В Каннах показали один из самых ожидаемых фильмов года – «Прощание с языком» Жан-Люка Годара. Перед его показом мы вспоминали годаровскую «Историю кино», сегодня – представляем вашему вниманию перевод статьи Оливье Сэгюрэ из Liberation о работе Годара над картиной «Прощание с языком».
Мне бы хотелось прибыть в Швейцарию на лодке с другого берега озера Леман, расположенного напротив, со стороны Эвиана и Тон-ле-Бэна. Это сделало бы еще более реальным чувство будто я живу в романе Адальберта Штифтера «Старый холостяк» [1], гребя навстречу своему любимому гению в его гельветском убежище в Ролле. Вот только я уже не молодой человек и передвигаюсь не на лодке, а на TGV [2] через Женеву, а потомство этого великого человека обеспечено уже давно, поскольку отшельника с озера зовут Жан-Люк Годар. Гениальность нельзя оценить. Речь идет не о том, что Годар является наибольшим гением современного кино, даже если бы этот безынтересный вопрос мог стать причиной споров. Это скорее вопрос духа (хороший и плохой гений и все, на что он нас вдохновляет) и способ отметить великого художника разительно отличающегося от других. Слишком необыкновенный, чтобы быть либо сумасшедшим, либо гениальным, либо тем и другим одновременно. В случае Годара, мы, по крайней мере, сходимся в одном: перед нами исключительный случай.
Раз уж мы занимаемся разрешением великих неловких вопросов, давайте избавимся от еще более мучительного описания – мифа. Без сомнения, имя Годара (и мы говорим именно об имени, не о человеке или его кино) достигло статуса, который сильно напоминает миф. Стоит только произнести слово «Годар», как оно тянет за собой целую череду вещей, которые мы на него проецируем и которые не обязательно имеют что-то общее с фильмами, подписанными этим именем. Отметим все же, что, невзирая на его возможную мифологическую силу, это имя так и не стало маркой, что, само по себе, является самым отчетливым признаком его анормальности и доказанной стойкости против рекламного и торгового мира. Давайте же молиться о том, чтоб и в будущем, по вине неаккуратного правопреемника, мы не ездили на «Ситроене Годар»…
Очень долго бремя этого мира слишком тяжело давило на плечи Годара, до того времени, как он понял, что этот миф его не касается, или же решил, что он больше его не касается. Начиная с этого момента, он начал превалировать идентичность ЖЛГ. Именно это важно понять, когда мы приближаемся к нему или пребываем с ним. Явиться к нему с картинкой или идеей из мифа – означает сразу упереться в стену. Он не знает, не имеет желания знать. Это буквально вне его, а значит – вне сюжета. Решенный для него вопрос переходит к другим, если он кого-то интересует: пускай разбираются с этим довеском, с которым сам Годар уже давно порвал все связи. В какой-то мере, мы можем видеть в его траектории последних тридцати лет постепенную отставку, идеальный побег из тюрьмы мифа. В его присутствии вызов состоит в том, чтобы, в свою очередь, тоже избавиться от него. Надо начать с того, чтобы раствориться в глазах этого человека, побороть эмоции и попробовать, наверное, самое сложное: сказать то, что о нем думаешь – то есть не стараться ему понравиться, но и не прекращать искать пути любить его… Могу ли я признаться, что это заняло у меня больше двадцати лет?
ТРЕУГОЛЬНИК ФЕЙ
Приблизительно такими словами, брошенными с его легендарной лукавой улыбкой, встречает нас Жан-Люк Годар: «Помните, как мы встретились в первый раз? Это было в Каннах, вы были с Лефортом…» Помню ли я!? Я даже знаю, что это была десятая встреча – и это не учитывая похорон. «Да, конечно, Вы назначили нам встречу у Рора, в чайном салоне, который исчез»…
С Камиль, фотографом, мы вдруг на 75% уплотняем заселенность площадки, на которую попадаем: первый этаж простого и прочного дома маленького городка Ролл, кантон Во, где Годар живет и снимает. Техническая команда состоит из троих человек: режиссера и двух… Кто они на самом деле? Вместе Жан-Поль Баттагья и Фабрис Араньо являются ассистентами, режиссерами, продакшн-менеджерами, сценаристами, секретарями, костюмерами, механиками, электриками, монтажерами, главными операторами, звукорежиссерами, ответственными за рестораны, за такси, за деньги и за бутылки с водой. Несмотря на их неоспоримое мужество, не понятно, как можно назвать их как-то иначе, нежели феями: сказал слово – а они уже заставили названную вещь появиться. Треугольник, который эти феи образуют с Годаром, создает поле флюидов, хореографию прохладного улея с веселой дисциплиной: в ограниченном пространстве гостиной-кухни, где все происходит, трое действуют и понимают друг друга без слов, гибко, с помощью своих общих кодов – сообщничество, которое может сформировать только время. А его они провели вместе немало.
