною сборников стихотворений («Стихотворения повседневности» и «Новые стихотворения повседневности»)? Что он родом из Порту, где он и жил до недавнего времени – сам этот факт с точки зрения рынка не был особо благоприятным условием, вернее даже обратное, поскольку Порту уже выполнил свой долг, произведя на свет своего режиссера, и тут уже, словно сделанного было недостаточно, потребовалось прославить Порту в качестве кинематографической институции лузитанского масштаба?

 

 

Несомненно следующее: в тот холодный декабрьский вечер, направляясь в кинозал «Тобис», я был встречен самым искренним и самым обходительным существом, обитающим на поверхности этой молчаливой планеты, однако я отдал себе отчет в истинном масштабе его достоинств (говоря это, я предчувствую, насколько ошеломляющими должны быть проявления его недостатков) только после того, как я увидел этот фильм, словно сам фильм был, в конечном счете, единственно возможным и недвусмысленным свидетельством этой настолько яркой и настолько естественной вспышки человеческого величия.

Я говорю об Антониу Рейше и о том дне, когда мы познакомились, и который, в силу профессионального случая, совпал с днем, когда я впервые увидел Jaime – фильм, на мой взгляд, один из самых значительных в истории кино, или если угодно: уникальное и решающее событие в современном кино, место, через которое обязан пройти каждый, кто в этой или в другой стране хотел бы продолжить опыт определенного кино, кино, которое не терпит и не признает ничего другого, кроме собственной суровой и радикальной непримиримости.

 

 

И в этом смысле мне кажется, что в момент, когда были брошены кости португальского кино, если только они не были уже брошены до этого, появление Антониу Рейша может быть настолько же основополагающим, насколько жизненно необходима пересадка нового сердца в тело умирающего.

Действительно, в среде более чем истощенной под воздействием разрушительных факторов, в среде практически беззащитной против гнусного нашествия ищущих выгоды крыс, Антониу Рейш способен, с одной стороны, образцовым образом занять моральную позицию, к которой нас обязывает положение кинематографистов, с другой стороны, он способен спровоцировать такой тип рефлексии и дискуссии, который приближает определенное португальское кино к некоторым формам культуры подлинного выражения, зародившимся в результате ожесточенной борьбы, в ходе которой они освобождаются от неповоротливого и удушающего идеологического наследия. Однако это не имеет ничего общего, упаси меня Господь, с модным сегодня штампом, отнюдь не означающим то, что он, как полагают, означает, а именно: «нам необходимы фильмы, повествующие о португальской реальности». Это не просто, и мы все это прекрасно знаем, однако если вещи принимают иной оборот, то было бы предпочтительнее, перефразируя слова Рейша из нижеследующего разговора, чтобы в нас ударила молния, чтобы все обрушилось, и все было унесено.

 

 

 

 

[1] Португальский режиссер, сценарист, актер, продюсер, главный редактор журнала Cinefilo (1973-1974), где печатался Монтейру.

 

 

Перевод с французского по изданию:

Joao C?sar Monteiro, «Jaime, l’inesp?r? du cinema portugais »,

in: Une Semaine dans une autre ville, Journal parisien & autres textes. Paris, La Barque, 2012, p. 121-123.

Впервые опубликовано в журнале Cinefilo n° 29, 20 avril 1974, p. 22.