Джафар Панахи: На наших улицах тысячи режиссеров

 

14 октября 2011 года апелляционный суд Тегерана оставил без изменений приговор Джафару Панахи. Таким образом, режиссеру не удалось оспорить приговор, осуждающий его на шесть лет тюрьмы и двадцатилетний запрет на съемки кино.

Репрессии против Панахи начались два года назад, после участия в антиправительственных демонстрациях против режима Махмуда Ахмадинежада. Тогда же Панахи, посетивший кинофестиваль в Монреале, встретился с Питером Кеу из The Boston Phoenix чтобы поговорить о ситуации в Иране и борьбе режиссера.

 

Несколько дней назад [статья была опубликована 25 сентября 2009 года, – прим. Cineticle], как сообщает New York Times, Махмуд Ахмадинежад уведомил ООН о том, что на выборах, которые он назвал «великими и полностью демократичными», «иранский народ в который раз доверился мне с большим преимуществом». Ранее в этом же месяце гораздо проще и убедительнее по данному поводу выразился известный иранский режиссер Джафар Панахи, выйдя на сцену с остальными участниками жюри Монреальского кинофестиваля в шарфах зеленого цвета – цвета оппозиции режиму Ахмадинежада.

Панахи, отстраненный от кинопроизводства режиссер, чьи три последних фильма – «Круг» (2000), «Багровое золото» (2003), «Офсайд» (2006) были запрещены к показу на родной земле, теперь должен искать другие пути выражения – как, например, следующее интервью.

Расскажите мне о зеленых шарфах.

Это было моей идеей. Я купил шарфы в Тегеране и привез сюда. Я спросил жюри, не могли бы они их надеть и, к счастью, они были не против.

А ранее, когда вы шли по красной дорожке на церемонию открытия, вы поприветствовали нескольких участников демонстрации. Это было случайностью?

Это было случайностью, хотя я и надеялся, что это произойдет. Когда я увидел этих людей с раскрашенными лицами, это напомнило мне про молодых людей в Тегеране. Эти зеленые шарфы и лица не поддерживают какого-то определенного человека или партию, этот цвет является символом веры в будущее и цивилизацию. Это символ сопротивления власти во имя свободы. Во имя основных прав человека. Я являюсь частью этого общества, и лично сталкивался с этими проблемами. На протяжении четырех лет у меня не было права создавать кино. Я это ощущал с тех пор, как мне перестали давать снимать. Прошло почти полтора года с тех пор, как я участвовал на фестивале, и я почувствовал, что самое время снова принять участие и выразить свое мнение. Пускай режиссерам запретили снимать кино, сейчас у нас есть тысячи режиссеров-любителей на улицах Тегерана, которые могут снимать кино, преобразовывая реальность с помощью своих мобильных телефонов и размещая в сети. В Иране нет другого места для размещения фильмов, поскольку все средства массовой информации контролируются государством. У нас нет частного телевидения. Все кинотеатры находятся под наблюдением власти. Все газеты и журналы. Существует несколько частично самостоятельных изданий, но при первом же случае закроют и их. Большинство журналистов находятся в тюрьме. В такой ситуации кинорежиссеры должны быть рядом с людьми.

Не боитесь ли вы возвращаться в Иран, после того как заявили здесь во всеуслышание свое мнение?

В Иране я сохраняю свою позицию. За неделю до моего приезда сюда я был арестован вместе со своей семьей и несколькими людьми, вовлеченными в работу над документальным фильмом, только за то, что мы собирались посетить могилу Неды (девушки, застреленной в ходе демонстрации против режима Ахмадинежада, которая стала символом движения оппозиции). Ппритеснения встречаются повсеместно в нашей стране. Уезжаете вы или возвращаетесь – это касается всех.

Как происходил арест?

Меня арестовали в 11 утра. Я знал, что должен как-то поддерживать связь с людьми кино из внешнего мира. Это было довольно умное решение. Через некоторое время отдельные люди из мира кино узнали, что со мной произошло. И эти люди приехали ко мне и настояли каким-то образом на моем освобождении. Около половины восьмого меня отпустили на свободу. В течение этих восьми часов случившееся со мной было довольно детально освещено в СМИ, так что теперь они знают, что им будет нелегко безнаказанно противодействовать людям кино. Правительственные СМИ заявили, что Панахи был арестован «по ошибке». Они знают, как избежать правды.