Годар и его маленькая банда начали съемки «Прощания с языком» более двух лет назад – в величественном ритме океанических черепах, живущих столетиями. Они снимут последние планы в последующие дни, перед тем как войти в долгую фазу монтажа и технической обработки. Планирование пережило личные заминки и профессиональные задержки, как, например, вклинившаяся съемка короткометражки 3-D?sastres, представленная недавно на «Неделе критики» (статья была опубликована в 2013 году – прим. ред). «Прощание с языком» снимается по два дня в неделю тоже в 3D, даже если мы уже не очень хорошо понимаем, что означает этот термин, раз уж его присвоил сам Годар. Одно известно точно: это значение куда более широкое, чем то, что укладывается в индустриальное 3D, обманчивые продукты которого, выходящие каждую неделю или около того, наложили на него безжизненный конформизм. Каким бы ни был фильм, придание ему рельефа всегда происходит через наращивание эффектов и это именно то, чего сторонится Годар: «Эффекты – это идиотизм». Так что тогда? Какому 3D посвятил себя Годар? Достаточно оглянуться вокруг, чтобы попробовать понять.
В этом маленьком домике, который является домом, площадкой, студией и технической подсобкой одновременно, находятся, кроме домашней утвари, репродукции картин, развешанные на стенах, книги, часто разложенные стопками по полу («Вот мои источники, хе-хе…»), и, контрастирующее с общей сдержанностью, барочное, пышное изобилие техники по последней моде. Ничего зрелищного, кроме размеров плазменных экранов. Однако в количество маленьких высокотехнологических вещичек, которые занимают этажерки и шкафы (камеры flip-flop и камеры go-pro, видео-смартфоны, маленькие и большие фото-видео-аппараты, компьютеры), все же трудно поверить… И все в нескольких экземплярах, упорядоченное, пронумерованное… Каждый из этих объектов, как ожидается, сыграет свою роль в цифровом котле, где выплавляется «Прощание с языком». Почти как с музыкальными инструментами, Годар играет с объективами, каждый из которых выражает свой цвет в конечной партитуре, ее симфоническом виде. Батагья прикидывает, что девять десятых фильма будет в 3D, полученным разными методами.
«ТРОПИЧЕСКИЙ ДЕНЬ»
Сегодня снимают в основном странной упряжкой: два больших фотоаппарата Canon 5D, используемых в режиме камеры и удерживаемых в перевернутом положении с помощью стержней, которые смастерили феи. Сегодня утром «”Национальная служба погоды» объявила тропический день в Швейцарии». Тем лучше для пары актеров, которые только что проскользнули на площадку и будут проводить все время голыми: от бикини и топлесс до библейской наготы. Зоэ Брюно и Ричард Шевалье живут в «Прощании с языком». Они воплощают фигуру – «пару». Но эта фигура сама по себе раздваивается: вторая пара актеров живет в другой части фильма, являя собой ее копию, но в другом пространстве-времени.
В этот момент Зоэ сидит на стуле, бросает косой взгляд на телевизор, где идет «Метрополис» и произносит тяжелым голосом в ярости: «Ненавижу персонажей!». Как только актеры и планы введены в действие, Годар управляет в основном на слух. Он слушает чаще, чем смотрит, и комментирует прежде всего уместность голоса, подправляет интонацию, сам играет реплики, чтобы показать их тон.
В следующем кадре Ричард и Зоэ стоят перед зеркалом. Их кастинг состоял из череды случайностей, чтобы дать в результате эту квинтэссенцию, что упраздняет случайность: трудно представить что-то более годаровское, нежели эти тела, тембры и язык, которые в них живут. Они не выглядят как переодетые, подстроенные, подставленные под небо Годара: они, кажется, взяты непосредственно из одного из его небольших облаков. Режиссер каждый раз выдает формулу в виде скороговорки: через три секунды после «Вперед!» – «Вперед! Иии… вперед!». И он всегда заключает тем же «Ок, хорошо… это переделываем». Три-четыре раза, не более. В какой-то момент, мы также слышим эту необычную формулу, защищенную матрицей загадки: «Вместо того, чтобы повторять хлопок каждый раз, мы сделаем несколько подряд!»
