Возвращаясь в детство, главное в него не впасть. Воспоминания о детстве этимологически точнее всего соотносятся с термином «ностальгия», который означает «возвращение боли», а вовсе не призывает сладостно помечтать о прошедшем. О том, как правильно возвращаться к тёплому пепелищу детства, пишет Екатерина ХАН, размышляя над автобиографическими фильмами Сергея и Георгия Параджановых и Алехандро Ходоровски.
Что такое детство? Пусть не берлинское детство на рубеже веков – а наше детство, детство на рубеже тысячелетий? Куда и зачем мы хотели бы вернуться или, быть может, заглянуть, чтобы никогда не возвращаться?
Детские воспоминания не обязаны быть счастливыми. Кто-то рос во дворе, а кто-то боялся выйти из дома. В далёком прошлом остались почти невероятные «Денискины рассказы» про выброшенную за окно манную кашу и светлячка, который живой и светится. Да и гиперреалистические мыслеформы девочки из стеклянного купола «Бегущего по лезвию 2049» от нас пока далековаты: так детство репрезентируется разве что для нейросетей или роботов. Наше детство – уже не в буквах, но ещё не в ложных воспоминаниях. А впрочем… разве запечатлённое на плёнке или в цифрах время не побуждает к постоянному перепрочтению?
В детских опытах всегда что-то повторяется. Например, после пробуждения и завтрака надо собираться в школу (даже в онлайн-школу надо собираться – с мыслями). Дальше начинаются уроки жизни – но предстают они в форме очень разных, непохожих друг на друга занятий по расписанию. Кто-то честно стремится к спортивным достижениям, кто-то играет на пианино, кто-то тайком курит отцовские сигары, резвится в фонтанах или смотрит мультфильмы на планшете. Как бы то ни было – вечереет, город засыпает, и одеяло из лоскутков воспоминаний обволакивает утробным теплом. Детство постепенно уходит. Кино же способно его магическим образом возвращать.
Если бессмысленно искать универсальные рецепты и инвариантные смыслы детского опыта – может быть, стоит поискать всеобщее в относительном? Детство – отнюдь не праздник, который всегда с тобой, детство – то, что является condition humaine существ несамостоятельных. Детство бывает горьким. Маленьким людям не обойтись без помощи других людей, что побольше. Но кое в чём дети всё же сильнее взрослых: они хорошо знают, что не удастся положиться только на себя, и в целом охотно принимают помощь.
Детям помогают все: от игрушек до воспитателей – впрочем, они же иногда и мешают, и даже пугают. Расколдовывание мира и его заколдовывание тем самым идут рука об руку. Благодаря этому, детство всегда сильнее всего страшного: сильнее антиутопии, сильнее военной диктатуры и тирании, сильнее боли и мрака – потому что в нём есть бесконечная поэзия и сила фантазии. Эта сила заставляет отступать страхи – как у Параджановых. Эта же сила заставляет саму реальность танцевать – как у Ходоровски. Сила детства напоминает магию этих кинематографических отцов и детей: повсюду царит фантазия, обыгрывая время и пересобирая малое в великое. Всё, как в автобиографических кинолентах, о которых пойдёт речь дальше.
Кадр из фильма Сергея Параджанова «Цвет граната»
***
Образы детства и смерти крепко переплетены.
Сергей Параджанов
***
«ты, Серёжа, зачем опять превратил чемодан в слона?! из маминого кружева нарезал облаков, ревность орестовым жестом превратил в добрый коллаж, а потом спрятался в сундук. думаешь, мы не знаем, где ты, смешливый мальчишка, упрямый армянский ослик? отправили тебя в лагерь УЛ 314-15, ты его превратил в детский… да, это ты разрисовал тарелки надписями «прошу помыть тарелки», ты позволил Додо превратить в папиросы колонны, когда ему запретили курить… да, Серёжа, это ты воспел душу поэта, когда просили рассказать о его биографии – да ты весь как на ладони, Серёжа, в своем извечном сундуке!»
***
Исповедь – не просто жанр речи, но таинство, даже если она фантазийна или кинематографична. Расшифровать исповедь, понять суть – это значит отпереть засовы на пути к раю. «Исповедь» Сергея Параджанова, его фантасмагорическая притча о невозможном возвращении в город детства, так и не была экранизирована самим режиссёром при жизни. Картина-элегия о потерянном времени, впрочем, обрела не только сценарный вид, но и всячески проступала сквозь самые разные города и мотивы в творчестве Параджанова – в судьбе поэта Саят-Новы, в гуцульском ярме Иванка… Поэтика Параджанова пронизана завороженностью детского взгляда, сохраняющего верность завтрашней весне, первой встрече с возлюбленной. Верность смерти, страх которой попирает великая красота, игра на детской дудочке, поэтическое слово. И «так шла жизнь, для работы будни, для ворожбы праздник» [1].