Воздействие проявилось на международном уровне или в нем учувствовали только иранские режиссеры?

Со всего мира. Я слышал, что некоторые известные мировые режиссеры собирались сделать кое-что очень серьезное, если бы меня задержали на более долгий срок.

 

 

Получается, что будучи режиссером, вы застрахованы от репрессий, от которых страдают обычные иранцы?

Страна является закрытой для внешнего мира, так что они могут делать все что угодно с людьми. Они достигнут точки, когда им будет очень сложно отступить назад, и в этот момент такое правительство сможет допустить массовые убийства. Мы знаем, что это однажды наступит, только неизвестно, когда именно.

Вы не очень оптимистичны.

Люди, получившие власть, не захотят ее лишиться. Их поведение в иранских тюрьмах ужасно. Если бы то, что они сделали с заключенными не было бы передано во внешний мир, они бы отрицали насилие и стрельбу. Благодаря крохотным мобильным телефонам все просочилось за пределы страны, также как многие другие доказательства, котоыре были задокументированы.

Одним из повторяющихся символов в ваших фильмах является круг. Не находите ли вы ироничным тот факт, что история Ирана так же была цикличной, ведь революционеры тридцатилетней давности теперь сами подавляют эту самую революцию?

Совершенно верно. Но нынешнее время тяжело поддается сравнению. Нынешняя власть имеет идеологический характер. Диктаторский режим лучше, чем идеологический. Идеологическая власть имеет свою диктатуру и религиозную идеологию, связывающую с Богом, так что они могут использовать более жестокие средства для своего укрепления.

То есть возможны более кровавые расправы, чем при свержении Шаха?

Это тяжело предвидеть. Летом, перед революцией (против Шаха), если бы вы спросили кого-нибудь, состоится ли она, самый оптимистично настроенный человек предположил бы, что, возможно, через сотню лет. Но она произошла спустя шесть месяцев. Я надеюсь, что люди в Иране будут продолжать действовать на улицах с демократических позиций. Я был ними на улице. Было около двух миллионов человек и я около часа шел вместе с ними. Ни один не произнес ни слова. Была полная тишина. Сложно будет найти подобный случай в мире. Не смотря на то, что люди хотят единства, государство стремится настроить их друг против друга. Я надеюсь, этот опыт совместной толерантности будет практиковаться, и мы сможем сохранить свою страну в единстве. Но я боюсь, если им это не удастся, страна разрушится из-за многонациональности населения в Иране. Как было в СССР, на территории Югославии, в Афганистане и в Иране могут возникнуть проблемы. Наша основная цель – сохранять единство и быть толерантными друг к другу, а не только устранить людей нынешней политической власти. Это единственный способ, с помощью которого мы сможем достичь своей цели. Зеленый цвет — это символ нашей надежды. Мы не поддерживаем Мусави [Мир-Хосейн Мусави, лидер оппозиции режиму Ахмадинежада в прошедших сомнительных выборах] или кого-то еще. Мы участвуем в демонстрации ради того будущего, когда любой сможет встать под этим цветом. Наша цель не состоит в том, чтобы поддержать определенного человека или государственный режим. У нас более высокие обязательства. Всякий раз, когда у меня появляется дурное чувство о происходящем, как смыкающийся цикл в фильме «Круг», я думаю о другом фильме, который я снял, «Офсайд», в котором есть немного надежды вырваться на свободу.

Существуют два типа политических демонстраций.

Первый – это когда Республиканская гвардия Ирана запускает баллистические ракеты с радиусом действия достаточным, чтобы попасть в Израиль, Москву, часть Европы и Американские военные мишени, ради того, чтобы растопить лед на грядущей встрече в Женеве в четверг с Советом Безопасности ООН для обсуждения их ядерной программы.