Опыт неоднократно учил: невозможно узнать что-либо о фильме, придя на съемки. Мы наблюдаем за моделированием процесса и стараемся его понять, мы можем захватить атмосферу, способ быть и действовать, стремиться распознать волю, но всегда уходим с неописуемым впечатлением. Что можно понять о «Прощании с языком» на данном этапе, о его истории, его названии или сценарии, несколько вариантов которого под названием «монтажи» сменяли друг друга? Можно догадываться о поэтической работе и деконструкции пары, вокруг которой кружат всевозможные идеи: часто политические, часто художественные, часто философские. Каждая из пар, показанных параллельно, принадлежит к теме, к общему небу, формализованному под лозунгом «Природа», «Метафора» или т.д. Как это часто бывает у режиссера, сценарий сводит воедино литературные фрагменты, непобедимо политичное прочтение мира, соответствующие изображения (фотографии, картины, фрагменты фильмов) и очень личную историю.
Дефрагментированный, детериториализированный и даже разделенный вопрос пары показан также в своей оптической репрезентации: в рельефе… Для Годара третье измерение – это, прежде всего, присутствие второго объектива, то есть дополнительного глаза, и он может даже расходиться, как в случае двойной камеры flip-flop, что позволяет получить диссоциированное виденье хамелеона.
Мы часто слышим об Анн-Мари Мьевиль. «Анн-Мари» появляется в разговорах с Жан-Люком в качестве личной пунктуации, одновременно относительной (к контексту, к разговору) и всегда абсолютной (внутренняя, имманентная). Она живет в нескольких сотнях метров в соседнем доме, расположение которого я не буду выяснять. Эта неощутимая близость придает психическую глубину и немного фантастической топографии: где-то близко размещён полюс магнитной силы, который придает человеку роль маятника, притягивающегося к нему. Когда наблюдаешь, как он живет и творит, кажется, что нет никакой разницы между макетом фильма о паре, который Годар конструирует каждую минуту в голове и руках, и его собственной жизнью, такой, какой он ее разделяет с Анн-Мари Мьевиль. В обоих случаях он часто рассматривает и возвращается к тем же объёмам, расположенным вокруг тех же точек крепления: Ролл, озеро, окружающие реки, его дом, их собаки. Фразами, которые играют актеры, могли бы точно так же обмениваться он и его компаньонка – так они похожи на манеру разговоров Жана-Люка Годара и речей, как он их пересказывает Анн-Мари Мьевиль. Между этими двумя версиями одного и того же мира, только объектив создает какую-то разницу… Точнее, очень много объективов.
НАСЫЩЕНИЕ ИЗМЕРЕНИЙ
Связь между жизнью Годара и его фильмами – не новость, но она приобретает очень тревожные пропорции, когда сталкиваешься с процессом, который смешивает саму жизнь и работу. Нет больше разделений, нет больше швов: жизнь и работа переплавляются перед нашими глазами, в континууме, который Годар никогда не нарушает. Он спит в этой комнате, ест за столом, читает в свете этой лампы и продолжает, делая небольшие перерывы, это существование, создавая его постановку в этих же местах. На самом деле, приехав сюда, мы были готовы ко всему, кроме этой крайней близости, предлагаемой без ограничений, с безупречным гостеприимством… Устою ли я перед злыми помыслами? Ха, а как оно – очутиться сидящим на плитке на полу у дракона? Можно ли вытянуть какую-то информацию из его средства для мытья посуды, из его коробок для полировки ботинок? Стоит ли прикарманить его «Золотого льва», который валяется на полу («Имя: Кармен», 1983), и попросить выкуп? Порыться ли в его мусорном ящике, подобрать ли окурок сигареты, собрать с него его ДНК и продать по eBay? Ба! Мы среди джентльменов, включая девушек.
