Бомбардировки и бункер / Кино, поверхности, бункер (Bombardement und Bunker / Kino Flachen Bunker)

 

Реж. Хартмут Битомски

Германия, 81 мин., 1991 год

 

У киевского режиссера Александра Шапиро однажды спросили, что бы он делал, если бы узнал, что до конца света остался один день, на что тот достойно ответил – смотрел бы классические фильмы. Картина Хартмута Битомски «Бомбардировки и бункер» (Bombardement und Bunker) – сатирическая лабораторная иллюзия на тему «режиссеры-киноманы после апокалипсиса». Битомски и два его ассистента-сподвижника, Кристиан Петцольд и Ронни Таннер, – все трое выпускники разных лет той самой Берлинской школы, – обставившись несколькими мониторами, весь фильм зачем-то сидят в монтажной студии, смотрят классические фильмы и комментируют их совершенно четкими, но предсказуемыми формулами. Как понятно из названия, студия напоминает бункер. А всеобщая увлеченность процессом просмотра создает аутический и клаустрофобический намек на то, что пределами этого бункера вся вселенная и ограничивается. Фильмы отсматриваются, естественно, не целиком, а в виде выборочных эпизодов, сцен или кадров. К примеру, легендарную сцену дуэли Кэри Гранта с кукурузником в North by Northwest (1959) Хичкока Битомски медленно показывает в виде серии фотографий. Иногда разные фильмы идут параллельно на соседних экранах, разрывая наше внимание. Иногда эпизоды разных картин тасуются, впечатление от них как бы завязывается в узел. Порой синхронно с движением видео и звука на мониторе нам показывают тот же эпизод, только в виде статических фотографий, создавая эффект эха. Фотографии демонстрируются вручную – ладонь кого-то из ассистентов просто листает их перед камерой в такт развитию сюжета на экране. Чтобы все не выглядело совсем уж педантством, Битомски использует свое черное, мало кому понятное остроумие: поэтому иногда камера опускается под стол, наблюдая, кроме босых ног, еще и минимальные остатки пиццы и пива на полу, а иногда показывает Ронни Таннера, играющего, не отрываясь от основных обязанностей, с собой в магнитные шахматы. Главной шуткой картины, пожалуй, стоит считать пассаж, когда камера, привычно отвлекшись от монтажа, опустилась под стол и увидела спящую на шубе женщину.

В итоге получается весьма странное попурри, громадная, длиной в целый фильм пространственная конфигурация пережеванных цитат, заваренная на харизматических вкусах Битомски. Естественный вопрос, зачем он это делает? Уж явно не только для испытания тепличной модели бункер-кино, которую в наши дни, к слову, развивает у себя на кухне китаянка Лю Цзяинь.

Мы помним, похожее кино с экранами на экране делал Энди Уорхол, но если его Outer and Inner Space (1966) напоминал скорее спиритологический сеанс, то в случае с Битомски никогда не покидает ощущения, что решаются почти что научные задачи. У Битомски получается создать эффект, когда фрагменты цитированных фильмов выглядят приветом с другого измерения. Важно, что большинство из 27-ми кусков относятся к картинам 40-х – 50-х годов. Само же кино начинает восприниматься молекулярно или, как сказал бы Битомски, в виде «изображений». Примечтельно, что столь насыщенный монтажными дегустациями фильм, вполне возможно, снят одним планом. Весь монтаж производится в кадре, а не над кадром, стыки основного изображения, если и присутствуют, то надежно спрятаны в статике, подобно тому, как в спинах своих героев их прятал Хичкок в Rope (1948). Битомски не увлекается синтезом и порядком подачи материала, все показанные им фильмы для него – в хорошем смысле – равны. Ему важнее сам факт расщепления материала на приемы и возведения приемов в материал. Монтаж он использует не как инструмент, а как основную тему.

Тезис Битомски: все, что существует как фильм, одновременно существует и как историческое событие, как документальное изображение самого себя. При этом, поскольку существует framing, расщепление на частицы,  это изображение никогда не совпадает с оригиналом, и, соответственно, относиться к нему нужно только как к изображению. Сам Битомски называет себя документалистом-материалистом, считая отношение между камерой и объектом ее взгляда  механистическим.

Уличив Битомски в деконструктивизме, важно отметить, что Bombardement und Bunker являются одним из четырех на сегодняшний день фильмом Битомски из его серии «Антология кино». Где он с лупой и на стоп-кадрах анализирует классические сцены, раскладывая кино на ноты, в попытках идентификации всякого изображения как исторического пакета, обладающего своим кодом: косвенной информацией об эпохе его создания, своей красотой и ужасом. К примеру, в другом фильме «Антологии» Битомски анализирует изображение сцен смерти в классических нуарах. Также у него был фильм Staub («Пыль») (2007) о влиянии пылинок на стирание изображение. Более древнее увлечение Битомски – культура Третьего Рейха. У него была картина, где он показывал немецкие автобаны как монументы тоталитарный эпохи, как исторические изображения своего времени. Среди прочих интересных проектов Битомски стоит отметить его сотрудничество с американцем Джеймсом Беннингом на его Four Corners (1998) или фильм об Исааке Бабеле, снятый за три года до темы Бабеля у Криса Маркера.

Хартмут Битомски вместе с Харуном Фароки, Вольфгангом Петерсеном и Даниэлем Шмидтом – участник первого в истории курса Берлинской киношколы. Но со школой он был связан и далее,  а в период с 2006-го по 2009-й даже был ее директором. Битомски – в каком-то смысле крестный отец первого поколения Берлинской школы. У него был фильм Die UFA (1992), на котором Петцольд работал ассистентом, Арслан – помощником оператора, а Шанелек читала закадровый текст.

Самого Битомски, вместе с Фароки и Клюге можно отнести к авангарду немецкого кино, к продолжателям дела эпического театра. Решая диалектические задачи в своих киноэссе и документальных фильмах второго уровня (фильмах сделанных с других фильмов), они создали достаточную интеллектуальную альтернативу быстрее выдохшемуся Новому немецкому кино и воспитали эстетику нового поколения.

Примечательно, что эпиграфом Bombardement und Bunker, фильма, показавшего столько разнообразных киновоспоминаний – от чаплиновской The Gold Rush (1925) до New York, NY (1986) Депардона – послужила фраза «Нет другого места, кроме настоящего».