И вторая, как было сообщено на сайте IFC (Independent Film Channel) режиссерами Ханной и Самирой Махмальбаф, которые, следуя монреальскому примеру Джафара Панахи, осуществили мирную демонстрацию против режима Ахмадинежада на кинофестивале в Сан-Себастьяне. Они вместе с сотней других протестующих несли зеленые флаги, взывая к миру и демократии.

Ни одна из них не прошла незамеченной. Последняя, согласно IFC, расшевелила Джавада Шамагдари, художественного советника Ахмадинежада, пригрозившего закрыть фестиваль «Иранских художников» закроют, если протесты будут продолжаться. «Враг, который был разочарован в связи с его планом бархатного переворота и мягкой войны в Иране, пытается удержать лихорадочную подрывную деятельность на иностранных художественных и кинематографических мероприятиях», – обьявил он, — «Венецианский фестиваль был вульгарным шоу, которое раскрыло план врага».

Вульгарным он становится, я думаю, если его сравнивать с запуском ракеты и постоянным наращиванием напряжения, которое может привести к ужасающим региональным, если даже не всемирным, конфликтам. Бойкот Шамагдари перейдет в протесты, когда Панахи посетит кинофестиваль в Мумбаи в качестве главы жюри. Фестиваль начинается 29-го октября.

Обе эти картины были запрещены в Иране. Можем ли мы все же надеятся, что в в стране не умрет традиция великого национального кинематографа?

Работа киноиндустрии в Иране не остановится. Сейчас больше дешевых правительственных фильмов, чем когда бы то ни было. Но год назад в одном интервью я предсказал, что в Иране возникнет андеграундное кино. Мы видели один из таких фильмов на Каннском кинофестивале. Это была лента Бахмана Гобади «Никто не знает про персидских котов», который покажут также и на фестивале в Сан-Себастьяне. Существует много других фильмов, произведенных таким образом. В такой стране, как наша, если режиссерам запретить снимать фильмы одним путем, они найдут другой.

Как насчет вашего творчества?

У меня есть картина, которую я хочу сделать – о последнем дне Ирано-иракской войны. История уже готова. Я хочу снять фильм. Надеюсь, что это можно будет сделать в Иране. Если нет, тогда где-нибудь еще, в месте, которое географически напоминает Иран. Но я предпочел бы делать это в Иране. Потому что я всегда считал, что иранским режиссерам не стоит выезжать из страны. Некоторым пришлось это сделать. Но я думаю, что мы должны оставаться здесь и использовать иранское окружение для съемки фильмов. Может быть, однажды я оставлю страну, чтобы снять фильм, но потом вернусь. Однако сейчас моя цель – создавать кино в Иране. У меня есть много уже готовых историй. Если они позволят мне это делать после моего возвращения, я смогу начать работу.

 

Кадр из фильма «Круг»

 

Считаете ли вы, что ваша откровенность здесь и, по-видимому, в следующем месяце, когда вы будете президентом жюри в Мумбаи, создаст вам проблемы, когда вы попытаетесь сделать следующий фильм?

Всегда есть проблемы. Но я никогда не подвергаю цензуре ни себя, ни свои фильмы. Никогда никому не позволяю убрать даже один кадр. И я всегда говорил, что никогда не позволю изменить кадр. Это то, во что я верю. Если я буду подвергать себя цензуре, меняя ее, мои картины перестанут быть моими. Когда я был в США, и у меня хотели взять отпечатки пальцев, я не позволил им. Если я тогда не позволил этого там, то и сейчас нигде не позволю нарушать мои права.

Можете ли вы описать тот опыт и сравнить его с вашим арестом в Иране?

Это нельзя сравнивать. В США есть свои собственные законы. Если я еду туда как турист, я должен им подчиняться. Но я был приглашен туда как художник. Это было оскорблением меня и моей профессии. Но я готов страдать больше в моей стране, чем в любом другом месте, потому что я хочу изменить ситуацию здесь. И создать что-то идеальное. Но законы другой страны принадлежат последней. Я могу противостоять им. Но мои действия в моей стране – это не только протест, но также попытка вынести проблему на обсуждение с целью изменить что-то. Если вы не сможете изменить ситуацию, вы будете страдать больше.