Наиболее прочное впечатление – это погружение в мастерскую, в центр небольшого базара ремесленника, который одновременно и основатель, и сапожник, и художник, и скульптор или иконописец. С неподдельной скромностью, но высоким идеалом, в ней разрабатывается кино с повадками научного и поэтического: несмотря на узость лаборатории, здесь проводятся все виды экспериментов, с такими эстетическими и техническими амбициями, которые и представить себе не могут производители цифровых 3D. Удивляет в основном не то, что Годар заинтересовался 3D – напротив, это вполне согласуется с его экспериментальными склонностями. Можно даже утверждать, что, пристрастившись в последнее время к некоторому сгущению цвета, Годар сегодня культивирует сгущение размера, точек зрения и глубины. Удивительно то, что он среди режиссеров-авторов так одинок в этом деле. Не странно ли, что 3D кажется зарезервированным для некоего голливудского шоу? Почему в нашем обильном бассейне кинематографистов всех видов так мало молодых художников-любителей помастерить или просто любопытных? «Молодые режиссеры не интересуются техникой, они еле знают, что такое камера, не говоря о двух… Они не думают о том факте, что камера видит». Подражая Абелю Гансу, он говорит, что хотел бы создать проекцию «Прощания с языком» в форме триптиха, даже если он не планирует ничего особенного, ни даты, ни комбинации залов к его выходу.
На следующий день каким-то акробатическим чудом в духе Гудини в куб ванной доставили техническую команду, актеров и немалое количества материала. Диспозитив похож на вчерашние съемки, продолжением сцены из которых он и является. Пара надрывается, ведет себя грубо – между душем и туалетом. «Не прикасайся ко мне!», – кричит она. Он сильно ее хватает: «Это мы еще увидим!». Она изо всех сил: «Ай! Дерьмо». И Годар, перебивая: «Очень хорошо! Мы не увидели дерьмо, но мы его услышали».
Ничто в сценарии не собирается объяснять очень красивое название «Прощание с языком». «Да, название таинственно, и я думаю, что оно таким и останется», – улыбается он.
Во время паузы человек, который дышит кино, предлагает… кинопросмотр. Для начала – несколько уже смонтированных сцен этого долгоиграющего «Прощания», а затем короткометражный фильм, снятый на телевидении франкоговорящей Швейцарии, «Quoderatdemonstrandum (CQFD)», где он прочесывает свой собственный портрет через цитаты, аналогии, куски фильмов и в котором, в закадровом озвучивании, он спрашивает сам у себя: «Где Вы живете? В словах?» А как тогда быть с «Прощанием»? Годар часто давал понять, что, в некотором роде, наше понимание его фильмов его никак не заботит… Или все-таки да.
СКОПИЧЕСКАЯ РАДОСТЬ
За несколько дней до этого он попросил нас принести ему, если это возможно, DVD последнего фильма Гироди – «Незнакомец с озера». Он посмотрел его тут же и ему понравилось, хоть и «у нас с Анн-Мари были опасения». Он считает, что конец не в порядке: «Он стремится сделать выводы с помощью сценария, но в этом не было необходимости. Но уметь закончить всегда трудно. Надо просто остановиться, как с картиной… Я не гей, – считает необходимым напомнить он. – Я нахожу нелепой эту висюльку, которая у мужчин между ногами, но мне нравится, как Гироди это снимает».
Скопическая радость потрескивает под жадными очками, из-под которых брызжет эта волнующая витальность спокойного ребенка, какая иногда бывает у стариков … Юность, зрелость, старость: время классифицирует для нас то, что мы для себя классифицировать не можем. Да, у нас теперь есть возможность широкого взгляда на работу Годара, который в декабре отметит 83 года. Но, как и все существа, этот человек состоит в первую очередь из своего собственного возраста. Он действительно хорошо устроился в этом времени, спокойно, по-видимому, хоть это время и надо стабилизировать каждый день. Он требует каждый раз все больше DVD, он все еще любит читать газеты (особенно вот эту, по его словам) и постоянно находится в курсе того, как плохо все идет в этом мире. Но он установил огромную дистанцию с шумихой современного мира. Он сознательно отметил свою жизнь осязаемыми, простыми и сильными ориентирами, начиная со своей собаки Рокси, которая прогуливается во многих местах фильма. Что касается остального, то Жан-Люк Годар живет кино, спит кино, мечтает кино, думает кино, читает кино, любит кино… Видеть Годара на съемках, так же как и при любых других обстоятельствах, – это видеть не имя, не бренд, не миф, не сумасшедшего, не гения, не патриарха, а видеть кино в действии.
Перевод: Ольга Куровец
Liberation, 25 июня 2013
[1] DerHagestolz, 1844, в французском переводе: «L’Hommesanspost?rit?» – «Человек без потомства».
[2] Train ? Grande Vitesse – скорый поезд.