Реж. Валерио Дзурлини
Италия, Франция, ФРГ, Иран, 140 мин., 1976 год
Если бы в творчестве существовали наследственные связи, то в итальянском кино Валерио Дзурлини мог стать достойным преемником Лукино Висконти. Он, как и отпрыск знаменитой фамилии, стремился к художественному запечатлению уходящего времени. Однако если аристократ Висконти делал своих героев одержимыми переживанием исторического, балансирующими над пропастью трагического и в величии времени угадывающими черты рока, то Дзурлини существенно освобождал их от трагического пафоса исторического, предоставляя свободу наслаждения настоящим. Но даже эмансипированные от тягот долга перед историей, герои Дзурлини ощущали в ходе времени симптомы рокового приближения к смерти. Одержимость не историей, обуславливающей смертность, но смертью, выступающей на переднем крае свершаемой истории, отличает зрелые работы Дзурлини («Семейная хроника», «Они шли за солдатами», «Сидящий справа», «Первая ночь покоя») и особенно проявляется в «Татарской пустыне», снятой по известному роману Дино Буццати.
Дзурлини выбрал сложное произведение, которое, казалось бы, невозможно перенести на экран без досадных потерь, сюжетообразующих упрощений и искажений основных образов. Роман, лишённый точного указания на исторический топос, приобрёл приблизительные ориентиры – отправную временную точку и узнаваемое обмундирование империи-фантома, будто бы ностальгически переживающей своё уже-небытие монархии. В действии, удалённом из типичных европейских мест в реальную иранскую пустыню, главную роль фактически приобретает древняя глинобитная крепость Арг-е Бам, молчание полуразрушенных стен которой отзывается в героях. Здесь при съёмке пустынных ландшафтов Дзурлини воспользовался операторским талантом Лючано Товоли, незадолго до этого запечатлевшего внутреннее время в «Профессии: репортёр» для Микеланджело Антониони. Для воплощения образов режиссёр собрал невероятное созвездие актёров, каждому из которых отводится, возможно, ограниченное экранное время, но благодаря которым герои по очерёдности ускользают от зрителя и рельефно проявляются.
В центре условного повествования оказывается молодой лейтенант Дрого (Жак Перрен), только что получивший своё первое назначение. Его направляют в крепость Бастиани, находящуюся на границе с Северными провинциями. Этот отдалённый форпост служит для защиты от ожидаемого вторжения кочевых племён, которые придут из Татарской пустыни. Согласно легендам, кочевники уже приходили из пустыни и разрушили всё живое в округе. Поэтому гарнизон находится в полной боевой готовности. Для Дрого пребывание в Бастиани кажется невыносимым, он рассчитывает подать прошение о переводе на другое место службы, но… постепенно подчиняется общему ритму ожидания. Он знакомится с другими офицерами, которые также собирались покинуть Бастиани, но что-то обязательно сдерживало их в крепости. Внешне мотивы офицеров различны, как, в сущности, и способы переживания времени.
Комендант крепости полковник Филимор (Витторио Гассман) является висконтинианским героем – он проникнут историческим пессимизмом и показным безразличием тщательно маскирует свою тоску по уходящему аристократическому веку. Для него время незаметно опредмечивается – после себя он оставляет множество вещей, скопление которых было неприметно в процессе службы.
Его безусловный исторический и эмоциональный антагонист капитан Маттис (Джулиано Джемма) демонстрирует энергичность, бескомпромиссную целеустремлённость и безапелляционную жестокость по отношению к нарушителям предписаний, отличающие продвинувшегося по службе простолюдина. Для него времени не существует, всё происходит только здесь и сейчас, или, по крайней мере, оказывается производным от безусловной линейной последовательности приказа и исполнения. Видя карьерную одержимость Маттиса, Филимор рекомендует повысить его в чине, хотя не испытывает к нему никакой симпатии – тоска по уходящему не препятствует пониманию потребностей настоящего.
В монотонном режиме механической повторяемости времени существует офицерский врач майор Ровина (Жан-Луи Трентиньян), заполняющий возникающие лакуны исследованиями и лишь изредка упоминающий удерживающую всех причину – вероятность нападения кочевников.
Легендарное время воплощает полковник Натансон (Фернандо Рей), единственный офицер, некогда участвовавший в сражении. В нём он получил ранение и его безмолвие напоминает одновременно о едва сдерживаемой боли и о выполненной миссии.
Болезненный измождённый Амерлинг (Лоран Терзиефф), отказывающийся от отставки и идущий навстречу смерти в ходе бессмысленной горной экспедиции, демонстрирует романтическое равнодушие к завершившемуся без реализации времени.
Обречённое ожидание свойственно сержанту Тронку (Франсиско Рабаль), которому просто некуда возвращаться.
Идее метафизического долга в наибольшей степени остаются верными Ортиц (Макс фон Сюдов), расценивший отставку как повод для расчёта с жизнью (ведь ему так и не представилась возможность выполнить свой долг), и Симеон (Хельмут Грим), которому суждено удерживать оборону при осуществившемся нападении. Оба они внимательно следят за пустыней и научились читать её знаки.
Требования конкретного воплощения долженствования, осложнённого бюрократическими ритуалами, придерживается Генерал (Филипп Нуаре) и формализм его предписаний искупается лишь полным принятием идеи военного долга как индивидуальной неотвратимой судьбы.
В своей параисторической работе Дзурлини исключил возможность общеисторического прочтения символики «Татарской пустыни». Империя-фантом сохраняет свои размытые очертания (и даже очевидная схожесть обмундирования героев с принятым в австро-венгерской армии не объяснит, как её предполагаемые солдаты оказались в пустыне), присутствуя в воображении своих защитников. Идея долга, чтобы не превратиться в абстракцию, удерживается во внутреннем переживании, становясь частью воображаемого. Без её посредства невозможна ни крепость, ни вечно ожидаемые кочевники.
В отличие от романа, явно растягивающегося во времени примерно на тридцать лет, время в фильме решительно спрессовано, и герои, будто выполнившие своё предназначение, постепенно удаляются. Перемены не отражаются на их лицах героев, существующих лишь в режиме ожидания. Ритмика ожидания в Бастиани подчёркивается постоянным капанием невидимой воды, которое слышит Дрого, в то время как другой ландшафт – домашняя итальянская обстановка, становящаяся для главного героя всё более чуждой, – неотделим от размеренного хода настенных часов.
Пребывание в крепости завершается для Дрого одновременно с долгожданным наступлением кочевников, поэтому насладиться выполнением долга он не сможет. Но именно в полуобморочном состоянии в уходящей от Бастиани карете ему удаётся окончательно примириться с истраченным временем.