Были ли у вас какие-то трудности с посещением фестиваля после ареста?

Нет, у меня не было проблем. Я не нуждаюсь в их разрешении.

На фестивале представлены несколько иранских картин, включая короткометражку вашего сына. Вы можете это прокомментировать?

Я не смотрел пока других. Я видел фильм моего сына, и мне понравилось. Дело в том, что в его районе забирали спутниковые антенны. Мой сын студент университета в Тегеране. Он взял камеру и начал делать документалку об этом.

Похоже ли это на фильмы, снятые тайно с помощью мобильных телефонов, о которых вы говорили раньше?

Даже у себя дома можно сделать фильм.

На западе кино не воспринимается только как развлечение. Вы верите, что оно может играть важную политическую роль?

Да. Поскольку все здесь контролируется правительством. Если возникнет картина, над которой у них нет контроля, и которая показывает действительность, люди поверят в это. Может быть, в вашей стране у режиссера нет тех проблем, которые имеем мы здесь. Возможно, в вашей стране есть коммерческие и финансовые проблемы. Поэтому сравнивать нельзя. В моей стране проблема не в деньгах; проблема в том, как ты одеваешься, что ты ешь, что ты можешь сделать. В Иране контролируется все. Когда вы в Иране, вы привыкаете к тому, что когда возникает небольшое отклонение, правительство направляет свои усилия на то, чтобы остановить его, но люди захотят это увидеть. Они достанут это с помощью спутниковых антенн и пиратских DVD. Когда «Офсайд» запретили, через два дня у всей страны были DVD-копии. Правительство усилило интерес к запрещенным фильмам. Это напоминает мне строчки диалога из «Белого шара». Маленькая девочка хочет увидеть кое-что, но родители не позволяют ей. Когда бабушка спрашивает, почему ей все равно хочется пойти, она отвечает, что хочет увидеть то, что они запрещали.

 

Кадр из фильма «Офсайд»

 

Значит, в отличие от киностудий Голливуда, вы не осуждаете создание пиратских копий ваших работ?

Я хочу, чтобы мои фильмы смотрели. Я на это надеюсь. Если мои фильмы транслируют по всему миру, я хочу, чтобы у людей из моей страны тоже была возможность их увидеть. Собственно, правительство думает, что у меня нет отношения к пиратам. Это потому что в случае с «Офсайдом» я попросил правительство позволить мне выпустить фильм перед Чемпионатом Мира. Они не позволили, но за 20 дней до Чемпионата пиратская копия была везде. Они думали, что таким был мой план. Я сказал, что думаю, это ваш план уничтожить меня финансово.

У Анджея Вайды есть фильм «Аир» (Tatarak) на этом фестивале. Это заставило меня задуматься о том, можно ли создать фильм по аналогии с «Железным человеком» о текущем кризисе в Иране. Что вы думаете об этом?

Это нельзя предугадать. У всего есть огромный потенциал. Это может закончится кровавой резней. Если будет продолжатся в том же духе, катастрофы для обеих сторон не избежать.

Можно ли помочь ситуации извне Ирана?

Безусловно, нет. Все в Иране объединятся против любой страны, которая захочет что-то сделать с Ираном. В следствие любого такого действия свобода и демократия в стране умрут, а если вмешается другое государство, диктатура в нашей стране станет еще жестче.

Какой фильм вдохновил вас самим стать режиссером?

Это было много лет назад. Один фильм очень повлиял на меня. Это была картина «Похитители велосипедов» Витторио де Сики. В начале фильма у Риччи крадут велосипед. В конце он пытается сам украсть велосипед. Это так повлияло на меня, что я захотел сделать «Круг» по-другому. Новая история на ту же тему.

Удачи вам с зелеными плакатами.

Я надеюсь, это даст результат. Меня проинформировали, что в Тегеране на это серьезно прореагировали. Одна весьма независимая газета в Тегеране разместила мою фотографию на первой полосе. Учитывая обстоятельства, это действительно что-то.

 

Перевод: Ирина Шатило, Дара Мельник