И вот в 2012 году его племянник Георгий в своём первом игровом фильме «Все ушли» рассказывает историю о том, что случилось в Тбилиси в далёком 1959 году, когда «все ушли».
«Нет! Я не уйду с кладбища! Я не выдержу гонения из детства!» [2].
И хотя самого «дяди Серёжи» в фильме мы не увидим – но заметим множество кукол, старинных вещиц, снов и запахов, трогательных историй… и даже одна французская мадам Жермен-Вердо, продающая свой прононс с запахом перегоревших кружев, и дети, жадно поглощающие хлеб…
У Сергея Параджанова история воспоминаний в «Исповеди» начинается с потерянного Тбилиси: Старо-Верийское кладбище перестраивается в Парк культуры и отдыха. У Георгия Параджанова история взросления Гарри заканчивается тем, что все джинны обретают свободу и покидают кладбище сновидений. Бутылки со снами напоминают те самые золочёные арфы, «чрева» и снятые маски памяти, о которых писал его дядя. Взрослые люди – брошенное в омут бремя памяти, подёрнутой ряской, разбередить которое способен разве что взмах хвоста русалки…
Картина детского взгляда складывается из наложения её на оптику повзрослевшего себя, вместе с интерференцией взглядов взрослых зрителей, узнающих несовпадения в переживаниях и оценках одного и того же опыта во времени. Главный рецепт здесь – комичность действий взрослых спустя многие годы, главная тайна – любовно сохранённая память (то, что не может узнать уже взрослый главный герой, узнают зрители благодаря вееру воспоминаний из его детства). Готов носить прищепку на носу для воспитания прононса, готов переучиваться в правшу, не готов только переставать мечтать и верить, не готов хоронить образы, воспринятые всерьёз. Взросление превращает и оттачивает эти образы в историю, которую ценно рассказать, воссоздав не столько потерянные игрушки, сколько комизм и чудаковатость тех воспоминаний об ушедших взрослых, которые казались такими серьёзными и строгими раньше.
Киномагия запечатлённого времени – галерея фамильных портретов, расколдовывающих детство своих создателей.
Кадр из фильма Георгия Параджанова «Все ушли»
***
Intermezzo: от исповеди (воспоминания) к психомагии (возвращению)
«В пятом классе у меня украли рюкзак: прямо в школе, во время большой перемены. Сперва подумала, что это шутка… оказалось, что нет. Среди нас не было будущих детективов – никто не смог отыскать рюкзак серебристого цвета, который никогда не промокал под дождём. После того, как школьный сторож обшарил все закоулки, а завуч с извинениями позвонила родителям, оставалось только поверить в то, что рюкзак забрал человек дождя. Уроки назавтра всё же были выучены…
Спустя пару десятков лет мне приснился сон – короткий разговор с подругой-тёзкой:
– «Ты оставила там рюкзак…» – «Нет, ему вздумалось там упасть». – «Похоже, ты его никогда не теряешь!»
***
Я понял, что все (или почти все) люди – это дети, иногда подростки.
Алехандро Ходоровски
***
«Мама Алехандро пела в опере. Папа Алехандро был героем, революционером, диктатором, великомучеником и самодуром в одном лице. Алехандро любил наряжаться в перья и рисовать, а ещё он научил меня танцевать и не бояться циркачей и карликов. «Если тебя кто-то обидел, смажь свои руки мёдом и напиши мне письмо, а я подарю тебе подсказку, как превратить этот мёд в силу прощения», сказал мне Алехандро, подарив на прощание рюкзак с разноцветными планетами. Потом он перевёлся в киношколу, и наши пути больше не пересекались, потому что всегда оставались на одном и том же заботливом расстоянии… во всяком случае, меня больше никто не обижал».
Кадр из фильма Алехандро Ходоровски «Святая кровь»
***
Для Алехандро Ходоровски дети – больше, чем просто участники происходящего, дети – это скрытый потенциал каждого персонажа, сама его суть. Его фильмы, в особенности поздние – своего рода серия сеансов кинематографического психоанализа. Как писала Мелани Кляйн, «все эти фантастические образы, будь они добрыми или злыми, действуют в психике взрослых и у детей совершенно идентичным образом, и речь идёт об одном и том же универсальном механизме» [3]. Ходоровски в своих работах мастерски осваивает этот универсальный механизм, которому дает имя психомагии.
Сюрреалистичность психомагии укоренена в убеждении: реальность работает по тем же законам, что и сновидение. Возвращение к себе-ребёнку и прояснение сценариев семьи через фантасмагорическое действие – так Ходоровски не только открывает зрителю доступ к воображаемым воспоминаниям о детстве, но и получает принцип развертывания нарратива, который каждый раз становится притчей о возвращении блудного сына к богоматери и к самому себе. Режиссёр обнажает свои страхи, мы смотрим на мир глазами одновременно маленького Алехандро-волшебника – и глазами его же взрослого, мага-режиссёра, наблюдая за встречей их обоих в кадре. В каждом фильме есть камео сыновей, славная традиция передачи эстафеты и своего рода эстетически-этическое послание на будущее: я проливаю на экране нашу кровь, я сохраняю ваше детство.
С какого рода травмой работает психомагический анализ? В сущности, это не только Эдипов комплекс, но любой страх или чувство недоверия, зароненное в какой-то момент взрослыми. Сформулируем диагноз словами Бибихина: «Детям изменили, их предали, их не оставили быть самими собой. Надо было только поддержать их в этой самости, но на месте взрослых оказались обманщики» [4]. Психомагическая терапия этого фундаментального обмана заключается в том, чтобы восстановить истинные силы путем эмансипации воображения и возвращения к детской игре и силе веры. Дети не знают своих возможностей – и оттого способны расширять их едва ли не до самых-самых пределов без чувства самосохранения. Так маленький Алехандро в «Танце реальности» терпеливо сносит любую боль ради того, чтобы завоевать признание отца. Не зная, во что верить, он готов поверить во что угодно – и именно эта детская черта наиболее ярко раскрывает силу воображения.
Как снять догматические оковы взрослости и высвободить эту веру? Здесь на помощь приходит эстетика. Чувственный опыт пережитого в кино – самый безопасный обряд колдовства, когда смерть одного петуха или единожды снятая сцена распятия будет воскрешаться без умножения страданий столько раз, сколько потребуется. Подобно тому, как в El Día de Muertos люди в поклонении смерти воспевают жизнь, в рассказывании кинематографической истории взросления поблекшие краски воспоминания оказываются не просто отреставрированы – они изукрашены возможностью понимания собственной изначальной невинности, воображения проклятий рода – и восстановления доверия к миру путем снятия порчи и прощения взрослых заблуждений.
Путешествуя с еврейским мальчиком в Чили по местам волшебства и борьбы с диктатурой или теряясь в тбилисских двориках и воспоминаниях о дедушке, можно снова увидеть обряды перехода детскими глазами, как в первый раз, подспудно думая о том, какую историю могли бы вообразить о самих себе. Поэзия, любовь, магия и наше детство – ничто не знает конца.
Контрасты и тени помогают отличить моменты слабости от моментов силы. В том же «Танце реальности» есть волшебный эпизод: маленький Алехандро утрачивает боязнь тьмы благодаря тому, что мать предлагает ему необычайную игру: разукрасить кожу чёрной краской, и таким образом самим стать тьмой. Когда тьма обступает со всех сторон, кажется, что заснуть значит вовсе сгинуть… Но если вас не заставляют уснуть, а предлагают сыграть в игру, в которой чумазая тьма вас уже поглотила, а вы танцуете и поёте, оставшись собой, можно выдохнуть, рассмеяться… и спокойно уснуть, не боясь потеряться.
Кадр из фильма Алехандро Ходоровски «Танец реальности»
Примечания:
[1] Цитата из субтитров фильма «Тени забытых предков» (1964) С. Параджанова. [Назад]
[2] Параджанов С. Исповедь (1969, 1973, 1989) [электронный ресурс Parajanov Art Laboratorium]. [Назад]
[3] Кляйн М. Персонификация в детской игре [электронный ресурс] // Кляйн М. Детский психоанализ. М.: ИД «ИОИ», 2010. [Назад]
[4] Бибихин В. В. Младенчество // Бибихин В.В. Слово и событие. Писатель и литература. М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. С. 234. [Назад]
Екатерина Хан